Придет ли в Россию свобода? 1.
Владимир Фрумкин8 июля 2019 г.
Вчера мне дали свободу.
Что я с ней делать буду?
(Владимир Высоцкий)
1.
Я уезжал из СССР в полной уверенности, что знаю свою страну, как облупленную. Провел я в ней немалый срок, 44 года. Пожил и побывал в разных ее краях, от Белоруссии до Восточной Сибири и от Ленинграда до Крыма и Закавказья. Пока, наконец, не понял, что надо уезжать. Валить, как говорят нынче в России. Решиться на такой шаг осенью 1973 года, на ранней стадии «третьей волны», когда подавший документы в ОВИР немедленно превращался в изгоя, отщепенца и предателя, меня заставило ужесточение контроля над культурой: я не смог перестроиться, оказался органически неспособен включить «задний ход» и вернуться к дооттепельным правилам игры.[1]
Расстаться навсегда с родными палестинами помогло мне и то, что я успел побывать ЗА их пределами. Увидеть своими глазами уголок мира, лежащего по ту сторону Железного занавеса. В конце августа 1965 года я, молодой член Союза советских композиторов, оказался в большой группе работников искусств, направляющейся на Эдинбургский фестиваль - с заездом в Лондон. Это было редкостью в те времена - попасть в капстрану без предварительной проверки-проварки в стране социалистического лагеря. Где-то на третий или четвертый день сумасшедшего бега по британской столице обращаю, наконец, внимание на местную публику. И тут до меня вдруг дошло, что я попал не просто в другую страну, а в другую цивилизацию.
Дух западной свободы, о котором я много слышал, но плохо себе представлял, перестал быть абстракцией, он материализовался в шедших по улице людях. У них было спокойно-доброжелательное выражение глаз и лиц, иная манера держаться и общаться - прямая, непринужденная, без настороженности, без боязни посторонних глаз и ушей. Они излучали независимость, уверенность в себе, внутреннее достоинство. Думаю, что если бы не этот "момент истины", вряд ли бы я - при моей нелюбви к конфронтации и склонности к компромиссу - решился на отъезд, да к тому же еще и столь ранний. Образ свободы, явившийся мне на лондонской улице, неудержимо влек за собой, как доктора Фауста - образ юной Маргариты. Он помогал мне и потом, в трудные времена привыкания к новой жизни, когда я учился дышать воздухом этой иной цивилизации...
2.
Самым большим сюрпризом, если не потрясением, было то, что мое решение уехать у кое-кого из моих новых сограждан вызывало искреннее недоумение. Встречали они меня радушной улыбкой и неизменным: Welcome to the United States! Но к улыбке и приветствию сплошь и рядом примешивался некий диссонанс, проскальзывала тень то ли сомнения, то ли замешательства. Некоторые, однако, осмеливались поставить вопрос ребром: «Why did you leave? Почему уехал? Чего тебе не хватало в стране, где нет экономических кризисов и безработицы и есть бесплатные медицина и образование?»
Впервые такой вопрос был задан мне в первый же день нашего с моей женой Лидой прибытия из Рима в Де-Мойн, столицу штата Айова, где проживал мой американский дядя Герман Фрумкин. Мы сидели в ресторане, куда дядя пригласил в нашу честь своих близких друзей. Пытались управиться с роскошным, невероятного размера стейком и, попутно, поддерживать разговор с гостями. Что было очень непросто, поскольку гости не говорили по-русски, а наш английский был в состоянии близком к эмбриональному.
- So, why did you leave? - повернулся ко мне сидевший рядом крупный, цветущего вида мужчина средних лет (как выяснилось потом - славянских кровей).
С помощью дяди, за 60 лет жизни на чужбине не забывшего родной язык, я склеил несколько английских фраз - про дефицит свободы, про застой в экономике и культуре, про ложь государственной пропаганды, про чувство безысходности и исчерпанности жизни…
- Кажется, я понял в чем тут дело, - улыбнулся мой сосед. - Вы бы никогда не уехали, если бы жили не в Советском Союзе, а в Китае!
- Это почему? - пролепетал я, чуть не подавившись куском безразмерного айовского стейка.
- Потому что СССР после смерти Сталина заметно обуржуазился. Там уже нет чистого, стопроцентного социализма. Такого, какой создан в КНР великим Мао Цзэдуном!..
«Чертовщина какая-то», - подумал я. И решил, что этот любитель чистого социализма - большой оригинал. Или не совсем здоров на голову. Увы, оба диагноза оказались ошибочными…
В колледже Оберлин, куда мы приехали в начале августа того же года, мои коллеги, преподаватели гуманитарных дисциплин, считавшиеся специалистами по Советскому Союзу, предпочитали не задавать вопросов, а терпеливо меня просвещать. С целью развеять досадные заблуждения, присущие эмигрантам всех трех волн, а также советологам правого толка - отпетым реакционерам, называющим советский режим тоталитарным и даже в чем-то родственным фашизму. Да, признавали они неохотно, интеллектуалам, людям творческим там пока еще не вполне уютно, но зато трудящиеся массы - рабочие и крестьяне - живут вполне прилично. Скромно, без излишеств, но и без боязни потерять работу. Полная занятость, уверенность в завтрашнем дне, все сыты. Да, бывают перебои со снабжением, но со временем и это наладится.
Говоря о преимуществах советского социализма и неизлечимых язвах загнивающего Запада, мои просветители оперировали хорошо знакомыми мне марксистко-ленинскими аргументами. Я быстро сообразил, что передо мной люди верующие, зашоренные, каким я был сам еще сравнительно недавно, почти до конца1950-х. И к их объяснениям-увещеваниям относился внешне спокойно, острых ситуаций избегал. Сорвался я только один раз. Когда услышал аргумент, очень уж странно прозвучавший в устах западного левого либерала. И показавшийся мне несправедливым и оскорбительным для народа покинутой мною страны.
3.
Это случилось на лекции в большой аудитории, где собрались студенты четвертого курса всех специальностей, без пяти минут выпускники Оберлинского колледжа. С трудом нашел свободное место: выступить на традиционном, проводившемся раз в год, форуме для четверокурсников пригласили авторитетную и любимую студентами Хезер Хоган, читавшую курсы по русской и советской истории. Свою лекцию она посвятила американо-советским отношениям и под конец заговорила о том, как следует правительству США относиться к диссидентскому движению в СССР. Совет был четким и однозначным: проявлять в этом вопросе сдержанность и осмотрительность, помощь инакомыслящим не оказывать - стоит ли осложнять отношения с мощной ядерной державой действиями, которые заранее обречены на неуспех?
Закончив лекцию, профессор отхлебнула воды из пластиковой бутылки и предложила задавать вопросы. Я вскочил первым.
- Правильно ли я вас понял, Хезер? - спросил я каким-то не своим, странно дрожащим голосом. - Вы против того, чтобы Вашингтон оказывал поддержку советским правозащитникам, включая таких, как академик Сахаров? На каком основании?
- На том основании, что правозащитники и, в частности, Сахаров и его окружение, являются маргиналами, не имеющими в СССР никакого будущего, - произнесла докладчица, снисходительно улыбнувшись. - Их цель - установить демократию западного образца. Так ведь? А она в России невозможна в принципе.
- То есть, как невозможна?! - Тут мой голос задрожал еще заметнее. - Объясните!
- Очень просто. Русским людям чужда идея личной свободы, им чужд индивидуализм, и коллективистское советское общество их вполне устраивает. В стране тихо и спокойно, протестуют одни лишь маргиналы-мечтатели, которых там можно по пальцам пересчитать.
Я не поверил своим ушам. Левая интеллектуалка, которой сам бог велел быть пламенной интернационалисткой, объявляет самый многочисленный народ Европы с богатой и сложной культурой органически неспособным к жизни в условиях свободы? С какой стати? Из желания защитить от маргиналов-мечтателей многообещающий социальный проект, сулящий рождение нового общества, свободного от язв капитализма?
Чуть позже, оправившись от шока, я вспомнил, что ведь и высоко чтимые западными левыми Маркс и Энгельс могли, забыв об интернационализме и классовом подходе к истории, поставить крест на целом народе - если он насквозь пропитан зловредным капиталистическим духом. Или очень уж далеко и безнадежно отстал в своем историческом развитии. Скажем, кто глубже всех народов погряз в капиталистическом грехе? Евреи! И настолько в нем увязли, что их придется убрать с исторической сцены, растворив в окружающей среде. Эту светлую идею Карл Маркс высказал в статье 1844 года “К еврейскому вопросу”:
Что есть мировая основа еврейства? Корысть. Что есть мировой культ еврея? Торгашество. Кто его настоящий бог? Деньги… Деньги - это ревнивый бог Израиля… Банкнота - вот подлинный бог еврея!
Евреи - так уж сложилась их историческая судьба - олицетворяют капиталистические начала в человеческом обществе. Для того, чтобы преодолеть эти начала, необходимо растворить еврейство в окружающей их среде. Иными словами, сделать так, чтобы они исчезли.[2]
Доставалось от Маркса и русским: нация сомнительного происхождения, народ, скорее всего, не славянский, а пришлый - потомок то ли татар, то ли монголов, который не способен к развитию, не стремится к модернизации. Так как живет в государстве варваров, политика которого остается неизменной на любом отрезке истории...
4.
О том, что русскому народу свобода не так уж и нужна для полного счастья, я услышал за несколько лет до инцидента в Оберлине. Прозвучал он, однако, не из левого лагеря и не из американских уст. Молодой ленинградский социолог Дмитрий Шалин был умен, прозорлив и рано понял, что он и социализм - две вещи, абсолютно несовместные. Дима уехал из СССР в 1975 году. Нас познакомил мой приятель, известный (благодаря его нашумевшим статьям в «Новом мире» Твардовского) социолог и философ Игорь Кон, который был его научным руководителем: Игорь отправил Диму для участия в неслыханном по тем временам телевизионном диспуте, который мне удалось - с помощью молодежной редакции Ленинградского ТВ - провести в прямом эфире. Спор шел о двух музыкальных прочтениях пяти стихотворений Окуджавы - о «самодеятельном», авторском, и об одобренной властями версии классика советской песни Матвея Блантера. Димина реплика оказалась самой умной и острой. Мы подружились, и, когда он приехал в Америку, я устроил ему выступление в Русской летней школе Норвичского университета в Вермонте. Тему он предложил такую: как в Советском Союзе воспитывают детей и юношество - активных членов общества, будущих строителей социализма и коммунизма. Рассказ получился ярким и увлекательным, Дима не скупился на примеры из собственной жизни, благо детство и юность были у него совсем недавно. Когда отзвучали аплодисменты, докладчик сказал, что готов ответить на вопросы, но хочет предупредить, что обрисованную им систему воспитания ни в коей мере не считает порочной. В том смысле, что она идеально подходит для России и добиваться ее изменения он категорически не рекомендует.
Зал замер в недоумении. Димин постскриптум к нарисованной им картине индоктринации, превращающей миллионы детей в послушные винтики государственной машины, никак с этой картиной не вязался. Сюрреализм какой-то. Гротеск. Театр абсурда...
После томительной, напряженной паузы посыпались вопросы.
- А почему эта система, если она органична для России, не подошла лично вам, молодому ее гражданину? - спросил кто-то из аспирантов. - Почему вы эмигрировали?
- Потому что я - выродок, - усмехнулся Дима. - Понимаете? Я - один из горсточки советских людей, которые уродились ненормальными, чокнутыми - с точки зрения принятых в России критериев и норм. Мы - ничтожное меньшинство, родившееся с генетическим дефектом: у нас есть чувство собственного достоинства и желание быть личностью, а не винтиком. Инакомыслие на моей родине считается патологией. Диссидентов сажают в психушки и пытаются их лечить. А я лечиться не захотел - и уехал.
- Но откуда у вас убеждение, что это навсегда? Что русские никогда не будут свободными? - этот вопрос звучал особенно настойчиво. Из Диминых ответов мы узнали, что Россия тут не одинока: есть еще немало народов, которые вполне обходятся без демократии, плюрализма, свободы слова, капиталистической экономики. У них такой культурный генотип, сложившийся исторически на протяжении столетий. И преобразиться он может только в результате мутации, которая возможна лишь при одном условии: если происходит полная катастрофа, государство разваливается и на обломках прежней национальной общности формируется обновленная нация.
Дима держался спокойно, на наши разгоряченные вопросы и реплики отвечал тихим, бесстрастным голом, строго придерживаясь академического, сугубо научного языка. Я никак не ожидал от него такого подвоха: мой протеже, ненавистник тоталитаризма и автократии, убежден, что некоторым народам только такие режимы и нужны! И будут нужны всегда, пока эти народы живы! Мне на минуточку показалось, что передо мной не ученый, а судья, выносящий приговор населяющим Землю народам. Одним суждено жить свободно, другим - в добровольном рабстве.
Я поинтересовался, что думает докладчик о будущем немцев. О народе, 12 лет жившем при тоталитаризме и - на востоке страны - сохраняющем тоталитарный режим иного типа. «Нацизм был результатом временного помрачнения национального сознания, - не моргнув глазом ответил Дима. - И коммунизм в Восточной Германии тоже не приживется: это западно-европейский народ, который рано или поздно объединится на демократической основе». И тут мы с ним стали перебирать нацию за нацией. Я называю, а Дима назначает ей судьбу, вытекающую из ее истории. Одной выпадает вечное демократическое будущее, другой - вечное авторитарное.
5.
Жесткость этой схемы, которую я тогда принял в штыки, а потом признал лишь частично (о чем читатель узнает ниже), что-то мне смутно напомнила: а не отрыжка ли это отвергнутого Димой марксизма? Той его известной черты, которая получила название детерминизма и обусловила чрезмерную категоричность некоторых марксовых выводов и предсказаний?
Со временем я отказался от этой мысли и решил, что Димина идея о двух типах наций, свободных и несвободных, могла быть почерпнута у непримиримого противника марксизма, австрийского и английского философа Карла Поппера (1902-1994), автора учения о закрытых и открытых обществах. Закрытым он называл общество со статичной социальной структурой, ограниченной мобильностью, невосприимчивостью к нововведениям, традиционализмом и коллективистской ментальностью. Открытое общество, напротив, обладает динамичной социальной структурой, высокой мобильностью и способностью к инновациям. Оно ценит человеческие права, индивидуализм, демократию и плюрализм мнений. К закрытым обществам новейшего времени Поппер относил СССР и нацистскую Германию.
Может ли закрытое общество эволюционировать и со временем превратиться в открытое? В фундаментальном двухтомном труде Поппера («Открытое общество и его враги», 1945, русский перевод издан в 1992 г.) не содержится прямого ответа на этот вопрос. Ученый избегал высказываний и формулировок, звучащих, как предсказание. Он говорит лишь о том, что такой переход исключительно, невероятно труден и поэтому весьма и весьма проблематичен. Труден потому, что переход от закрытого, архаического по своей сути, общества к открытому требует кардинальной перестройки сознания, отказа от вековых обычаев и привычек. Людям надо научиться самим принимать решения, которые раньше принимались за них поводырями общества, и жить в мире, где все одинаково свободны и лишены твердого руководства. В мире, который находится в непрерывном движении, постоянно меняется и обновляется.
6.
Проблема усугубляется тем, что закрытое общество препятствует развитию открытого сознания во всех его слоях, включая высокообразованных интеллигентов, научную и художественную элиту. Американский славист и владелец легендарного издательства «Ардис» Карл Проффер (1938-1984), не раз побывавший в СССР, с удивлением обнаружил, что у российских интеллектуалов не так уж много общего с их западными коллегами.
Во время поездок в Россию, - вспоминал он в мемуарах, вышедших в России в 2017 году под названием «Без купюр»[3], - я сотни раз задавал вопрос: “Верите ли вы в абсолютную свободу слова?” и лишь однажды получил в ответ решительное и безоговорочное “да” - от переводчика Фицджеральда. Во всех остальных случаях мне отвечали утвердительно, но затем выдавали перечень оговорок и ограничений, подробно объясняя, почему эти исключения так необходимы для истинной свободы слова. Солженицын все еще занимается этим и сейчас.
Удивила американского гостя и российская манера вести полемику - то, как мы, выросшие в русско-советской культуре, до болезненности остро реагируем на несогласие с нашими взглядами: Для нас оставшиеся после беседы разногласия так же нормальны, как соль на столе, но для русских неразрешенные противоречия зачастую означают дальнейшее молчание в телефонной трубке и конец взаимной откровенности. На смену терпимости пришло презрение, и хрупкие контуры свободного общества грозили распасться. Русские не хотели согласиться с тем, что самое незначительное в человеке - это его взгляды.
(Самое незначительное в человеке - это его взгляды? Сегодня эта мысль покажется сомнительной не только так и не научившимся западной терпимости русским, но и миллионам американцев, оказавшихся - после президентских выборов 2016 года - по разные стороны идеологических баррикад.)
- А на кой мне эта их хваленая терпимость, - взвился как-то отчаянный спорщик Наум Коржавин, наш друг и коллега по Русской летней школе Норвичского университета. - Да и никакая это не терпимость, а рав-но-ду-ши-е! И больше ничего!
Эмма всегда был предельно откровенен и не скрывал своих взглядов и пристрастий. Громко горевал, когда рухнул Советский Союз.
К распаду империи отношусь как к распаду жизни», - написал он в Москву журналистке Зое Ерошок.
Тяжело переживал потерю Россией Крыма, когда - после краха СССР - он отошел Украине.[4]
Имперский вирус проснулся в те судьбоносные дни и в другом русском поэте, выдавленном в эмиграцию чуть раньше Коржавина: Иосиф Бродский откликнулся на отделение Украины стихами, полными великодержавной обиды, гнева и грубой брани.
…Скажем им, звонкой матерью паузы медля строго: скатертью вам, хохлы, и рушником дорога! Ступайте от нас в жупане, не говоря - в мундире, по адресу на три буквы, на все четыре стороны. Пусть теперь в мазанке хором гансы с ляхами ставят вас на четыре кости, поганцы. Как в петлю лезть - так сообща, путь выбирая в чаще, а курицу из борща грызть в одиночку слаще. Прощевайте, хохлы, пожили вместе - хватит! Плюнуть, что ли, в Днипро, может, он вспять покатит…[5]
https://www.chayka.org/node/9962?fbclid=IwAR0k4aPU9SynK828IHSVTwtnVskSnAr7zaUjjCJllTIp5W6BVpKaOfe2Zrw