Хафиз по прозвищу «Сахарные уста»
Как бы ни восхищались персидские читатели стихами других поэтов, их истинным любимцем всегда был Хафиз из Шираза. В Иране о нем до сих пор говорят только в превосходной степени, его газели читают и поют на свадьбах и дружеских застольях, а «Диван» поэта считается настольной книгой каждого перса.
В жизнеописании Хафиза, традиционно очень скудном, островки фактов плавают в море домыслов и легенд. Говорят, что его отец успешно торговал углем, но после его смерти семья разорилась, и младшего сына отдали в подмастерья пекарю, чтобы он мог сам зарабатывать себе на жизнь.
Хафиз целыми днями месил тесто в пекарне и откладывал деньги на учебу, чтобы по вечерам ходить в школу. Уже подростком он стал посещать литературные кружки, хотя его поэтическая карьера долго не складывалась: ширазцы считали юнца бездарным стихоплетом и приглашали на поэтические вечера только для того, чтобы посмеяться над его стихами.
По легенде, окончательно разочаровавшись в своем таланте, Хафиз как-то ночью отправился в мавзолей суфийского святого Баба Кухи и помолился на его могиле с просьбой о помощи. После этого святой якобы явился ему во сне и наградил великим поэтическим даром. Правда это или нет, но после «ночи откровения», как назвал ее Хафиз, его новые газели стали приводить слушателей в восторг.
В Ширазе и других странах о поэте распространилась слава замечательного мастера. Правители Индии, Исфахана и Багдада наперебой отправляли к нему посланцев с щедрыми дарами и просили посетить их двор. Эта красивая история не очень вяжется с тем фактом, что Хафиз всю жизнь прожил в Ширазе бедняком, зарабатывая чтением Корана и преподаванием в школе. Само его прозвище - Хафиз - означает человека, выучившего Коран наизусть.
О Хафизе часто писали, что он был крайне влюбчив и имел множество любовниц, но никаких достоверных сведений об этом нет. В его ранних газелях упоминалась некая Шах-Набат («Сахарный леденец»), но поскольку восточные стихи можно толковать многозначно, некоторые исследователи считают ее просто символическим обозначением «сладости» поэтического творчества.
Позже в биографиях поэта встречались взаимоисключающие сведения: в одних случаях писали, что Хафиз был женат и имел нескольких детей, а в других - что он никогда не женился и жил в полном одиночестве.
В отличие от своих предшественников Хафиз был абсолютно чистым лириком, не интересовавшимся ничем, кроме любовных переживаний и переменчивых настроений собственной души. Его газели восхищали поклонников не масштабами и драматизмом, а слаженностью слога, внутренней цельностью и мелодичного стиха.
Уникальный почерк Хафиза узнавали сразу, с двух-трех строк, - по особой мягкости и пронзительным лиричным ноткам, которые глубоко трогали читателей. Один горячий почитатель его творчества утверждал, что если ему прочтут неизвестную газель Хафиза, он сразу определит его авторство «по свидетельству сердца».
Перевести на другой язык музыкальность и естественность таких стихов почти невозможно, поэтому для иноязычного читателя газели Хафиза больше выигрывают в подстрочниках, чем в стихотворных переводах.
Из шрама, оставленного в сердце
твоими непокорными кудрями,
На моей могиле вырастут фиалки.
Там, в могиле Хафиза,
если мимо, как ветер, проносится любимая,
разрываю в восторге свой саван.
Газелям Хафиза часто предавали двойной смысл: явный мирской - и скрытый эзотерический. В глазах современников, почти поголовно увлекавшихся суфизмом, Хафиз был одновременно певцом земной любви и мудрым суфием, раскрывавшим тайный смысл вещей.
Но эта религиозная многозначительность, которую многие извлекали из его стихов, - заслуга не самого Хафиза, а его интерпретаторов. Сам поэт писал непосредственно и просто, старясь как можно более ясно и прямо передать живое чувство, а не его мистический дубликат. Его любовь - это любовь, а дружба - это дружба, как бы ни называли ее мистически настроенные толкователи.
Как надоели мне намеки, увещеванья мудрецов,
Я не хочу иносказаний - ведь их значенье так темно!
Того довольно, что в мечети не стану девушек ласкать,
А большей набожности, право, мне, вольнодумцу, не дано!
Хафиза иногда сравнивали с Омаром Хайамом, и для этого были свои основания. Многие его стихи, будь они не газелями, а рубаи, могли бы сойти за произведения его знаменитого предшественника.
Все уходит из рук в этом мире, на ярмарке этой,
Где тебе продадут пустоту, где тебя непременно обманут.
Где нельзя удержать ничего, к чему сердцем привязан,
Где и троны царей легким прахом со временем станут.
Да продлятся, Хафиз, твои дни! Пей вино и не слушай советов.
Прекратим этот спор - он и так уже слишком затянут.
Как и Саади, Хафиз стал известен в Европе с XVIII века, когда началась мода на восточную поэзию и восточный стиль. Гете считал его своим поэтическим собратом и назвал второй том своего «Западно-восточного дивана» именем Хафиза.
В России Пушкин написал блестящее подражание «Из Гафиза», а Фет вольно перевел два десятка его стихотворений. Русские символисты устраивали таинственные «вечера Гафиза» во главе с философом Бердяевым, но это была скорей литературная игра, чем желание серьезно познакомиться с творчеством великого ширазца.