Одесская деникинщина.
Из воспоминаний Я.П.Ряппо.
"Летопись революции", 1924, № 4, с. 5-43.
X. ДЕНИКИНЩИНА В ОДЕССЕ И НИКОЛАЕВЕ.
Вслед за кубанскими казаками, Голту заняли деникинцы. Местная буржуазия и мещанство радовались появлению новой власти; высылались делегации.
Устроили торжественный ужин генералу, говорили приветственные речи, при этом подчеркивали, что время "анархии" миновало и наступает новая счастливая эра "под сенью дружеских штыков" [у Лермонтова - "за гранью дружеских штыков"].
Но в ту же ночь в Голте начался еврейский погром: загуляли кубанские казаки. Как только стемнело, по всем трем местечкам (Голте, Ольвиополю и Богополю) поднялся душераздирающий крик. Мужские, женские и детские голоса сливались в море нечеловеческого стона, а среди этого крика шла редкая оружейная стрельба.
Казаки ходили группами по домам и дворам, грабили, убивали и насиловали женщин. Деньги, золотые и серебряные вещи, самовары, подушки, ковры, матрацы и прочие вещи выносились на подводы и куда-то увозились. Несколько раз за ночь отдельные группы казаков и солдат проходили через огороды, где мы находились.
На следующее утро на базаре, по слухам, повесили несколько человек, которые, якобы, осмелились сопротивляться, когда казаки насиловали их жен.
Делегации Общественного Комитета, отправившейся к генералу Слащеву, ответили, что беда невелика, если казаки немного погуляют и что "это только на три дня". Итак, Голта была отдана генералом Слащевым "только на три дня" на поток и разграбление. И действительно, три дня продолжались эти ужасы. В гостинице, на огороде которой мы пребывали, не было погрома, но зато здесь в номерах шли беспрерывные оргии казаков с проститутками.
Мы находились дни и ночи на огороде и в саду, не имея при себе решительно никаких документов и самые ничтожные денежные средства. Три недели пришлось провести здесь, слушая оргии, происходившие в здании гостиницы.
Наконец, нам удалось переменить наши головные уборы и обменять одежду. Мы выбрались из Голты, подкараулив товарный поезд, на котором и выехали в сторону Ново-Украинки. В наш план входило - пробраться на Знаменку, а отсюда на Харьков. Однако, этот план был неосуществим, ввиду того, что Махно сосредоточил свои силы в районе Помощной, а деникинцы вели здесь, очевидно, его окружение. Поэтому, пришлось двинуться в сторону Одесского уезда.
Пробравшись до Вознесенска, мы выяснили, что железные дороги и прочие пути занимаются деникинскими патрулями и, при участии местных кулаков и колонистов, идет основательная охота на коммунистов и советских работников.
Но в некоторых местах образовались уже группы повстанцев, настроенных враждебно против деникинцев и начинавших, пока еще в скромных размерах, против них боевые действия. Однако, связаться с этими группами было бы еще преждевременно. После мытарств, нам удалось, в конце концов, пробраться в Одессу.
Прибыв в Одессу, мы очутились в критическом положении, из-за отсутствия документов и недостатка средств. Нам не удалось нигде найти помещения; ходить же по улицам, разыскивая знакомых оставшихся в подполье, было опасно, так как в Одессе работала уже деникинская контрразведка. Мой спутник случайно встретил одного из николаевских товарищей, давшего нам адрес т.т. Даргольцев.
Даргольцы сами были на нелегальном положении и жили временно у родных, которые содержали лавочку на Арнаутской улице. Вечером, когда стемнело, я прошел к т. Даргольц, где встретил т. Н.Мандельштама. Не прошло и часа, как дом был оцеплен отрядами полиции и солдат, и начался обыск. Во двор вошел пристав с солдатами.
Считая, что мне нечего терять, так как моя голова была оценена, я решил вылезть через окно во двор. Выскакивая в окно, я провалился в нишу перед окном подвального этажа. Пьяный пристав, бывший во дворе, подошел к окну, расспрашивая, кто это вылез. Во дворе было совершенно темно; была слякоть и шел мелкий дождь. Начался обыск в квартире. Тем временем я выбрался из ямы.
Прислонившись к стене дома, я постепенно продвинулся к подъезду, в котором было так темно, что на расстоянии нескольких шагов ничего нельзя было различить. Пробравшись к калитке, я увидел, что снаружи по тротуару ходит патруль из двух солдат. Улучив момент, выскочил в калитку и пустился бежать по Арнаутской. Патруль начал стрелять вслед, но мне удалось пробраться на базар, где я и спрятался в рундуке до утра.
Арестованные товарищи Даргольц и Мандельштам на следующее утро в участке были отпущены по имеющимся у них документам безработных и обруганы приставом бродягами. Оказалось, что ночная облава разыскивала самогонщиков.
На следующий вечер тов. Даргольц привела меня к одному из одесских c.-д., тов. Брин, где решено было поселить меня до. получения соответствующих документов. Там я прожил около 2-х недель, не выходя абсолютно из квартиры. За это время удалось связаться с находившимися в Одессе в подполье коммунистами, которые достали мне паспорт и небольшие средства.
Пребывание у т. Брина вскоре сделалось невозможным, так как его жена заболела тифом. При помощи т. Даргольц, я устроился у т. О. в качестве учителя и стал заниматься с детьми. Пребывание в таком подполье было весьма тяжелым, ввиду отсутствия средств, холода и голода, а также абсолютной невозможности показаться, где бы то ни было.
В Одессе шла широкая работа контрразведки. Целые отряды контр-разведчиков, посланные из Николаева, разыскивали николаевских работников. Тюрьмы были переполнены, каждый день производились истязания и расстрелы. Трупы коммунистов из контрразведки ежедневно вывозились за город.
В эти дни из николаевских работников были арестованы т.т. Соколов, Гордиенко, Пархоменко, Рожанский, Бурмистров, спартаковцы - Ромберг, Талгот и другие и были водворены в николаевскую каторжную тюрьму. Шел разгул самой черной реакции.
В Одессу приезжал Деникин в качестве "Правителя Юга России". Одесса торжественно встречала этого генерала, спасителя самодержавия. Во встрече принимало активное участие все одесское мещанство.
Ничтожна в это время была роль одесской организации меньшевиков, считавшейся при Деникине легальной организацией. Организация была деникинцам полезна тем, что меньшевистская одесская газета "Южный рабочий" усыпляла рабочих, призывая их к спокойствию и доказывая возможность нормального существования и работы при военно-полевой юстиции генерала Деникина.
Меньшевистские лидеры, в лице Коробкова, Астрова и других, вели по разным случаям разговоры в то время, как среди бела дня происходил неслыханный террор, шли массовые расстрелы не только коммунистов, но и всех сколько-нибудь причастных к революции.
Меньшевистская организация Одессы участвовала в выборах в Одесскую Городскую Думу, реставрированную в лице одесских зубров - Пеликана и его присных. Вакханалия деникинских офицеров и разгул в одесских кафе сопровождались бесцеремонными обысками и грабежами.
Примеры деникинских офицеров были заразительны: грабеж дошел до неслыханных размеров. Число бандитов в Одессе разрослось в это время, по слухам, до 40.000. Хождение по улицам с наступлением вечера сделалось невозможным. В декабре месяце раздевали, например, на главных улицах - Дерибасовской и Преображенской уже не по ночам, только, а и среди бела дня.
Разложение пошло особенно быстрым темпом в январе месяце, когда в Одессе стали появляться, отступающие с различных фронтов, деникинские части и дезертиры. Вся бывшая полиция и жандармерия, эвакуируемая из Киева и Харькова, а также выезжавшая из различных городов, занимаемых советскими войсками, контрреволюционная интеллигенция заполнила мутной волной всю Одессу.
Весь город: кафе, рестораны, гостиницы и прочие дома кишели полицейскими, жандармами, казаками, дезертирами, контрреволюционной, погромной интеллигенцией. Стали поговаривать о всеобщем погроме в Одессе. Погром этот наверно произошел бы, если бы в Одессе не было представителей Антанты, с которыми деникинская власть все же не могла не считаться.
В то время, как в Одессе шло самое быстрое разложение и деморализация деникинских частей, с одной стороны, и разгул деникинского командования и офицерства - с другой, в городе Николаеве держался жестокий режим генерала Слащева. Каторжная тюрьма была переполнена, регулярно шли расстрелы по приговору военно-полевого суда. Т.т. Соколов, Гордиенко, Рожанский, Пархоменко и другие ждали своей очереди.
Генерал Слащев распространил свою террористическую систему управления не только на город Николаев, но и окрестные селения, которые восставали одно за другим. Так была разгромлена деревня Терновка под Николаевым, потом последовал разгром "Баштанской республики"; за ней следовал разгром "Висунской Республики".
Но все эти карательные экспедиции не спасали положения, ибо вслед за ними выступали отряды повстанцев-крестьян, особенно - молодежи, которые громили на каждом шагу деникинцев и грозили выступить на Херсон или Николаев. В разгаре этой борьбы Николаевской жандармерией было арестовано 63 человека, преимущественно молодежи, по обвинению в большевизме.
Молодежь была собрана из намеченных полицией семейств, направлена на Площадь Коммунаров, где, по приказу пьяного Слащева, и была расстреляна. Только один из числа 63 спасся, пустившись во время расстрела в бегство. Кровавая расправа совершалась всюду, где действовал генерал Слащев и казаки генерала Шкуро.
Между тем, Советская Красная Армия наступала через Харьков на Донбасс, выбивая везде белогвардейцев. На взятие Николаева и Одессы была направлена 41-я Советская дивизия. В Николаеве началась паника среди деникинских властей, комендантом города был отдан приказ о спешной эвакуации.
Началось форменное бегство и город остался без всякой власти. Бывший член Городской Думы Сергей Юрицын решил взять власть в свои руки. Первым делом его было освобождение арестованных в каторжной тюрьме. В течение одного дня каторжная тюрьма очистилась: освобожденные рассыпались, кто куда.
Но на следующий день приказом из Одессы деникинская власть была снова восстановлена. Оказалось, что распоряжение коменданта города об оставлении Николаева было ошибкой, ибо советские войска были от Николаева еще, сравнительно, далеко. Было постановлено Юрицына за самовольный захват власти - арестовать. Юрицын бежал на стоявший на рейде английский миноносец.
Английский капитан решил не выдавать Юрицына. Таким образом, совершенно случайно из Николаевской тюрьмы были освобождены ожидавшие расстрела коммунисты. Вскоре, Николаев был занят частями 41-й дивизии, которая двинулась по Одесской дороге на освобождение Одессы.
"Летопись революции", 1924, № 4, с. 5-43.
X. ДЕНИКИНЩИНА В ОДЕССЕ И НИКОЛАЕВЕ.
Вслед за кубанскими казаками, Голту заняли деникинцы. Местная буржуазия и мещанство радовались появлению новой власти; высылались делегации.
Устроили торжественный ужин генералу, говорили приветственные речи, при этом подчеркивали, что время "анархии" миновало и наступает новая счастливая эра "под сенью дружеских штыков" [у Лермонтова - "за гранью дружеских штыков"].
Но в ту же ночь в Голте начался еврейский погром: загуляли кубанские казаки. Как только стемнело, по всем трем местечкам (Голте, Ольвиополю и Богополю) поднялся душераздирающий крик. Мужские, женские и детские голоса сливались в море нечеловеческого стона, а среди этого крика шла редкая оружейная стрельба.
Казаки ходили группами по домам и дворам, грабили, убивали и насиловали женщин. Деньги, золотые и серебряные вещи, самовары, подушки, ковры, матрацы и прочие вещи выносились на подводы и куда-то увозились. Несколько раз за ночь отдельные группы казаков и солдат проходили через огороды, где мы находились.
На следующее утро на базаре, по слухам, повесили несколько человек, которые, якобы, осмелились сопротивляться, когда казаки насиловали их жен.
Делегации Общественного Комитета, отправившейся к генералу Слащеву, ответили, что беда невелика, если казаки немного погуляют и что "это только на три дня". Итак, Голта была отдана генералом Слащевым "только на три дня" на поток и разграбление. И действительно, три дня продолжались эти ужасы. В гостинице, на огороде которой мы пребывали, не было погрома, но зато здесь в номерах шли беспрерывные оргии казаков с проститутками.
Мы находились дни и ночи на огороде и в саду, не имея при себе решительно никаких документов и самые ничтожные денежные средства. Три недели пришлось провести здесь, слушая оргии, происходившие в здании гостиницы.
Наконец, нам удалось переменить наши головные уборы и обменять одежду. Мы выбрались из Голты, подкараулив товарный поезд, на котором и выехали в сторону Ново-Украинки. В наш план входило - пробраться на Знаменку, а отсюда на Харьков. Однако, этот план был неосуществим, ввиду того, что Махно сосредоточил свои силы в районе Помощной, а деникинцы вели здесь, очевидно, его окружение. Поэтому, пришлось двинуться в сторону Одесского уезда.
Пробравшись до Вознесенска, мы выяснили, что железные дороги и прочие пути занимаются деникинскими патрулями и, при участии местных кулаков и колонистов, идет основательная охота на коммунистов и советских работников.
Но в некоторых местах образовались уже группы повстанцев, настроенных враждебно против деникинцев и начинавших, пока еще в скромных размерах, против них боевые действия. Однако, связаться с этими группами было бы еще преждевременно. После мытарств, нам удалось, в конце концов, пробраться в Одессу.
Прибыв в Одессу, мы очутились в критическом положении, из-за отсутствия документов и недостатка средств. Нам не удалось нигде найти помещения; ходить же по улицам, разыскивая знакомых оставшихся в подполье, было опасно, так как в Одессе работала уже деникинская контрразведка. Мой спутник случайно встретил одного из николаевских товарищей, давшего нам адрес т.т. Даргольцев.
Даргольцы сами были на нелегальном положении и жили временно у родных, которые содержали лавочку на Арнаутской улице. Вечером, когда стемнело, я прошел к т. Даргольц, где встретил т. Н.Мандельштама. Не прошло и часа, как дом был оцеплен отрядами полиции и солдат, и начался обыск. Во двор вошел пристав с солдатами.
Считая, что мне нечего терять, так как моя голова была оценена, я решил вылезть через окно во двор. Выскакивая в окно, я провалился в нишу перед окном подвального этажа. Пьяный пристав, бывший во дворе, подошел к окну, расспрашивая, кто это вылез. Во дворе было совершенно темно; была слякоть и шел мелкий дождь. Начался обыск в квартире. Тем временем я выбрался из ямы.
Прислонившись к стене дома, я постепенно продвинулся к подъезду, в котором было так темно, что на расстоянии нескольких шагов ничего нельзя было различить. Пробравшись к калитке, я увидел, что снаружи по тротуару ходит патруль из двух солдат. Улучив момент, выскочил в калитку и пустился бежать по Арнаутской. Патруль начал стрелять вслед, но мне удалось пробраться на базар, где я и спрятался в рундуке до утра.
Арестованные товарищи Даргольц и Мандельштам на следующее утро в участке были отпущены по имеющимся у них документам безработных и обруганы приставом бродягами. Оказалось, что ночная облава разыскивала самогонщиков.
На следующий вечер тов. Даргольц привела меня к одному из одесских c.-д., тов. Брин, где решено было поселить меня до. получения соответствующих документов. Там я прожил около 2-х недель, не выходя абсолютно из квартиры. За это время удалось связаться с находившимися в Одессе в подполье коммунистами, которые достали мне паспорт и небольшие средства.
Пребывание у т. Брина вскоре сделалось невозможным, так как его жена заболела тифом. При помощи т. Даргольц, я устроился у т. О. в качестве учителя и стал заниматься с детьми. Пребывание в таком подполье было весьма тяжелым, ввиду отсутствия средств, холода и голода, а также абсолютной невозможности показаться, где бы то ни было.
В Одессе шла широкая работа контрразведки. Целые отряды контр-разведчиков, посланные из Николаева, разыскивали николаевских работников. Тюрьмы были переполнены, каждый день производились истязания и расстрелы. Трупы коммунистов из контрразведки ежедневно вывозились за город.
В эти дни из николаевских работников были арестованы т.т. Соколов, Гордиенко, Пархоменко, Рожанский, Бурмистров, спартаковцы - Ромберг, Талгот и другие и были водворены в николаевскую каторжную тюрьму. Шел разгул самой черной реакции.
В Одессу приезжал Деникин в качестве "Правителя Юга России". Одесса торжественно встречала этого генерала, спасителя самодержавия. Во встрече принимало активное участие все одесское мещанство.
Ничтожна в это время была роль одесской организации меньшевиков, считавшейся при Деникине легальной организацией. Организация была деникинцам полезна тем, что меньшевистская одесская газета "Южный рабочий" усыпляла рабочих, призывая их к спокойствию и доказывая возможность нормального существования и работы при военно-полевой юстиции генерала Деникина.
Меньшевистские лидеры, в лице Коробкова, Астрова и других, вели по разным случаям разговоры в то время, как среди бела дня происходил неслыханный террор, шли массовые расстрелы не только коммунистов, но и всех сколько-нибудь причастных к революции.
Меньшевистская организация Одессы участвовала в выборах в Одесскую Городскую Думу, реставрированную в лице одесских зубров - Пеликана и его присных. Вакханалия деникинских офицеров и разгул в одесских кафе сопровождались бесцеремонными обысками и грабежами.
Примеры деникинских офицеров были заразительны: грабеж дошел до неслыханных размеров. Число бандитов в Одессе разрослось в это время, по слухам, до 40.000. Хождение по улицам с наступлением вечера сделалось невозможным. В декабре месяце раздевали, например, на главных улицах - Дерибасовской и Преображенской уже не по ночам, только, а и среди бела дня.
Разложение пошло особенно быстрым темпом в январе месяце, когда в Одессе стали появляться, отступающие с различных фронтов, деникинские части и дезертиры. Вся бывшая полиция и жандармерия, эвакуируемая из Киева и Харькова, а также выезжавшая из различных городов, занимаемых советскими войсками, контрреволюционная интеллигенция заполнила мутной волной всю Одессу.
Весь город: кафе, рестораны, гостиницы и прочие дома кишели полицейскими, жандармами, казаками, дезертирами, контрреволюционной, погромной интеллигенцией. Стали поговаривать о всеобщем погроме в Одессе. Погром этот наверно произошел бы, если бы в Одессе не было представителей Антанты, с которыми деникинская власть все же не могла не считаться.
В то время, как в Одессе шло самое быстрое разложение и деморализация деникинских частей, с одной стороны, и разгул деникинского командования и офицерства - с другой, в городе Николаеве держался жестокий режим генерала Слащева. Каторжная тюрьма была переполнена, регулярно шли расстрелы по приговору военно-полевого суда. Т.т. Соколов, Гордиенко, Рожанский, Пархоменко и другие ждали своей очереди.
Генерал Слащев распространил свою террористическую систему управления не только на город Николаев, но и окрестные селения, которые восставали одно за другим. Так была разгромлена деревня Терновка под Николаевым, потом последовал разгром "Баштанской республики"; за ней следовал разгром "Висунской Республики".
Но все эти карательные экспедиции не спасали положения, ибо вслед за ними выступали отряды повстанцев-крестьян, особенно - молодежи, которые громили на каждом шагу деникинцев и грозили выступить на Херсон или Николаев. В разгаре этой борьбы Николаевской жандармерией было арестовано 63 человека, преимущественно молодежи, по обвинению в большевизме.
Молодежь была собрана из намеченных полицией семейств, направлена на Площадь Коммунаров, где, по приказу пьяного Слащева, и была расстреляна. Только один из числа 63 спасся, пустившись во время расстрела в бегство. Кровавая расправа совершалась всюду, где действовал генерал Слащев и казаки генерала Шкуро.
Между тем, Советская Красная Армия наступала через Харьков на Донбасс, выбивая везде белогвардейцев. На взятие Николаева и Одессы была направлена 41-я Советская дивизия. В Николаеве началась паника среди деникинских властей, комендантом города был отдан приказ о спешной эвакуации.
Началось форменное бегство и город остался без всякой власти. Бывший член Городской Думы Сергей Юрицын решил взять власть в свои руки. Первым делом его было освобождение арестованных в каторжной тюрьме. В течение одного дня каторжная тюрьма очистилась: освобожденные рассыпались, кто куда.
Но на следующий день приказом из Одессы деникинская власть была снова восстановлена. Оказалось, что распоряжение коменданта города об оставлении Николаева было ошибкой, ибо советские войска были от Николаева еще, сравнительно, далеко. Было постановлено Юрицына за самовольный захват власти - арестовать. Юрицын бежал на стоявший на рейде английский миноносец.
Английский капитан решил не выдавать Юрицына. Таким образом, совершенно случайно из Николаевской тюрьмы были освобождены ожидавшие расстрела коммунисты. Вскоре, Николаев был занят частями 41-й дивизии, которая двинулась по Одесской дороге на освобождение Одессы.