Февральская революция: Проблема выхода из войны и кризис самодержавия
Оригинал взят у colonelcassad в Февральская революция: Проблема выхода из войны и кризис самодержавия
Отличный обзорный материал о закулисных переговорах связанных с сепаратным миром между Россией и Германией, которые были прерваны Февральской Революцией.
Февральская революция: Проблема выхода из войны и кризис самодержавия
То, что продолжающаяся война расшатывает основы самодержавия, стало ясно правящим кругам России задолго до Февральской революции. Встал вопрос: как ускорит» окончание войны? Как добиться того, чтобы царизм “сохранил лицо” в случае, если мир придется заключать не на тех условиях, которые ожидались?
В связи с этим историкам предстоит выяснить, в какой степени общий кризис самодержавной системы затронул внешнеполитическую сферу, как неудачи и просчеты на дипломатическом уровне сказались на ситуации в стране. А.В. Игнатьев считает, что война привела не только к кризису, но даже к “банкротству" внешней политики самодержавия.
Большинство исследователей, как отечественных, так и зарубежных указывают на несостоятельность расчетов царизма на достижение согласованных с союзниками целей войны путем доведения ее “до победного конца". Целый ряд авторов указывает на непродуманность и запоздалость действий российской “тайной дипломатии", что свидетельствует о ее несостоятельносги в вопросе о “преждевременном” выходе из войны. Нельзя не упомянуть также работы, в которых обосновывается тезис об якобы “отсутствии” стремления царизма к скорейшему выходу из войны путем сговора с кайзеровским правительством и твердой установке Николая П на войну до “победного конца”.
Для достижения ясности в вопросе о соотношении кризиса самодержавия и задачи достижения мира важно предварительно выяснить возможные пути выхода России из войны. Известный германский историк X. Линке выделил два возможных варианта завершения войны Николаем II: путем мира, продиктованного побежденному противнику; а также посредством переговоров между двумя или всеми втянутыми в войну странами. Выяснение шансов на успех второго варианта осложняется трудностями анализа факторов, действующих в сфере “тайнойдипломатии”. Показательно, что В.П. Семенников, посвятивший не один год разработке вопроса о “германских влияниях" на Романовых, вынужден был признать, что “выяснить все... хитросплетения тайной дипломатии крайне трудно и во многих случаях совсем невозможно". Р.Ш. Ганелин со своей стороны отмечает, что “нелегко определить" фальшивость или искренность выдвигавшихся против царизма обвинений и подозрений. Приходится поэтому прибегать к гипотезам.
В любом случае, следует исходить из положения, что суть политического кризиса - в выявившейся неспособности российской “государственной машины" выполнять свои внешне- и внутриполитические функции. В данном случае требуется выяснить, справлялась ли царская государственная машина с поставленной перед ней задачей - вывести страну из войны, или же она не была способна ее разрешить.
Начнем с рассмотрения международной обстановки и внутреннего положения предфевральской России. Эго тем более необходимо, что историки, как B.C. Басюков, И.А. Дьяконова, А.М. Зайончковский, исходя из соотношения противостоявших сил воюющих держав, приходят к выводу о переломе в ходе войны в пользу Антанты. В.П. Виноградов, солидаризируясь с Васюковым, отмечает: "Революция произошла в условиях полувыигранной войны". Ясно, что такая точка зрения сложилась под влиянием конечного всхода войны, который механически связывался с суммарными сведениями о наличном военно-экономическом потенциале противоборствующих группировок. Зайончковский справедливо замечает, что Антанта действительно могла рассчитывать на победоносное окончание войны в 1917 г., “если судить только по этим данным”.
Те же авторы, которые не сводят соотношение сил воюющих блоков к количеству имевшихся у них дивизий, склонны более основательно рассматривать проблему империалистического мира.
Среди исследователей существует также расхождение о развитии ко времени свержения Николая II в мировой политике тенденции от войны к миру. Так, по мнению Васюкова, после фактического отказа стран Антанты в декабре 1916 г. вступить в переговоры с Четверным союзом о перемирии, о таком повороте не могло быть и речи. Но ситуация менялась непрерывно. О том, что возможность поворота от войны к миру и в дальнейшем сохранялась, писали, в частности, А.В. Игнатьев, В.М. Хвостов.
Для международной обстановки накануне революции характерно было заметное улучшение военно-стратегического положения Четверного союза.
На Западном фронте была сооружена глубоко эшелонированная линия обороны (“Зигфрид”). Попытка прорыва ее позднее, как известно, завершилась провалом.
На Восточном фронте, погрузившимся в состояние “позиционной войны”, не было необходимости в возведении мощных оборонительных сооружений. Попытка русских армий “выйти из оперативного состояния позиционной инертности” оказалась неудачной. Стратеги Антанты проявляли обеспокоенность в связи с подобным положением дел. В частности французское верховное командование предложило употребить все средства, чтобы преодолеть “пассивность” русской армии. Новое германское верховное командование, назначенное в августе 1916 г. предприняло решительные шаги с целью мобилизации для нужд фронта всех ресурсов страны.
“Козырной картой” германского верховного командования стала обьявленная 1 февраля (н. ст.) 1917 года “неограниченная” подводная война, своим острием направленная против Англии. Политической целью такого щата, как отмечалось в германской ноте Соединенным Штатам, было желание ускорения окончания войны. В меморандуме, представленном Морским геверальным штабом П. Гиденбургу, на основании обширных статисгических выкладок доказывалась возможность вывести Англию из строя через 5 месяцев неограниченной подводной войны. Действительно, действия германских подводных лодок нанесли ощути-мые потерн и крайне осложнили положение Англии.
Через У. Уайзмана, бывшего главой британской разведки в США, полковник Э. Хауз, доверенный советник президента В. Вильсона, получил согласие Англии начать обсуждение условий мирного соглашения, если Гер-мания выдвинет разумные условия заключения мира. Разумеется, это был обычный дипломатический ход, но он был осуществлен в новых обстоятельствах.
Стратегическим планам Четверного союза Антанта, со своей стороны, противопоставляла подготовку наступательных действий. Петроградская межсоюзническая конференция в соответствии с разработанным ранее планом кампании 1917 г. приняла решение о проведении ее “с наибольшим напряжением.., дабы создать такое положение, при котором решающий успех союзников был бы вне всякого сомнения”. Несомненно, развернутая Германией неограниченная подводная война, нагнетание милитаристского угара не могли не усилить в России позицию тех, кто призывал к достижению мира путем военной победы.
Однако продолжали действовать объективные факторы, побуждавшие стремиться к компромиссному миру. Насмотря на быструю победу над Румынией, успехи в выполнении “программы Гинденбурга” по мобилизации военных ресурсов, в Германии имел место экономический и “психологический” кризис. В еще большей степени сходные факторы проявили себя в союзных с Германией странах, в первую очередь, в Австро-Венгрии.
Истощение материальных ресурсов в странах Антанты также сказывалось, хотя и в меньшей мере. Неограниченная подводная война отрицательно сказалась на экономике союзных стран, особенно Англии, крайне осложнив доставку промышленного сырья и продовольствия. Людские резервы также были на исходе, особенно во Франции. Росли транспортные и финансовые затруднения. Из-за нехватки сырья, топлива, квалифицированной рабочей силы, износа оборудования объем выпускаемой военной продукции сокращался.
Суровая и голодная зима третьего года войны должна была усугубить и без того тяжелое положение населения во всех воюющих странах. Действительно, как в тылу, так и на фронте, усилились протесты против затянувшейся войны. Страдавшие от ее тягот трудовые слои все в большей степени стали влиять на мировую политику. На рубеже 1916-1917 гг. резко активизировались различные формы антивоенного движения. В него включились социалисты и либерально-реформаторские круги. Социалистическая революция требовала мирных переговоров, интернациональной солидарности трудящихся, всеобщего мира без аннексий и контрибуций на основе самоопределения народов. С подобными настроениями не могли не считаться стратеги противостоявших военных коалиций.
Исследователям предстоит восполнить существенный пробел в изучении антивоенного движения, особенно до Февральской революции. Межпартийная борьба, парламентские дебаты по вопросам войны и мира, деятельность разного рода “пацифистских” организаций, несомненно влиявшие на позицию правительств, все еще остаются большей частью вне поля зрения историков.
Все это, как и раньше, служило подосновой конкретных шагов ц0 прекращению войны. К тому же, продолжалась посредническая деятельность президента Вильсона. В январе 1917 г. президент и И. Бернсдорф германский посол в США, рассматривали новый вариант американского предложения о мирном посредничестве. В итоге был составлен документ в форме призыва к миру “без победы" па основе “status quo ante beilum”, который был озвучен президентом в речи, с которой он выступил в Сенате.
Президентский призыв предназначался для участников противостоящих коалиций. Документ был оформлен, как дополнение к ноте с известным мирным обращением президента. Это не могло не оказать воздействия на правительства и общественность воюющих стран.
Разрыв Соединенными Штатами дипломатических отношений с Германией в ответ на начавшуюся неограниченную подводную войну вовсе не означал, что пути к переговорам отрезаны. Чернин заявил о готовности его страны вступить переговоры на основе провозглашенного Вильсоном принципа, если будут даны соответствующие гарантии. Он обращался к Вильсону с просьбой “использовать свое влияние” среди держав Антанты, чтобы те тоже признали этот принцип.
Вильсон заинтересовался предложением Чернина в расчете на то, что с выходом Австро-Венгрии из войны Германия окажется в изоляции и будет вынуждена пойти на мир
Однако попытка американского президента заинтересовать Англию в заключении сепаратного мира с Австро-Венгрией не увенчалась успехом, Чернин, в свою очередь, под давлением германского союзника вынужден был отказаться от этой идеи и в дальнейшем предлагал лишь общий мир с участием всех стран аятиантантовской коалиции. Февральская революция произошла в те дни, когда Австро-Венгрия зондировала почву для выхода из войны именно на этой основе. По инициативе Чернина готовилась встреча в Вене с германским рейхсканцлером Бетманом-Гольвегом, также заинтересованном в компромиссном мире. Она состоялась в Вене вскоре после свержения царизма и была в целом плодотворной.
Таким образом, даже неограниченная подводная война не означала отказа от поисков мира путем переговоров. По словам Людевдорфа, “исключительное значение” для Германии приобрели тогда не только вопросы под- водной войны, но и мира.
Непрекращающаяся миротворческая деятельность подтверждается* оживлением тайных контактов между Германией, ее союзниками и Россией, весьма показательна в этом отношении поездка в скандинавские страны болгарского дипломата Д. Риэова для выяснения обстановки в России и зон- даяса перспектив ее выхода из войны. Инициатива миссии Риэова исходила от Вильгельмштрассе. Болгарский дипломат встречался с царскими дипломатам* в Швеции и Норвегии А.В. Неклюдовым и К.В. Гулькевичем. Через рнэова российской стороне дали понять о наметившемся сдвиге в позиции Гер мании в сторону возможности “нейтрализации” проливов. На значимость этого шага справедливо обратил внимание А.В. Игнатьев: мир, связанный с решением “исторической задачи” России на Ближнем Востоке, царизму значительно легче было представить общественному мнению как “почетный”.
Другое направление “мирного” воздействия на Россию связано с попытками Четверного союза использовать выступавших за скорейший мир представителей отдельных политических партий и сепаратистских движений. Обычно такого рода деятельность связывается со стремлением “разложить” противника для военной победы. Но она же могла использоваться для давления на власть изнутри с тем, чтобы склонить ее к мирным переговорам. Вильгельмштрассе продолжало регулярно получать оплачиваемые доклады о положении в России и поддерживать различные национальные движения, особенно финские, украинские, эстонские. Продолжалось наблюдение над социалистами-революционерами, имевшими свои организации в царской армии. Внимание Бетмана-Гольвега привлекала также партия кадетов, среди которых были противники продолжения войны “до победы”. Для “мирного зондажа” использовались также неофициальные посредники. Финансировалась, кроме того, проводимая некоторыми российскими газетами пропаганда “сближения с Германией”.
К концу 1916 г. в правительственных кругах России становилось все более очевидным, что планы скорейшего окончания войны путем военного разгрома противников даже в ходе готовящейся весенне-летней кампании 1917 г. находятся под угрозой. Официальная правительственная установка на войну “до победного конца”, соответствующие призывы с трибуны Думы, резкое осуждение “пацифистов” и “пораженцев”, хвастливые заявления о готовности наголову разгромить прусских милитаристов - все это сочеталось с растущим недовольством общественности стратегическими способностями власти. Отсюда неизбежность колебаний царизма по вопросу о путях выхода из войны.
История международных отношений дает немало примеров, когда усилия, направленные на доведение войны до “победного конца”, чередовались с попытками договориться о ее прекращении. Во время первой мировой войнвы, как справедливо отметил Ю.А. Писарев, - “участники обеих коалиций были готовы воевать вплоть до победы и только в силу разных обстоя тельств прибегали к мирным переговорам”. А.В. Игнатьев, исследовав “колебания” самодержавия, пришел к выводу, что они зависели от “зигзагов” развития внутриполитической ситуации”.
Те историки, которые признают за царизмом лишь военный путь выхода из войны, ссылаются на верность Николая II сделанным союзнику обещаниям. Даже предположение о том, что он мог пойти на тайную сделку в минуту смертельной опасности, некоторыми из них решительно отклоняется. Такая установка достаточно стара. По мнению известного историка, эмигранта С.П. Мельгунова, саму возможность заключения Николаем II й его супругой “сепаратного мира” следует рассматривать как “легенду”. Но он же допускал, что в теоретическом алане такая возможность существовала.
Сепаратный мир с противником за спиной союзников в представлении многих современников, был неприемлем для России. В воспоминаниях “антантофила” А.В. Неклюдова, бывшего российского посланника в Швеции отмечаются возможные негативные последствия такого решения: потеря союзников “навсегда”, подчинение всей жизни в России германскому главенству или же новое нападение Германии уже совершенно гибельное для России в силу ее изоляции.
Примирение с Германией путем официального заключения сепаратного соглашения при переориентации внешнеполитического курса царскою правительства на союз с ней против Англии, вне всякого сомнения, не имело тогда шансов на успех. Германия и Четверной союз в целом, со своей стороны, надо полагать, также могли убедиться, что рассчитывать на сепаратный мир с Россией с целью отъединения ее от антантовской коалиции не приходится. Исторический опыт должен был подсказать им, что договариваться с Россией лучше всего в контексте подготовки общего мира по соглашению. Примирение с Россией во все большей степени мыслилось Четверным союзом не под углом зрения раскола коалиции с целью одержания военной победы, а для использования ее в качестве посредника для заключения мира с Францией, а может быть и с Англией. Сепаратный мир в соответствии с этими германскими предложениями стал бы не только тактическим маневром, но и закладывал основы для военного союза в будущем.
Идея примирения с целью достижения общего мира по соглашению находила поддержку и у некоторых российских миротворцев. Еще в марте 1916 г. министр двора В.Б. Фредерикс передал Николаю П составленную бароном В. Розеном, бывшим послом в Японии и США, записку о желательности заключения мира с Германией всей союзнической коалицией ввиду испытываемых Россией экономических трудностей. Царь, будучи противником лишь сепаратного, но не общего мира, одобрил изложенные в записки идеи и предложил через Фредерикса автору записки переговорить с министром иностранных дел С.Д. Сазоновым. Англофильствующий министр, естественно, отклонил предложение Розена.
С приходом на пост министра иностранных дел Б.В. Штюрмера мирнее инициативы на предмет примирения с Германией возобновились. Однако Штюрмер недоучел серьезности преград на пути их осуществления. Он, как и Колышко, считал, что со стороны России главное препятствие на пути к договоренности о мире с Германией - это личность царя. Для получения согласия последнего необходимо выждать, избрав психологически благоприятный момент. Другие трудности казались Штюрмеру преодолимыми. К их аислу он относил и “противоестественный” союз с партиями прогрессивного блока, проповедующими лозунг “война до победного конца”, и “зависимость от Англии”. На деле, противодействие со стороны английского посла Д. Бьюкенена, использовавшего думскую оппозицию, привело к отставке Штюрмера. 27(14) октября Бстман-Гольвег на заседании одной из комиссий рейхстага вынужден был признать, что попытка заключить мир с Россией потерпела неудачу.
С вынужденным уходом Штюрмера в ноябре 1916 г. с постов председателя Совета министров и министра иностранных дел, которые заняли “англофилы” А.Ф. Трепов и Н.Н. Покровский, идея мира на время была заглушена истеричными призывами к войне “до победного конца”, нескончаемыми демонстрациями лояльности по отношению к союзникам. Даже сам Протопопов на время “перестроился”. Но, вслед за последовавшей заменой А.Ф. Трепова близким императрице Н.Д. Голицыным, царь получил от Протопопова и, как утверждал последний, одобрил план, в котором российская инициатива по заключению общего мира получила дальнейшее развитие. План, однако, трудно было реализовать. Сомнительно было рассчитывать побудить союзников пойти на общий мир с помощью угрозы выхода России из войны. Выход из войны, согласно плану, должен был осуществиться через несколько месяцев после оповещения об этом союзников. Но времени не хватало, конъюнктура менялась. Можно согласиться с А.В. Игнатьевым, что из-за опасения факторов такого порядка этот план не стали проводить в выполнение. Отголоском его реального существования можно считать намерения министра финансов П.Л. Барка известить Лондон о том, что если новый английский заем не будет получен, то России “пришлось бы идти на сепаратный мир”.
Более реалистичными в это время выглядели взгляды правых на перспективы скорейшего выхода из войны, которые, судя по всему, разделяла императрица. Особое внимание в них обращалось на необходимость освобождения оккупированной российской территории, учитывались и германские обещания “нейтрализовать проливы” в случае примирения. Согласно информации, полученной О. Черниным от своего посланника в Дании, “Россия откровенно желает мира, но... это невозможно обсуждать, поскольку большая часть территории России занята врагом”.
Другим важным моментом представлений правых о нежелательности достижения мира путем “решительной победы” над Германией стали опасения, что в результате ее разгрома там могут восторжествовать демократические силы.
По этим причинам призыв президента Вильсона к миру “без победы” на основе “status guo ante bellum” был одобрительно воспринят в российски правых кругах. Представляется, что правительство Голицына вполне могло бы по примеру Австро-Венгрии воспользоваться нотой для открытия переговоров о выходе из войны. Открывалась перспектива постепенного выпадения из военных блоков наиболее ослабленных участников войны. С выходом Австро-Венгрии и России из военных коалиций общее соотношение сил противоборствующих сторон не менялось бы.
В связи с этим требует своего уточнения вопрос о связи ноты презв. дента с полученным 13 (26) февраля О. Черниным через американского посланника в Вене конфиденциального предложения из Петрограда о мире. Достоверность приведенных Черниным сведений подтверждается К.Ф. Веркманом, приближенным австро-венгерского императора. Он приводит даже некоторые дополнительные сведения (в том числе и то, что инициатива исходила от царя), что позволяет лучше понять ситуацию в российских верхах. При этом следует учитывать, что ко времени свержения царизма не прекращались известные контакты приближенных к царю с немцами через Розова, барона де Круифа, российских родственников принца Ольденбургского, в этот же ряд можно поставить попытки одной из великих княгинь осуществить посредничество в сношениях с германским правительством, о котором знал принц Макс Баденский.
Специфическую активность проявил в это время и Протопопов. В январе 1917 г. он пригласил из Швеции в Петроград хироманта К. Перина, которого российская и союзные спецслужбы подозревали в налаживании сепаратных связей. В конце февраля в Копенгаген направился И.И. Колышко, журналист и банковский делец, намеревавшийся встретиться с М. Эрцбергером, депутатом рейхстага, известным поборником идеи заключения общего мира по соглашению.
Февральская революция произошла в момент оживления подобных контактов. Можно предположить, что переговоры готовились, не имея за собой особых шансов на успех. Но переговорная возня сама по себе свидетельствовала о кризисе внешней политики самодержавия.
Мог ли царизм вывести страну из войны до революции? В чем основная причина того, что этого не произошло? Ответ, без сомнения следует искать в сфере общей неспособности царизма решить все взятые на себя задачи.
Заслуживает в этой связи выявление “роковых” причин задержки с посыпкой российских уполномоченных для ведения прямых переговоров с Черниным. Согласно предположению последнего, со стороны Николая II “дело шло о последней попытке спастись, и вполне возможно, если бы она имела место на несколько дней раньше, судьба не только России, но и всего мира приняла бы другой оборот. Чернин, разумеется, преувеличивает. Но нельзя сбрасывать со счетов возможности очередного вмешательства союзных представителей, бдительно следивших за миротворческой деятельностью в верхних эшелонах российской власти.
Нельзя не учитывать и роли думской оппозиции, которая в последние дни существования старого режима рьяно выступала против всех тех, кто заговаривал о необходимости скорейшего окончания войны и примирения с Германией.
Думские деятели не случайно старались запугать царя и его окружение возможностью революции в случае заключения сепаратного мира”66. Подобные соображения и опасения доводились и до сведения тех лиц в Германии, которые поддерживали российских поборников мира. В частности в начале января 1917 г. о неизбежности революции, которая вспыхнет сразу же после заключения мира, был предупрежден М. Эрцбергер. Все это не могло не сказаться на поведении вечно колеблющегося Николая II.
В любом случае правительство “потерянных возможностей” непростительно и самоубийственно отвергало перспективные мирные контакты с Австро-Венгрией. Понятно, что известные январские и мартовские обращения русского двора и самого Николая II через нейтрального посредника (де Круифа) потерпели неудачу в связи с упорным нежеланием германского военного руководства идти навстречу царской мирной инициативе. Но нельзя не учитывать, что находясь на краю гибели, сам Николай II то демонстративно продолжал отстаивать аннексионистские требования, то грозил совместно с союзниками разгромить из-за германской несговорчивости Турцию, то намеревался заключить сепаратный мир с Болгарией. При этом русский двор в последние недели своего существования все более смягчал свои условия мира. Но и здесь он не пошел настолько далеко, чтобы Германия и ее союзники решились сесть за стол переговоров. “Алчность” и имперские амбиции, похоже, оказались непреодолимы.
Нежелание Николая II считаться с реалиями сыграло отрицательную роль в затяжке и конечной неудаче контактов с Ризовым. Несомненно, они могли стать перспективными. Неслучайно от них не отказались даже после свержения царизма. Что касается упомянутой миротворческой деятельности Протопопова, то она прекратилась за несколько дней до победы революции. Настоятельные просьбы министра иностранных дел Покровского к Николаю II отказаться от услуг Протопопова, несомненно, сыграли свою роль. В свою очередь и министр внутренних дел, не справившийся с задачами предотвращения революции, был отстранен от занимаемой должности за несколько дней до ее победы.
Николай II и его окружение явно были не в состоянии оценить роль проблемы мира в деле сохранения власти. “Опыт 1905 г., - отмечал в этой связи П.Н. Милюков - казалось, должен был служить уроком. Тогда с большим трудом удалось ликвидировать последствия неудачной войны и спа. ста власть от неизбежного ее результата: внутренней революции”. Роковое для российского самодержавия промедление и недостаточная последовательность в реализации мирной инициативы отражали общий кризис власти.
Вроде бы инстинкт самосохранения должен был сплачивать тех, кто стоял у кормила российской политики. На деле же давала себя знать другая тенденция. Их противоборство не могло не сказаться на выработке продуманного и согласованного курса.
В историографии, преимущественно западной, в качестве значимой причины неудач российских миротворческих усилий выделяются особые поведенческие мотивации. Россия, по мнению Луизы Химан,не могла добиться мира преимущественно потому, что царское правительство было столь же алчным, как правительства других воюющих стран.
Психологическая обусловленность неудач самодержавия требует своего обстоятельного изучения. Но нельзя забывать, что в своих постоянных колебаниях царизм оставался своего рода заложником объективного хода событий.
Февральская революция, положив конец “официальной” и “тайной" дипломатии последнего самодержца, способствовала приближению фактического перемирия на фронте. Позднее, особенно после провала июньского наступления этот процесс перерос в “солдатские миры”. Установилось перемирие, затем мир, но уже на грабительских условиях.
http://istmat.info/node/51093 - цинк (по ссылке представлен и список источников)
Отличный обзорный материал о закулисных переговорах связанных с сепаратным миром между Россией и Германией, которые были прерваны Февральской Революцией.
Февральская революция: Проблема выхода из войны и кризис самодержавия
То, что продолжающаяся война расшатывает основы самодержавия, стало ясно правящим кругам России задолго до Февральской революции. Встал вопрос: как ускорит» окончание войны? Как добиться того, чтобы царизм “сохранил лицо” в случае, если мир придется заключать не на тех условиях, которые ожидались?
В связи с этим историкам предстоит выяснить, в какой степени общий кризис самодержавной системы затронул внешнеполитическую сферу, как неудачи и просчеты на дипломатическом уровне сказались на ситуации в стране. А.В. Игнатьев считает, что война привела не только к кризису, но даже к “банкротству" внешней политики самодержавия.
Большинство исследователей, как отечественных, так и зарубежных указывают на несостоятельность расчетов царизма на достижение согласованных с союзниками целей войны путем доведения ее “до победного конца". Целый ряд авторов указывает на непродуманность и запоздалость действий российской “тайной дипломатии", что свидетельствует о ее несостоятельносги в вопросе о “преждевременном” выходе из войны. Нельзя не упомянуть также работы, в которых обосновывается тезис об якобы “отсутствии” стремления царизма к скорейшему выходу из войны путем сговора с кайзеровским правительством и твердой установке Николая П на войну до “победного конца”.
Для достижения ясности в вопросе о соотношении кризиса самодержавия и задачи достижения мира важно предварительно выяснить возможные пути выхода России из войны. Известный германский историк X. Линке выделил два возможных варианта завершения войны Николаем II: путем мира, продиктованного побежденному противнику; а также посредством переговоров между двумя или всеми втянутыми в войну странами. Выяснение шансов на успех второго варианта осложняется трудностями анализа факторов, действующих в сфере “тайнойдипломатии”. Показательно, что В.П. Семенников, посвятивший не один год разработке вопроса о “германских влияниях" на Романовых, вынужден был признать, что “выяснить все... хитросплетения тайной дипломатии крайне трудно и во многих случаях совсем невозможно". Р.Ш. Ганелин со своей стороны отмечает, что “нелегко определить" фальшивость или искренность выдвигавшихся против царизма обвинений и подозрений. Приходится поэтому прибегать к гипотезам.
В любом случае, следует исходить из положения, что суть политического кризиса - в выявившейся неспособности российской “государственной машины" выполнять свои внешне- и внутриполитические функции. В данном случае требуется выяснить, справлялась ли царская государственная машина с поставленной перед ней задачей - вывести страну из войны, или же она не была способна ее разрешить.
Начнем с рассмотрения международной обстановки и внутреннего положения предфевральской России. Эго тем более необходимо, что историки, как B.C. Басюков, И.А. Дьяконова, А.М. Зайончковский, исходя из соотношения противостоявших сил воюющих держав, приходят к выводу о переломе в ходе войны в пользу Антанты. В.П. Виноградов, солидаризируясь с Васюковым, отмечает: "Революция произошла в условиях полувыигранной войны". Ясно, что такая точка зрения сложилась под влиянием конечного всхода войны, который механически связывался с суммарными сведениями о наличном военно-экономическом потенциале противоборствующих группировок. Зайончковский справедливо замечает, что Антанта действительно могла рассчитывать на победоносное окончание войны в 1917 г., “если судить только по этим данным”.
Те же авторы, которые не сводят соотношение сил воюющих блоков к количеству имевшихся у них дивизий, склонны более основательно рассматривать проблему империалистического мира.
Среди исследователей существует также расхождение о развитии ко времени свержения Николая II в мировой политике тенденции от войны к миру. Так, по мнению Васюкова, после фактического отказа стран Антанты в декабре 1916 г. вступить в переговоры с Четверным союзом о перемирии, о таком повороте не могло быть и речи. Но ситуация менялась непрерывно. О том, что возможность поворота от войны к миру и в дальнейшем сохранялась, писали, в частности, А.В. Игнатьев, В.М. Хвостов.
Для международной обстановки накануне революции характерно было заметное улучшение военно-стратегического положения Четверного союза.
На Западном фронте была сооружена глубоко эшелонированная линия обороны (“Зигфрид”). Попытка прорыва ее позднее, как известно, завершилась провалом.
На Восточном фронте, погрузившимся в состояние “позиционной войны”, не было необходимости в возведении мощных оборонительных сооружений. Попытка русских армий “выйти из оперативного состояния позиционной инертности” оказалась неудачной. Стратеги Антанты проявляли обеспокоенность в связи с подобным положением дел. В частности французское верховное командование предложило употребить все средства, чтобы преодолеть “пассивность” русской армии. Новое германское верховное командование, назначенное в августе 1916 г. предприняло решительные шаги с целью мобилизации для нужд фронта всех ресурсов страны.
“Козырной картой” германского верховного командования стала обьявленная 1 февраля (н. ст.) 1917 года “неограниченная” подводная война, своим острием направленная против Англии. Политической целью такого щата, как отмечалось в германской ноте Соединенным Штатам, было желание ускорения окончания войны. В меморандуме, представленном Морским геверальным штабом П. Гиденбургу, на основании обширных статисгических выкладок доказывалась возможность вывести Англию из строя через 5 месяцев неограниченной подводной войны. Действительно, действия германских подводных лодок нанесли ощути-мые потерн и крайне осложнили положение Англии.
Через У. Уайзмана, бывшего главой британской разведки в США, полковник Э. Хауз, доверенный советник президента В. Вильсона, получил согласие Англии начать обсуждение условий мирного соглашения, если Гер-мания выдвинет разумные условия заключения мира. Разумеется, это был обычный дипломатический ход, но он был осуществлен в новых обстоятельствах.
Стратегическим планам Четверного союза Антанта, со своей стороны, противопоставляла подготовку наступательных действий. Петроградская межсоюзническая конференция в соответствии с разработанным ранее планом кампании 1917 г. приняла решение о проведении ее “с наибольшим напряжением.., дабы создать такое положение, при котором решающий успех союзников был бы вне всякого сомнения”. Несомненно, развернутая Германией неограниченная подводная война, нагнетание милитаристского угара не могли не усилить в России позицию тех, кто призывал к достижению мира путем военной победы.
Однако продолжали действовать объективные факторы, побуждавшие стремиться к компромиссному миру. Насмотря на быструю победу над Румынией, успехи в выполнении “программы Гинденбурга” по мобилизации военных ресурсов, в Германии имел место экономический и “психологический” кризис. В еще большей степени сходные факторы проявили себя в союзных с Германией странах, в первую очередь, в Австро-Венгрии.
Истощение материальных ресурсов в странах Антанты также сказывалось, хотя и в меньшей мере. Неограниченная подводная война отрицательно сказалась на экономике союзных стран, особенно Англии, крайне осложнив доставку промышленного сырья и продовольствия. Людские резервы также были на исходе, особенно во Франции. Росли транспортные и финансовые затруднения. Из-за нехватки сырья, топлива, квалифицированной рабочей силы, износа оборудования объем выпускаемой военной продукции сокращался.
Суровая и голодная зима третьего года войны должна была усугубить и без того тяжелое положение населения во всех воюющих странах. Действительно, как в тылу, так и на фронте, усилились протесты против затянувшейся войны. Страдавшие от ее тягот трудовые слои все в большей степени стали влиять на мировую политику. На рубеже 1916-1917 гг. резко активизировались различные формы антивоенного движения. В него включились социалисты и либерально-реформаторские круги. Социалистическая революция требовала мирных переговоров, интернациональной солидарности трудящихся, всеобщего мира без аннексий и контрибуций на основе самоопределения народов. С подобными настроениями не могли не считаться стратеги противостоявших военных коалиций.
Исследователям предстоит восполнить существенный пробел в изучении антивоенного движения, особенно до Февральской революции. Межпартийная борьба, парламентские дебаты по вопросам войны и мира, деятельность разного рода “пацифистских” организаций, несомненно влиявшие на позицию правительств, все еще остаются большей частью вне поля зрения историков.
Все это, как и раньше, служило подосновой конкретных шагов ц0 прекращению войны. К тому же, продолжалась посредническая деятельность президента Вильсона. В январе 1917 г. президент и И. Бернсдорф германский посол в США, рассматривали новый вариант американского предложения о мирном посредничестве. В итоге был составлен документ в форме призыва к миру “без победы" па основе “status quo ante beilum”, который был озвучен президентом в речи, с которой он выступил в Сенате.
Президентский призыв предназначался для участников противостоящих коалиций. Документ был оформлен, как дополнение к ноте с известным мирным обращением президента. Это не могло не оказать воздействия на правительства и общественность воюющих стран.
Разрыв Соединенными Штатами дипломатических отношений с Германией в ответ на начавшуюся неограниченную подводную войну вовсе не означал, что пути к переговорам отрезаны. Чернин заявил о готовности его страны вступить переговоры на основе провозглашенного Вильсоном принципа, если будут даны соответствующие гарантии. Он обращался к Вильсону с просьбой “использовать свое влияние” среди держав Антанты, чтобы те тоже признали этот принцип.
Вильсон заинтересовался предложением Чернина в расчете на то, что с выходом Австро-Венгрии из войны Германия окажется в изоляции и будет вынуждена пойти на мир
Однако попытка американского президента заинтересовать Англию в заключении сепаратного мира с Австро-Венгрией не увенчалась успехом, Чернин, в свою очередь, под давлением германского союзника вынужден был отказаться от этой идеи и в дальнейшем предлагал лишь общий мир с участием всех стран аятиантантовской коалиции. Февральская революция произошла в те дни, когда Австро-Венгрия зондировала почву для выхода из войны именно на этой основе. По инициативе Чернина готовилась встреча в Вене с германским рейхсканцлером Бетманом-Гольвегом, также заинтересованном в компромиссном мире. Она состоялась в Вене вскоре после свержения царизма и была в целом плодотворной.
Таким образом, даже неограниченная подводная война не означала отказа от поисков мира путем переговоров. По словам Людевдорфа, “исключительное значение” для Германии приобрели тогда не только вопросы под- водной войны, но и мира.
Непрекращающаяся миротворческая деятельность подтверждается* оживлением тайных контактов между Германией, ее союзниками и Россией, весьма показательна в этом отношении поездка в скандинавские страны болгарского дипломата Д. Риэова для выяснения обстановки в России и зон- даяса перспектив ее выхода из войны. Инициатива миссии Риэова исходила от Вильгельмштрассе. Болгарский дипломат встречался с царскими дипломатам* в Швеции и Норвегии А.В. Неклюдовым и К.В. Гулькевичем. Через рнэова российской стороне дали понять о наметившемся сдвиге в позиции Гер мании в сторону возможности “нейтрализации” проливов. На значимость этого шага справедливо обратил внимание А.В. Игнатьев: мир, связанный с решением “исторической задачи” России на Ближнем Востоке, царизму значительно легче было представить общественному мнению как “почетный”.
Другое направление “мирного” воздействия на Россию связано с попытками Четверного союза использовать выступавших за скорейший мир представителей отдельных политических партий и сепаратистских движений. Обычно такого рода деятельность связывается со стремлением “разложить” противника для военной победы. Но она же могла использоваться для давления на власть изнутри с тем, чтобы склонить ее к мирным переговорам. Вильгельмштрассе продолжало регулярно получать оплачиваемые доклады о положении в России и поддерживать различные национальные движения, особенно финские, украинские, эстонские. Продолжалось наблюдение над социалистами-революционерами, имевшими свои организации в царской армии. Внимание Бетмана-Гольвега привлекала также партия кадетов, среди которых были противники продолжения войны “до победы”. Для “мирного зондажа” использовались также неофициальные посредники. Финансировалась, кроме того, проводимая некоторыми российскими газетами пропаганда “сближения с Германией”.
К концу 1916 г. в правительственных кругах России становилось все более очевидным, что планы скорейшего окончания войны путем военного разгрома противников даже в ходе готовящейся весенне-летней кампании 1917 г. находятся под угрозой. Официальная правительственная установка на войну “до победного конца”, соответствующие призывы с трибуны Думы, резкое осуждение “пацифистов” и “пораженцев”, хвастливые заявления о готовности наголову разгромить прусских милитаристов - все это сочеталось с растущим недовольством общественности стратегическими способностями власти. Отсюда неизбежность колебаний царизма по вопросу о путях выхода из войны.
История международных отношений дает немало примеров, когда усилия, направленные на доведение войны до “победного конца”, чередовались с попытками договориться о ее прекращении. Во время первой мировой войнвы, как справедливо отметил Ю.А. Писарев, - “участники обеих коалиций были готовы воевать вплоть до победы и только в силу разных обстоя тельств прибегали к мирным переговорам”. А.В. Игнатьев, исследовав “колебания” самодержавия, пришел к выводу, что они зависели от “зигзагов” развития внутриполитической ситуации”.
Те историки, которые признают за царизмом лишь военный путь выхода из войны, ссылаются на верность Николая II сделанным союзнику обещаниям. Даже предположение о том, что он мог пойти на тайную сделку в минуту смертельной опасности, некоторыми из них решительно отклоняется. Такая установка достаточно стара. По мнению известного историка, эмигранта С.П. Мельгунова, саму возможность заключения Николаем II й его супругой “сепаратного мира” следует рассматривать как “легенду”. Но он же допускал, что в теоретическом алане такая возможность существовала.
Сепаратный мир с противником за спиной союзников в представлении многих современников, был неприемлем для России. В воспоминаниях “антантофила” А.В. Неклюдова, бывшего российского посланника в Швеции отмечаются возможные негативные последствия такого решения: потеря союзников “навсегда”, подчинение всей жизни в России германскому главенству или же новое нападение Германии уже совершенно гибельное для России в силу ее изоляции.
Примирение с Германией путем официального заключения сепаратного соглашения при переориентации внешнеполитического курса царскою правительства на союз с ней против Англии, вне всякого сомнения, не имело тогда шансов на успех. Германия и Четверной союз в целом, со своей стороны, надо полагать, также могли убедиться, что рассчитывать на сепаратный мир с Россией с целью отъединения ее от антантовской коалиции не приходится. Исторический опыт должен был подсказать им, что договариваться с Россией лучше всего в контексте подготовки общего мира по соглашению. Примирение с Россией во все большей степени мыслилось Четверным союзом не под углом зрения раскола коалиции с целью одержания военной победы, а для использования ее в качестве посредника для заключения мира с Францией, а может быть и с Англией. Сепаратный мир в соответствии с этими германскими предложениями стал бы не только тактическим маневром, но и закладывал основы для военного союза в будущем.
Идея примирения с целью достижения общего мира по соглашению находила поддержку и у некоторых российских миротворцев. Еще в марте 1916 г. министр двора В.Б. Фредерикс передал Николаю П составленную бароном В. Розеном, бывшим послом в Японии и США, записку о желательности заключения мира с Германией всей союзнической коалицией ввиду испытываемых Россией экономических трудностей. Царь, будучи противником лишь сепаратного, но не общего мира, одобрил изложенные в записки идеи и предложил через Фредерикса автору записки переговорить с министром иностранных дел С.Д. Сазоновым. Англофильствующий министр, естественно, отклонил предложение Розена.
С приходом на пост министра иностранных дел Б.В. Штюрмера мирнее инициативы на предмет примирения с Германией возобновились. Однако Штюрмер недоучел серьезности преград на пути их осуществления. Он, как и Колышко, считал, что со стороны России главное препятствие на пути к договоренности о мире с Германией - это личность царя. Для получения согласия последнего необходимо выждать, избрав психологически благоприятный момент. Другие трудности казались Штюрмеру преодолимыми. К их аислу он относил и “противоестественный” союз с партиями прогрессивного блока, проповедующими лозунг “война до победного конца”, и “зависимость от Англии”. На деле, противодействие со стороны английского посла Д. Бьюкенена, использовавшего думскую оппозицию, привело к отставке Штюрмера. 27(14) октября Бстман-Гольвег на заседании одной из комиссий рейхстага вынужден был признать, что попытка заключить мир с Россией потерпела неудачу.
С вынужденным уходом Штюрмера в ноябре 1916 г. с постов председателя Совета министров и министра иностранных дел, которые заняли “англофилы” А.Ф. Трепов и Н.Н. Покровский, идея мира на время была заглушена истеричными призывами к войне “до победного конца”, нескончаемыми демонстрациями лояльности по отношению к союзникам. Даже сам Протопопов на время “перестроился”. Но, вслед за последовавшей заменой А.Ф. Трепова близким императрице Н.Д. Голицыным, царь получил от Протопопова и, как утверждал последний, одобрил план, в котором российская инициатива по заключению общего мира получила дальнейшее развитие. План, однако, трудно было реализовать. Сомнительно было рассчитывать побудить союзников пойти на общий мир с помощью угрозы выхода России из войны. Выход из войны, согласно плану, должен был осуществиться через несколько месяцев после оповещения об этом союзников. Но времени не хватало, конъюнктура менялась. Можно согласиться с А.В. Игнатьевым, что из-за опасения факторов такого порядка этот план не стали проводить в выполнение. Отголоском его реального существования можно считать намерения министра финансов П.Л. Барка известить Лондон о том, что если новый английский заем не будет получен, то России “пришлось бы идти на сепаратный мир”.
Более реалистичными в это время выглядели взгляды правых на перспективы скорейшего выхода из войны, которые, судя по всему, разделяла императрица. Особое внимание в них обращалось на необходимость освобождения оккупированной российской территории, учитывались и германские обещания “нейтрализовать проливы” в случае примирения. Согласно информации, полученной О. Черниным от своего посланника в Дании, “Россия откровенно желает мира, но... это невозможно обсуждать, поскольку большая часть территории России занята врагом”.
Другим важным моментом представлений правых о нежелательности достижения мира путем “решительной победы” над Германией стали опасения, что в результате ее разгрома там могут восторжествовать демократические силы.
По этим причинам призыв президента Вильсона к миру “без победы” на основе “status guo ante bellum” был одобрительно воспринят в российски правых кругах. Представляется, что правительство Голицына вполне могло бы по примеру Австро-Венгрии воспользоваться нотой для открытия переговоров о выходе из войны. Открывалась перспектива постепенного выпадения из военных блоков наиболее ослабленных участников войны. С выходом Австро-Венгрии и России из военных коалиций общее соотношение сил противоборствующих сторон не менялось бы.
В связи с этим требует своего уточнения вопрос о связи ноты презв. дента с полученным 13 (26) февраля О. Черниным через американского посланника в Вене конфиденциального предложения из Петрограда о мире. Достоверность приведенных Черниным сведений подтверждается К.Ф. Веркманом, приближенным австро-венгерского императора. Он приводит даже некоторые дополнительные сведения (в том числе и то, что инициатива исходила от царя), что позволяет лучше понять ситуацию в российских верхах. При этом следует учитывать, что ко времени свержения царизма не прекращались известные контакты приближенных к царю с немцами через Розова, барона де Круифа, российских родственников принца Ольденбургского, в этот же ряд можно поставить попытки одной из великих княгинь осуществить посредничество в сношениях с германским правительством, о котором знал принц Макс Баденский.
Специфическую активность проявил в это время и Протопопов. В январе 1917 г. он пригласил из Швеции в Петроград хироманта К. Перина, которого российская и союзные спецслужбы подозревали в налаживании сепаратных связей. В конце февраля в Копенгаген направился И.И. Колышко, журналист и банковский делец, намеревавшийся встретиться с М. Эрцбергером, депутатом рейхстага, известным поборником идеи заключения общего мира по соглашению.
Февральская революция произошла в момент оживления подобных контактов. Можно предположить, что переговоры готовились, не имея за собой особых шансов на успех. Но переговорная возня сама по себе свидетельствовала о кризисе внешней политики самодержавия.
Мог ли царизм вывести страну из войны до революции? В чем основная причина того, что этого не произошло? Ответ, без сомнения следует искать в сфере общей неспособности царизма решить все взятые на себя задачи.
Заслуживает в этой связи выявление “роковых” причин задержки с посыпкой российских уполномоченных для ведения прямых переговоров с Черниным. Согласно предположению последнего, со стороны Николая II “дело шло о последней попытке спастись, и вполне возможно, если бы она имела место на несколько дней раньше, судьба не только России, но и всего мира приняла бы другой оборот. Чернин, разумеется, преувеличивает. Но нельзя сбрасывать со счетов возможности очередного вмешательства союзных представителей, бдительно следивших за миротворческой деятельностью в верхних эшелонах российской власти.
Нельзя не учитывать и роли думской оппозиции, которая в последние дни существования старого режима рьяно выступала против всех тех, кто заговаривал о необходимости скорейшего окончания войны и примирения с Германией.
Думские деятели не случайно старались запугать царя и его окружение возможностью революции в случае заключения сепаратного мира”66. Подобные соображения и опасения доводились и до сведения тех лиц в Германии, которые поддерживали российских поборников мира. В частности в начале января 1917 г. о неизбежности революции, которая вспыхнет сразу же после заключения мира, был предупрежден М. Эрцбергер. Все это не могло не сказаться на поведении вечно колеблющегося Николая II.
В любом случае правительство “потерянных возможностей” непростительно и самоубийственно отвергало перспективные мирные контакты с Австро-Венгрией. Понятно, что известные январские и мартовские обращения русского двора и самого Николая II через нейтрального посредника (де Круифа) потерпели неудачу в связи с упорным нежеланием германского военного руководства идти навстречу царской мирной инициативе. Но нельзя не учитывать, что находясь на краю гибели, сам Николай II то демонстративно продолжал отстаивать аннексионистские требования, то грозил совместно с союзниками разгромить из-за германской несговорчивости Турцию, то намеревался заключить сепаратный мир с Болгарией. При этом русский двор в последние недели своего существования все более смягчал свои условия мира. Но и здесь он не пошел настолько далеко, чтобы Германия и ее союзники решились сесть за стол переговоров. “Алчность” и имперские амбиции, похоже, оказались непреодолимы.
Нежелание Николая II считаться с реалиями сыграло отрицательную роль в затяжке и конечной неудаче контактов с Ризовым. Несомненно, они могли стать перспективными. Неслучайно от них не отказались даже после свержения царизма. Что касается упомянутой миротворческой деятельности Протопопова, то она прекратилась за несколько дней до победы революции. Настоятельные просьбы министра иностранных дел Покровского к Николаю II отказаться от услуг Протопопова, несомненно, сыграли свою роль. В свою очередь и министр внутренних дел, не справившийся с задачами предотвращения революции, был отстранен от занимаемой должности за несколько дней до ее победы.
Николай II и его окружение явно были не в состоянии оценить роль проблемы мира в деле сохранения власти. “Опыт 1905 г., - отмечал в этой связи П.Н. Милюков - казалось, должен был служить уроком. Тогда с большим трудом удалось ликвидировать последствия неудачной войны и спа. ста власть от неизбежного ее результата: внутренней революции”. Роковое для российского самодержавия промедление и недостаточная последовательность в реализации мирной инициативы отражали общий кризис власти.
Вроде бы инстинкт самосохранения должен был сплачивать тех, кто стоял у кормила российской политики. На деле же давала себя знать другая тенденция. Их противоборство не могло не сказаться на выработке продуманного и согласованного курса.
В историографии, преимущественно западной, в качестве значимой причины неудач российских миротворческих усилий выделяются особые поведенческие мотивации. Россия, по мнению Луизы Химан,не могла добиться мира преимущественно потому, что царское правительство было столь же алчным, как правительства других воюющих стран.
Психологическая обусловленность неудач самодержавия требует своего обстоятельного изучения. Но нельзя забывать, что в своих постоянных колебаниях царизм оставался своего рода заложником объективного хода событий.
Февральская революция, положив конец “официальной” и “тайной" дипломатии последнего самодержца, способствовала приближению фактического перемирия на фронте. Позднее, особенно после провала июньского наступления этот процесс перерос в “солдатские миры”. Установилось перемирие, затем мир, но уже на грабительских условиях.
http://istmat.info/node/51093 - цинк (по ссылке представлен и список источников)