Про резинового зайца и свободу выбора.
Originally posted by vertebra_p at Про резинового зайца и свободу выбора.
Мне было года два, может быть один - самое начало - точно не помню. Но это были те блаженные времена, когда я путешествовал по городу в коляске, словно китайский император в паланкине, и вообще весь мир крутился для моего удовольствия. А ещё для моего удовольствия у меня был заяц - огромный, чёрный и резиновый - без излишеств - раскраски и деталей. Такой странный недетский метазаяц - простой и абстрактный, как воображаемая модель вселенной. Я его грыз. Вся суть наших взаимоотношений с зайцем к этому и сводилась: он был, а я грыз его присутствие, и таким странным образом мы подтверждали наше совместное бытие. Это была любовь. Ну, вот тогда я ещё знал, что такое любовь, потому что у меня был резиновый метазаяц, которому не нужно было ничего объяснять.
И вот однажды Муся вывезла меня гулять в парк. В парке было хорошо и лавочка. Стояла осень. И конечно же на лавочке было лучше, так что мы с зайцем немедленно потребовали извлечь нас из коляски и туда - на лавочку, где лучше, где ветерок и слышнее шуршание листьев. Там проходили самые прекрасные минуты моей жизни: я грыз зайца, листья шуршали, Солнце светило, рядом сидела Муся. А потом нужно было уходить, Муся упаковала меня обратно в коляску и повезла домой. И вот как так могло случиться и почему, и за что... но зайца, своего, настоящего и абстрактного как модель вселенной, я забыл на скамейке - вот совсем забыл. А Муся уже бодро катила меня к новым свершениям и про зайца тоже не помнила. Когда я вспомнил про зайца и не нашёл его рядом, в моей жизни случилась первая и самая большая потеря. Его не было, такого незыблемого, подтверждающего моё физическое бытие - его не было. Не было совсем! Нигде! Рядом не было.
Как же я орал, плакать почему-то не получалось, но орал я знатно, на душе было так, словно всё счастье мира выпустили бесполезным газом из шарика. С тех пор, когда мне сильно плохо, я всегда ору, а плачу уже только когда отпустит, когда уже можно дальше...
Зайца мы искали долго. Перевернули весь парк, обшарили все лавочки. А его нету. Парк был золотой, первозданный, хрусткий, блестящий, а чёрного зайца не было и следа и нашего следа в парке не было, словно мы пришли туда впервые - это пугало. Этот мир уже не был моим. И моего зайца в нём не было. Да, мы его так и не нашли. Пришлось возвращаться.
Это была словно репетиция встречи со смертью, первый раз наметились границы имперского мыльного пузыря, обозначилась тоненькая плёночка мирового господства. Этот мир существует, и существует он не для моего удовольствия. Ну, по крайней мере, не всегда. ...И вот одна мысль не отпускала меня долгие годы: почему мы не нашли его, ведь я забыл его на лавочке (эту чёртову лавочку я до сих пор помню - синенькая такая), а в парке их было не так уж и много. Неужели кто-то его забрал, но кто, вот кому мог понадобиться в хлам изъеденный резиновый заяц, чёрный словно кусок угля, без нарисованного лица, без привычной игрушечной улыбки. Я понимаю, плюшевый медведь - он мягкий и манящий, но кусок чёрной резины, мать его, кому он кроме меня был нужен?! Нет ответа.
А потом долгие годы прошли - лет пятнадцать, а может быть и двадцать. Бабушка тогда уже умерла и потери перестали быть чем-то пугающим, ибо что может напугать сильнее, чем потеря самого близкого человека... разве что потеря самого себя, но изнутри ты этого не узнаешь, потому и бояться не стоит. В общем боялся я уже совсем других вещей. Но история с зайцем не давала мне покоя и тогда, и как-то я спросил Мусю: "А помнишь у меня был чёрный заяц, такой стрёмный резиновый, даже без лица, без глаз, носа и без рта - бестолковый такой, мы его в парке потеряли, а потом найти не могли?" Муся сначала сильно удивилась, что я это помню, а потом рассказала, что да, мол, но мы его не забыли. Это она специально так сделала, будто забыли - заяц был такой старый и потрёпанный, изжёванный - одно ухо я ему почти отъел - и Муся хотела купить мне нового, но никак не могла отобрать у меня это чёрное позорище и тогда пошла на хитрость - чтобы мы как бы забыли его, а потом как бы не нашли. И тут я рассказал ей, что вообще-то помнил его все эти двадцать или сколько там лет, и что он был для меня не просто маленький замусоленный заяц, а большой, увесистый кусок моего мира - меня самого и что никаких других зайцев мне было не надо, я их и не помнил, помнил только этого. И вот, блядь, если ты, с каких-то метафизических хуёв, знаешь как надо, как другому человеку сделать лучше знаешь, то ты десять раз подумай, прежде чем это лучше ему сделать и его сначала спроси - твоё светлое, доброе и чистое ему греет или может быть его чёрное резиновое изгрызенное лучше. Пускай он выберет сам! Потому что каждый сам знает, когда пришло время выбирать.
Муся попросила прощения, а я её простил.
***
А ещё мне ansci разрешила уволочь из её журнала фотку прекрасных не-крокусов и сделать их фоном для музыки... конечно же Вивальди. Так что вот, чтобы жить было красиво:
Мне было года два, может быть один - самое начало - точно не помню. Но это были те блаженные времена, когда я путешествовал по городу в коляске, словно китайский император в паланкине, и вообще весь мир крутился для моего удовольствия. А ещё для моего удовольствия у меня был заяц - огромный, чёрный и резиновый - без излишеств - раскраски и деталей. Такой странный недетский метазаяц - простой и абстрактный, как воображаемая модель вселенной. Я его грыз. Вся суть наших взаимоотношений с зайцем к этому и сводилась: он был, а я грыз его присутствие, и таким странным образом мы подтверждали наше совместное бытие. Это была любовь. Ну, вот тогда я ещё знал, что такое любовь, потому что у меня был резиновый метазаяц, которому не нужно было ничего объяснять.
И вот однажды Муся вывезла меня гулять в парк. В парке было хорошо и лавочка. Стояла осень. И конечно же на лавочке было лучше, так что мы с зайцем немедленно потребовали извлечь нас из коляски и туда - на лавочку, где лучше, где ветерок и слышнее шуршание листьев. Там проходили самые прекрасные минуты моей жизни: я грыз зайца, листья шуршали, Солнце светило, рядом сидела Муся. А потом нужно было уходить, Муся упаковала меня обратно в коляску и повезла домой. И вот как так могло случиться и почему, и за что... но зайца, своего, настоящего и абстрактного как модель вселенной, я забыл на скамейке - вот совсем забыл. А Муся уже бодро катила меня к новым свершениям и про зайца тоже не помнила. Когда я вспомнил про зайца и не нашёл его рядом, в моей жизни случилась первая и самая большая потеря. Его не было, такого незыблемого, подтверждающего моё физическое бытие - его не было. Не было совсем! Нигде! Рядом не было.
Как же я орал, плакать почему-то не получалось, но орал я знатно, на душе было так, словно всё счастье мира выпустили бесполезным газом из шарика. С тех пор, когда мне сильно плохо, я всегда ору, а плачу уже только когда отпустит, когда уже можно дальше...
Зайца мы искали долго. Перевернули весь парк, обшарили все лавочки. А его нету. Парк был золотой, первозданный, хрусткий, блестящий, а чёрного зайца не было и следа и нашего следа в парке не было, словно мы пришли туда впервые - это пугало. Этот мир уже не был моим. И моего зайца в нём не было. Да, мы его так и не нашли. Пришлось возвращаться.
Это была словно репетиция встречи со смертью, первый раз наметились границы имперского мыльного пузыря, обозначилась тоненькая плёночка мирового господства. Этот мир существует, и существует он не для моего удовольствия. Ну, по крайней мере, не всегда. ...И вот одна мысль не отпускала меня долгие годы: почему мы не нашли его, ведь я забыл его на лавочке (эту чёртову лавочку я до сих пор помню - синенькая такая), а в парке их было не так уж и много. Неужели кто-то его забрал, но кто, вот кому мог понадобиться в хлам изъеденный резиновый заяц, чёрный словно кусок угля, без нарисованного лица, без привычной игрушечной улыбки. Я понимаю, плюшевый медведь - он мягкий и манящий, но кусок чёрной резины, мать его, кому он кроме меня был нужен?! Нет ответа.
А потом долгие годы прошли - лет пятнадцать, а может быть и двадцать. Бабушка тогда уже умерла и потери перестали быть чем-то пугающим, ибо что может напугать сильнее, чем потеря самого близкого человека... разве что потеря самого себя, но изнутри ты этого не узнаешь, потому и бояться не стоит. В общем боялся я уже совсем других вещей. Но история с зайцем не давала мне покоя и тогда, и как-то я спросил Мусю: "А помнишь у меня был чёрный заяц, такой стрёмный резиновый, даже без лица, без глаз, носа и без рта - бестолковый такой, мы его в парке потеряли, а потом найти не могли?" Муся сначала сильно удивилась, что я это помню, а потом рассказала, что да, мол, но мы его не забыли. Это она специально так сделала, будто забыли - заяц был такой старый и потрёпанный, изжёванный - одно ухо я ему почти отъел - и Муся хотела купить мне нового, но никак не могла отобрать у меня это чёрное позорище и тогда пошла на хитрость - чтобы мы как бы забыли его, а потом как бы не нашли. И тут я рассказал ей, что вообще-то помнил его все эти двадцать или сколько там лет, и что он был для меня не просто маленький замусоленный заяц, а большой, увесистый кусок моего мира - меня самого и что никаких других зайцев мне было не надо, я их и не помнил, помнил только этого. И вот, блядь, если ты, с каких-то метафизических хуёв, знаешь как надо, как другому человеку сделать лучше знаешь, то ты десять раз подумай, прежде чем это лучше ему сделать и его сначала спроси - твоё светлое, доброе и чистое ему греет или может быть его чёрное резиновое изгрызенное лучше. Пускай он выберет сам! Потому что каждый сам знает, когда пришло время выбирать.
Муся попросила прощения, а я её простил.
***
А ещё мне ansci разрешила уволочь из её журнала фотку прекрасных не-крокусов и сделать их фоном для музыки... конечно же Вивальди. Так что вот, чтобы жить было красиво: