Из русской Риги 1920-х - в русский Мюнхен 1950-х. Михаил Соколов беседует с Ириной Шлиппе (Фрёлих) 2
1
Михаил Соколов: Почему советские генералы, сотни тысяч человек, они пошли с немцами?
Ирина Шлиппе: Это была одна возможность, единственная, на самом деле, или ничего не делать, оставаться в лагере. Все равно их бы ликвидировали как предателей за то, что они сдались в плен. У них не было никакой альтернативы: либо оставаться в лагере, либо рискнуть: а может быть что-нибудь получится? И тогда многих в РОА, из военнопленных набирали, и рядовые солдаты тогда из концлагерей выходили,.
Мой отец написал книжку "Между Сталиным и Гитлером". Вот что сказал ему Андрей Андреевич: «Напиши, скажи всю правду!» Поэтому я хотела бы издать книжку именно под этим названием. Если когда-нибудь возможно будет, если смогу сделать, то я это сделаю. Именно то исполнить, что Андрей Андреевич хотел, напиши, скажи всю правду. Если это получится, то будет очень хорошо.
Михаил Соколов: Были в рядах РОА и русские эмигранты.
Один из создателей антикоммунистических отрядов в России оказался участник гражданской войны в Испании, участник боев с гитлеровцами во Франции, русский эмигрант граф Григорий Ламздорф. http://archive.svoboda.org/programs/SP/2004/SP.010804.asp
Григорий Ламздорф позволял себе публично возмущаться нацистской практикой. В частности, чудовищными антисемитскими и анти славянскими плакатами, журналом «Унтременш» - недочеловек, - говорит Ирина Шлиппе:
Ирина Шлиппе: Уже власовское движение было, его вызвали в СС или куда-то, он явился и сказал: граф Ламздорф. Потом так трудно его спасти, потому что этим он насолил им. У него не была немецкая форма, у него была какая-то особая. Он же нес знамя. Такая немножко псевдорусская офицерская форма. Он потерял глаз. И он туда поехал, потому что считал, что если там засядут красные, советские, то тогда вообще конец будет, надо туда везти и спасать Европу.
Михаил Соколов: Единственной надеждой был для Власова заговор против Гитлера - с этим мнением согласна Ирина Шлиппе.
Все-таки заговор был абсолютно реальный.
Ирина Шлиппе: Конечно. И не один, их было несколько. Это же не только один последний, а были еще другие. Этот был очень реальный. И были знакомые, которые поддерживали Власова, который тоже участвовал в заговоре. Была связь и была какая-то маленькая надежда.
Михаил Соколов: Сейчас просто пытаются доказать некоторые, что никакой связи между антигитлеровскими заговорщиками и Власовым не было.
Ирина Шлиппе: Насколько я знаю, была. Имена я не знаю. Вы не читали книгу Штрик-Штрикфельда? Он вообще друг-приятель моего папаши был. Он был первый, один из первых, кто встретился с Власовым, в его книжке имена эти упомянуты.
Михаил Соколов: Отец Ирины Шлиппе Сергей Ферлих продолжал жить в Далеме.
13-летня Ирина стала свидетелем церемонии создания Комитета освобождения народов России (КОНР), торжественное зачтение его политического манифеста, обещавшего Россию, свободную от большевиков:
Ирина Шлиппе: Это было в Берлине в каком-то большом зале. Я была потом, когда манифест читали, в Берлине был второй раз. И там на фотографии видна моя голова. Я помню, это очень торжественно было, произвело большое впечатление, как раз Трухин там выступает. Мы были в четвертом ряду, по-моему, сидели с мамой рядом, я все это видела. Все это близко к нам. Был еще хирург Руднев. Шлиппе-старик тоже подписал манифест.
Михаил Соколов: А интересно, гимн какой-нибудь играли?
Ирина Шлиппе: "Коль славен наш Господь в Сионе", может быть. Там был Александр Киселев, который был священником у Власова и который умер в Даниловском монастыре. Я его еще навещала в Москве. Он служил молебен или что-то такое тогда, по-моему, он был там, на манифесте.
Михаил Соколов: Почти сразу же после этого русские эмигранты бежали в 1945 году из Берлина
Ирина Шлиппе: Это был в феврале большой налет американцев днем, и самолеты как пчелки были на небе, их было очень много. Скоро после этого мы бежали из Берлина. Транспорт был поезд, и они все были переполнены. Никто не проверял ничего. Только папа не поехал с нами, потому что он был при штабе. Мы только женщины и дети. Я даже не помню, провожал ли папа нас. Положение было, конечно, не особенно. Эти поезда бомбились главным образом американцами. Самолеты спускались низко, и видно было пилотов. Люди бежали и они по этим людям бегущим, это все женщины и дети были. Так что эти американцы тоже не особенно себя хорошо вели. Но мы бежали вместе с Кромиади, Евгения Константиновна, Ольга, семья Каштанова, капитан Каштанов был такой.
Была тревога, наш поезд выехал, а Кромиади не было. И когда Кромиади приехали, они другим эшелоном приехали, то город и вокзал были разрушены. Но в конечном итоге мы друг друга потом нашли. Доехали до Ваммена. Там нас приютил Красный крест, расселил в школьном здании, потом в отдельных семьях. А потом мы попали в очень смешную деревню, Кромиади, каштановы и мы. Нам дали одну комнату без отопления, с клопами. Когда говорят, что клопов нет в Германии - это не так. Было очень много. Я спала на чемоданах.
Михаил Соколов: Генерал Власов в мае был передан советским властям, а затем по решению Сталина и политбюро казнен в Москве.
Сергей Фрёлих сей печальной участи избежал. Со штабом ВВС КОНР он попал в плен к американцам. Из лагеря он совершил побег и легализовался в Германии.
С Власовым когда расстался?
Ирина Шлиппе: Когда Власова взяли на улице. Вы знаете, как это было? Он шел, как будто должны были перевезти в какое-то другое место американцы, но они его обманули. Потому что когда они были в дороге, их остановили и Советы его забрали.
Так же обманули, как вы знаете, и офицеров в Лиенце, когда англичане сказали, что они дают честное слово, офицерское слово, что они их только отвезут на допрос и что с ними ничего не случится. А потом все было не так.
Хитрово предали и предал его человек, который был здесь в Мюнхене. Он сказал, где тот находится. Он скрывался. Я не знаю, повесили его вместе с Власовым или расстреляли. Всех же выдавали!
Папа попал в плен к американцам. И в плену, он рассказывал, как они рыли подземный ход, хотели вырыть, чтобы убежать. Это не получилось, потому что куда-то землю надо было девать, это же в палатке они делали, из палатки они рыли, чтобы можно было бежать. Потому что все же знали, что будут выдавать. Бегство не получилось, и тогда папа просто из лагеря вышел.
Один раз в день приезжала медсестра, приезжал Красный крест обслуживать, смотреть за больными, делать перевязки и в это время открывались ворота. И он просто пошел, его никто не остановил. Он потом прятался, жил под фамилией Орлов. Такой был у него камуфляж, у нас есть фотографии, где его не узнать. Потом появился в Мюнхене, жил в руинах привокзальных, где были крысы, все, что угодно. Он там устроился. Мы же все заняли разрушенные дома. В доме у нас была контора фальшивых бумаг для бывших советских граждан, которым надо было доказывать, что они не советские. Но с этими советскими гражданами тоже было очень плохо. Потому что когда их допрашивали это не всегда помогало, то есть их не надо было допрашивать, потому что сразу было видно, кто есть кто.
Когда мы были на юге Германии, то советских граждан ловили - это была французская зона. И появлялись французы, немцы и Советы, американцев там не было. Они ловили на улице и входили в дома, и окружали дома так, чтобы никто не слышал. Как-то и к нам пришли. Вот они оцепили наш дом, и мы только услышали, когда вошли в комнату советский какой-то военный, французский и немец. По-моему, их было еще больше, там было человек пять-шесть, потому что комната наполнилась, и бежать было почти невозможно. Они увидели нас, были мой двоюродный брат был и мама. Они с мамой только поговорили очень коротко и ушли, потому что им было ясно, что мы не советские. А Каштанова, жена капитана Каштанова, Лиза, она успела выскочить из окна и убежать, но ребенок остался. Они его не заметили, ребенок не проснулся, лежал маленький в колыбели. Если бы они его забрали, они так делали, мать, конечно, пришла бы за ним.
Кромиади, конечно, тоже не забрали. Но меня раз забрали на улице. Но тут опять сыграло свою роль то, что они поняли, что я не советская гражданка, мои родители не советские.
Михаил Соколов: Тогда люди жили еще в страхе?
Ирина Шлиппе: Конечно. Эти все фальшивые бумаги, которые изготовлялись в нашем доме. Иногда это помогло, если они предъявлялись немецким властям - это одно дело, но если были комиссии советские, то они все проваливали. Потому что это понятно, это легко узнать, свой или не свой, и все фамилии, чужие биографии, не помогают.
Михаил Соколов: После Второй мировой войны жизнь в Германии начала налаживаться. У Сергея Фрёлиха была снова своя фирма.
Ирина Шлиппе: У него была своя фирма коммерческая. Покупали в Югославии и продавали здесь средство, которое надо было в мотор вливать. У него работало довольно много народу.
Михаил Соколов: Сергей Фрёлих, выпускал в Германии журнал «Русское Зарубежье», его пересылали в Советский Союз. В политической деятельности отца и его друзей участвовала и Ирина Шлиппе.
Ирина Шлиппе: Надо было что-то делать. Ведь фактически вся жизнь отца была направлена на борьбу с коммунизмом, начиная с молодости, значит, надо было как-то эту работу продолжать. Тогда зародилась эта мысль издавать такой журнал «Русское Зарубежье», и его в СССР отправлять.
В НТС папа никак не хотел вступать, не очень был его поклонник, ему там не нравилось совсем. Потому что он считал, что просто нельзя так действовать. Советская разведка везде и он многих подозревал, что они работают на советскую разведку, те, которые во главе этого движения были. Может быть, у отца моего было такое подозрение, а может потому, что он сам работал в таких учреждениях. Он скорее мог узнавать, кто занимается предательством или сотрудничает. Поэтому он с ними никак не хотел иметь никакие дела.
Потом был Сергей Мельгунов. Официально я даже была членом его партии.
Михаил Соколов: Издавал журнал «Русский демократ».
Ирина Шлиппе: Он умер довольно рано, в 50-х годах. Я его помню очень неясно. Когда он сюда приезжал, папа был с ним вместе. Александра Керенского я помню. Керенского я только один раз видела. Здесь был студенческий русский клуб, объединение, нас чуть ли не 300 человек было. Из всех них остался Буданов.
Михаил Соколов: Керенский выступал?
Ирина Шлиппе: Он выступал у нас перед студентами. Блестяще Керенский говорил. Я даже не помню, о чем. Первое впечатление было, во всяком случае, очень положительное.
Михаил Соколов: Он счиатл, что в России можно демократию построить.
Ирина Шлиппе: Это он говорил.
Михаил Соколов: А вы верили?
Ирина Шлиппе: Во что мы верили? Мы собирались с Юрой Шлиппе что-то такое делать. Мы с мужем долго обсуждали, стоит ли работать на радиостанции («Радио Свобода») именно из-за этого, насколько это правильно, морально работать фактически на американцев, на их интересы, надо ли там работать и можно ли это соединить с совестью, правильно это или нет.
Михаил Соколов: Ирина Фрёлих поступила в Мюнхенский университет, училась и в Лондоне.
Ирина Шлиппе: Здесь учатся 12 или 13 лет Я всего вообще-то до окончания школы, я всего-навсего ходила 6 лет в школу. Училась в 7 разных школах и в трех разных государствах. Так что вы можете себе представить, что я могла выучить! И потому меня были всегда только экстерном экзамены, чтобы попасть в университет. Я же попала в университет, я сдала экзамены в Баварии - 50 лет назад. Сначал в русской гимназии, неделю прожила, и сдала 10 предметов. Но баварцы не признали, поэтому пришлось еще раз сдавать, чтобы попасть в университет. Меня приняли в университет.
А потом мой отец настоял на том, чтобы я поехала в Англию учиться. Главное, что там я познакомилась с Пульманами, Добужинский приезжал, открывал Пушкинский клуб, Лосский приезжал. Все эти люди, которые теперь - исторические образы. Потом приехал туда Блюм, отец Анатолий, будущий митрополит. Потом Будберг там появилась, знаете, "железная женщина". Такая очень странная женщина, впечатление было очень тяжелое. Умерла она очень печально, одна. Она встречалась с Горьким в Сорренто и на эту дачу я поехала. И там была хозяйка этой дачи, она меня водила по местам, где Будберг с Горьким гуляли, разговаривали, стояли. Он все это мне показывала.
Михаил Соколов: Сегодня Ирина Шлиппе лишь одна из нескольких студентов, которые учились у выдающегося русского философа Федора Степуна:
Ирина Шлиппе: Поступила в университет, и меня надоумила Вера Пирожкова, она уже училась у Степуна. Степун был уже здесь. Она говорит: что, славистика - это не то, это скучно, неинтересно. А вот здесь есть такой Федор Августович, такого второго больше не было, был последний, наверное, из Серебряного века. И тогда я у него начала учиться. Степун человек-театр был. Он долго думал, стать актером или пойти по научной линии. И это актерство у него, конечно, осталось. Степун же вещал, он не просто читал доклад, он закрывал глаза, он поднимал руки. Он вещал.
Степун сюда попал, когда в Мюнхенском университете почти не было профессоров, потому что университет не брал тех, которые были в нацистской партии. А он ни в какой партии не был, хотя он с 1924 года жил в Германии. Они взяли его в университет сразу в 1949 году. Он мог говорить о пользе стекла, например, и было бы очень интересно. Есть такой талант у людей, которые на любую тему могут рассказывать. И он, конечно, собирал полные залы всегда.
А семинары мы проводили у него дома. Мы недавно мемориальную плиту сделали у этого дома. Трубачи трубили и речи произносили. А нас - учеников - три человека только было.
У Степуна была дорогая жена, которую звали Наташа, которая везде и всюду была на всех его лекциях. Она была всегда, на первом ряду сидела. Думаю, что она все наизусть знала. Она всегда приходила, потому что верная жена, очень за ним смотрела и следила, ухаживала.
Семинары проводились у них дома. Они были очень симпатичные на темы его лекций. Все мы сидели за большим столом, сначала ставился чайник, чай, еще что-то, спрашивали: как мама, как папа, как дедушка поживает, все ли здоровы, все ли в порядке. А потом будем обсуждать, как Бердяев считал, есть ли свобода у человека или нет. Я помню, эта тема продолжалась долго.
Михаил Соколов: Бердяев столько раз менял свою позицию.
Ирина Шлиппе: То он был коммунист, то он был антикоммунист.
Бердяев был не ученый, конечно. В России никаких ученых такого уровня, как в Германии, как Кант и Шопенгауэр, не было, все это были мыслители. Философия, которая русская, конечно, часть литературы или, как говорят здесь, культурологии.
Степун был большой поклонник Владимира Соловьева. И все, думаю, соглашался с Соловьевым в его воззрениях, что такое любовь, например. У него висел в кабинете огромный известный портрет. Да, насчет "желтой опасности", по-моему, на эту тему тоже говорили. Тогда не было такой опасности арабской, а Китай был, и об этом мы тоже говорили.
А я хотела писать работу о евразийцах, а Степун хотел, чтобы я писала о Вячеславе Иванове. Он занимался античным миром, у него очень много написано на латыни. И вообще для меня это непостижимо.
Мы договорились, я собралась ехать в Рим, но почему-то, тогда было трудно было с визами, я не попала. А потому, что я не очень-то хотела, я не хотела эту тему, я хотела евразийцев. И я поехала Лондон, потом собиралась в библиотеку в Париж, а потом в Прагу. Но не получалось, потому что появился Миша, после Миши появился Андрей, а потом мы уехали на Тайвань, и все, научная работа закончилась рождением Миши.
Михаил Соколов: Степун не расстроился, что вы работу не написали?
Ирина Шлиппе: Он говорил, что докторскую работу нужно писать 9 месяцев, не больше, как ребенка рожать. Но нельзя то и другое. Поэтому у него детей не было.
Когда мы приходили, это было трогательно - ему Наташа телефон прикрывала подушечкой, чтобы нам не мешали. В этой маленькой квартирке, никогда семинары в другом месте не проводились, только у него дома, но студентов было, которые у него учились, очень мало. На лекции было полно. И Пирожкова у него закончила, но до меня. А был Кицлер, он издавал журнал просоветский, и он приветствовал в 1968 году вход советских танков в Прагу. С ним тоже целая история, я же его привела к Степуну. Потом его послали в Россию, он там влюбился в дочку какого-то полковника КГБ. Его выслали немедленно. И он решил вступить в немецкую коммунистическую партию…
Михаил Соколов: В 1963 году семья Ирина Шлиппе уехала на Тайвань, где ее муж Юрий работал в филиале Радио Свобода, наше радио оттуда вещало на Дальний Восток Советского Союза. В 70-е годы Ирина Шлиппе участвовала в переправке христианской и антикоммунистической литературы в СССР и страны Восточного блока, в последние годы много занималась благотворительной деятельностью в России. Об этом мы еще поговорим с Ириной Сергеевной Шлиппе в одной из следующих передач цикла «Продолжительность жизни».
https://www.svoboda.org/a/1921524.html
Михаил Соколов: Почему советские генералы, сотни тысяч человек, они пошли с немцами?
Ирина Шлиппе: Это была одна возможность, единственная, на самом деле, или ничего не делать, оставаться в лагере. Все равно их бы ликвидировали как предателей за то, что они сдались в плен. У них не было никакой альтернативы: либо оставаться в лагере, либо рискнуть: а может быть что-нибудь получится? И тогда многих в РОА, из военнопленных набирали, и рядовые солдаты тогда из концлагерей выходили,.
Мой отец написал книжку "Между Сталиным и Гитлером". Вот что сказал ему Андрей Андреевич: «Напиши, скажи всю правду!» Поэтому я хотела бы издать книжку именно под этим названием. Если когда-нибудь возможно будет, если смогу сделать, то я это сделаю. Именно то исполнить, что Андрей Андреевич хотел, напиши, скажи всю правду. Если это получится, то будет очень хорошо.
Михаил Соколов: Были в рядах РОА и русские эмигранты.
Один из создателей антикоммунистических отрядов в России оказался участник гражданской войны в Испании, участник боев с гитлеровцами во Франции, русский эмигрант граф Григорий Ламздорф. http://archive.svoboda.org/programs/SP/2004/SP.010804.asp
Григорий Ламздорф позволял себе публично возмущаться нацистской практикой. В частности, чудовищными антисемитскими и анти славянскими плакатами, журналом «Унтременш» - недочеловек, - говорит Ирина Шлиппе:
Ирина Шлиппе: Уже власовское движение было, его вызвали в СС или куда-то, он явился и сказал: граф Ламздорф. Потом так трудно его спасти, потому что этим он насолил им. У него не была немецкая форма, у него была какая-то особая. Он же нес знамя. Такая немножко псевдорусская офицерская форма. Он потерял глаз. И он туда поехал, потому что считал, что если там засядут красные, советские, то тогда вообще конец будет, надо туда везти и спасать Европу.
Михаил Соколов: Единственной надеждой был для Власова заговор против Гитлера - с этим мнением согласна Ирина Шлиппе.
Все-таки заговор был абсолютно реальный.
Ирина Шлиппе: Конечно. И не один, их было несколько. Это же не только один последний, а были еще другие. Этот был очень реальный. И были знакомые, которые поддерживали Власова, который тоже участвовал в заговоре. Была связь и была какая-то маленькая надежда.
Михаил Соколов: Сейчас просто пытаются доказать некоторые, что никакой связи между антигитлеровскими заговорщиками и Власовым не было.
Ирина Шлиппе: Насколько я знаю, была. Имена я не знаю. Вы не читали книгу Штрик-Штрикфельда? Он вообще друг-приятель моего папаши был. Он был первый, один из первых, кто встретился с Власовым, в его книжке имена эти упомянуты.
Михаил Соколов: Отец Ирины Шлиппе Сергей Ферлих продолжал жить в Далеме.
13-летня Ирина стала свидетелем церемонии создания Комитета освобождения народов России (КОНР), торжественное зачтение его политического манифеста, обещавшего Россию, свободную от большевиков:
Ирина Шлиппе: Это было в Берлине в каком-то большом зале. Я была потом, когда манифест читали, в Берлине был второй раз. И там на фотографии видна моя голова. Я помню, это очень торжественно было, произвело большое впечатление, как раз Трухин там выступает. Мы были в четвертом ряду, по-моему, сидели с мамой рядом, я все это видела. Все это близко к нам. Был еще хирург Руднев. Шлиппе-старик тоже подписал манифест.
Михаил Соколов: А интересно, гимн какой-нибудь играли?
Ирина Шлиппе: "Коль славен наш Господь в Сионе", может быть. Там был Александр Киселев, который был священником у Власова и который умер в Даниловском монастыре. Я его еще навещала в Москве. Он служил молебен или что-то такое тогда, по-моему, он был там, на манифесте.
Михаил Соколов: Почти сразу же после этого русские эмигранты бежали в 1945 году из Берлина
Ирина Шлиппе: Это был в феврале большой налет американцев днем, и самолеты как пчелки были на небе, их было очень много. Скоро после этого мы бежали из Берлина. Транспорт был поезд, и они все были переполнены. Никто не проверял ничего. Только папа не поехал с нами, потому что он был при штабе. Мы только женщины и дети. Я даже не помню, провожал ли папа нас. Положение было, конечно, не особенно. Эти поезда бомбились главным образом американцами. Самолеты спускались низко, и видно было пилотов. Люди бежали и они по этим людям бегущим, это все женщины и дети были. Так что эти американцы тоже не особенно себя хорошо вели. Но мы бежали вместе с Кромиади, Евгения Константиновна, Ольга, семья Каштанова, капитан Каштанов был такой.
Была тревога, наш поезд выехал, а Кромиади не было. И когда Кромиади приехали, они другим эшелоном приехали, то город и вокзал были разрушены. Но в конечном итоге мы друг друга потом нашли. Доехали до Ваммена. Там нас приютил Красный крест, расселил в школьном здании, потом в отдельных семьях. А потом мы попали в очень смешную деревню, Кромиади, каштановы и мы. Нам дали одну комнату без отопления, с клопами. Когда говорят, что клопов нет в Германии - это не так. Было очень много. Я спала на чемоданах.
Михаил Соколов: Генерал Власов в мае был передан советским властям, а затем по решению Сталина и политбюро казнен в Москве.
Сергей Фрёлих сей печальной участи избежал. Со штабом ВВС КОНР он попал в плен к американцам. Из лагеря он совершил побег и легализовался в Германии.
С Власовым когда расстался?
Ирина Шлиппе: Когда Власова взяли на улице. Вы знаете, как это было? Он шел, как будто должны были перевезти в какое-то другое место американцы, но они его обманули. Потому что когда они были в дороге, их остановили и Советы его забрали.
Так же обманули, как вы знаете, и офицеров в Лиенце, когда англичане сказали, что они дают честное слово, офицерское слово, что они их только отвезут на допрос и что с ними ничего не случится. А потом все было не так.
Хитрово предали и предал его человек, который был здесь в Мюнхене. Он сказал, где тот находится. Он скрывался. Я не знаю, повесили его вместе с Власовым или расстреляли. Всех же выдавали!
Папа попал в плен к американцам. И в плену, он рассказывал, как они рыли подземный ход, хотели вырыть, чтобы убежать. Это не получилось, потому что куда-то землю надо было девать, это же в палатке они делали, из палатки они рыли, чтобы можно было бежать. Потому что все же знали, что будут выдавать. Бегство не получилось, и тогда папа просто из лагеря вышел.
Один раз в день приезжала медсестра, приезжал Красный крест обслуживать, смотреть за больными, делать перевязки и в это время открывались ворота. И он просто пошел, его никто не остановил. Он потом прятался, жил под фамилией Орлов. Такой был у него камуфляж, у нас есть фотографии, где его не узнать. Потом появился в Мюнхене, жил в руинах привокзальных, где были крысы, все, что угодно. Он там устроился. Мы же все заняли разрушенные дома. В доме у нас была контора фальшивых бумаг для бывших советских граждан, которым надо было доказывать, что они не советские. Но с этими советскими гражданами тоже было очень плохо. Потому что когда их допрашивали это не всегда помогало, то есть их не надо было допрашивать, потому что сразу было видно, кто есть кто.
Когда мы были на юге Германии, то советских граждан ловили - это была французская зона. И появлялись французы, немцы и Советы, американцев там не было. Они ловили на улице и входили в дома, и окружали дома так, чтобы никто не слышал. Как-то и к нам пришли. Вот они оцепили наш дом, и мы только услышали, когда вошли в комнату советский какой-то военный, французский и немец. По-моему, их было еще больше, там было человек пять-шесть, потому что комната наполнилась, и бежать было почти невозможно. Они увидели нас, были мой двоюродный брат был и мама. Они с мамой только поговорили очень коротко и ушли, потому что им было ясно, что мы не советские. А Каштанова, жена капитана Каштанова, Лиза, она успела выскочить из окна и убежать, но ребенок остался. Они его не заметили, ребенок не проснулся, лежал маленький в колыбели. Если бы они его забрали, они так делали, мать, конечно, пришла бы за ним.
Кромиади, конечно, тоже не забрали. Но меня раз забрали на улице. Но тут опять сыграло свою роль то, что они поняли, что я не советская гражданка, мои родители не советские.
Михаил Соколов: Тогда люди жили еще в страхе?
Ирина Шлиппе: Конечно. Эти все фальшивые бумаги, которые изготовлялись в нашем доме. Иногда это помогло, если они предъявлялись немецким властям - это одно дело, но если были комиссии советские, то они все проваливали. Потому что это понятно, это легко узнать, свой или не свой, и все фамилии, чужие биографии, не помогают.
Михаил Соколов: После Второй мировой войны жизнь в Германии начала налаживаться. У Сергея Фрёлиха была снова своя фирма.
Ирина Шлиппе: У него была своя фирма коммерческая. Покупали в Югославии и продавали здесь средство, которое надо было в мотор вливать. У него работало довольно много народу.
Михаил Соколов: Сергей Фрёлих, выпускал в Германии журнал «Русское Зарубежье», его пересылали в Советский Союз. В политической деятельности отца и его друзей участвовала и Ирина Шлиппе.
Ирина Шлиппе: Надо было что-то делать. Ведь фактически вся жизнь отца была направлена на борьбу с коммунизмом, начиная с молодости, значит, надо было как-то эту работу продолжать. Тогда зародилась эта мысль издавать такой журнал «Русское Зарубежье», и его в СССР отправлять.
В НТС папа никак не хотел вступать, не очень был его поклонник, ему там не нравилось совсем. Потому что он считал, что просто нельзя так действовать. Советская разведка везде и он многих подозревал, что они работают на советскую разведку, те, которые во главе этого движения были. Может быть, у отца моего было такое подозрение, а может потому, что он сам работал в таких учреждениях. Он скорее мог узнавать, кто занимается предательством или сотрудничает. Поэтому он с ними никак не хотел иметь никакие дела.
Потом был Сергей Мельгунов. Официально я даже была членом его партии.
Михаил Соколов: Издавал журнал «Русский демократ».
Ирина Шлиппе: Он умер довольно рано, в 50-х годах. Я его помню очень неясно. Когда он сюда приезжал, папа был с ним вместе. Александра Керенского я помню. Керенского я только один раз видела. Здесь был студенческий русский клуб, объединение, нас чуть ли не 300 человек было. Из всех них остался Буданов.
Михаил Соколов: Керенский выступал?
Ирина Шлиппе: Он выступал у нас перед студентами. Блестяще Керенский говорил. Я даже не помню, о чем. Первое впечатление было, во всяком случае, очень положительное.
Михаил Соколов: Он счиатл, что в России можно демократию построить.
Ирина Шлиппе: Это он говорил.
Михаил Соколов: А вы верили?
Ирина Шлиппе: Во что мы верили? Мы собирались с Юрой Шлиппе что-то такое делать. Мы с мужем долго обсуждали, стоит ли работать на радиостанции («Радио Свобода») именно из-за этого, насколько это правильно, морально работать фактически на американцев, на их интересы, надо ли там работать и можно ли это соединить с совестью, правильно это или нет.
Михаил Соколов: Ирина Фрёлих поступила в Мюнхенский университет, училась и в Лондоне.
Ирина Шлиппе: Здесь учатся 12 или 13 лет Я всего вообще-то до окончания школы, я всего-навсего ходила 6 лет в школу. Училась в 7 разных школах и в трех разных государствах. Так что вы можете себе представить, что я могла выучить! И потому меня были всегда только экстерном экзамены, чтобы попасть в университет. Я же попала в университет, я сдала экзамены в Баварии - 50 лет назад. Сначал в русской гимназии, неделю прожила, и сдала 10 предметов. Но баварцы не признали, поэтому пришлось еще раз сдавать, чтобы попасть в университет. Меня приняли в университет.
А потом мой отец настоял на том, чтобы я поехала в Англию учиться. Главное, что там я познакомилась с Пульманами, Добужинский приезжал, открывал Пушкинский клуб, Лосский приезжал. Все эти люди, которые теперь - исторические образы. Потом приехал туда Блюм, отец Анатолий, будущий митрополит. Потом Будберг там появилась, знаете, "железная женщина". Такая очень странная женщина, впечатление было очень тяжелое. Умерла она очень печально, одна. Она встречалась с Горьким в Сорренто и на эту дачу я поехала. И там была хозяйка этой дачи, она меня водила по местам, где Будберг с Горьким гуляли, разговаривали, стояли. Он все это мне показывала.
Михаил Соколов: Сегодня Ирина Шлиппе лишь одна из нескольких студентов, которые учились у выдающегося русского философа Федора Степуна:
Ирина Шлиппе: Поступила в университет, и меня надоумила Вера Пирожкова, она уже училась у Степуна. Степун был уже здесь. Она говорит: что, славистика - это не то, это скучно, неинтересно. А вот здесь есть такой Федор Августович, такого второго больше не было, был последний, наверное, из Серебряного века. И тогда я у него начала учиться. Степун человек-театр был. Он долго думал, стать актером или пойти по научной линии. И это актерство у него, конечно, осталось. Степун же вещал, он не просто читал доклад, он закрывал глаза, он поднимал руки. Он вещал.
Степун сюда попал, когда в Мюнхенском университете почти не было профессоров, потому что университет не брал тех, которые были в нацистской партии. А он ни в какой партии не был, хотя он с 1924 года жил в Германии. Они взяли его в университет сразу в 1949 году. Он мог говорить о пользе стекла, например, и было бы очень интересно. Есть такой талант у людей, которые на любую тему могут рассказывать. И он, конечно, собирал полные залы всегда.
А семинары мы проводили у него дома. Мы недавно мемориальную плиту сделали у этого дома. Трубачи трубили и речи произносили. А нас - учеников - три человека только было.
У Степуна была дорогая жена, которую звали Наташа, которая везде и всюду была на всех его лекциях. Она была всегда, на первом ряду сидела. Думаю, что она все наизусть знала. Она всегда приходила, потому что верная жена, очень за ним смотрела и следила, ухаживала.
Семинары проводились у них дома. Они были очень симпатичные на темы его лекций. Все мы сидели за большим столом, сначала ставился чайник, чай, еще что-то, спрашивали: как мама, как папа, как дедушка поживает, все ли здоровы, все ли в порядке. А потом будем обсуждать, как Бердяев считал, есть ли свобода у человека или нет. Я помню, эта тема продолжалась долго.
Михаил Соколов: Бердяев столько раз менял свою позицию.
Ирина Шлиппе: То он был коммунист, то он был антикоммунист.
Бердяев был не ученый, конечно. В России никаких ученых такого уровня, как в Германии, как Кант и Шопенгауэр, не было, все это были мыслители. Философия, которая русская, конечно, часть литературы или, как говорят здесь, культурологии.
Степун был большой поклонник Владимира Соловьева. И все, думаю, соглашался с Соловьевым в его воззрениях, что такое любовь, например. У него висел в кабинете огромный известный портрет. Да, насчет "желтой опасности", по-моему, на эту тему тоже говорили. Тогда не было такой опасности арабской, а Китай был, и об этом мы тоже говорили.
А я хотела писать работу о евразийцах, а Степун хотел, чтобы я писала о Вячеславе Иванове. Он занимался античным миром, у него очень много написано на латыни. И вообще для меня это непостижимо.
Мы договорились, я собралась ехать в Рим, но почему-то, тогда было трудно было с визами, я не попала. А потому, что я не очень-то хотела, я не хотела эту тему, я хотела евразийцев. И я поехала Лондон, потом собиралась в библиотеку в Париж, а потом в Прагу. Но не получалось, потому что появился Миша, после Миши появился Андрей, а потом мы уехали на Тайвань, и все, научная работа закончилась рождением Миши.
Михаил Соколов: Степун не расстроился, что вы работу не написали?
Ирина Шлиппе: Он говорил, что докторскую работу нужно писать 9 месяцев, не больше, как ребенка рожать. Но нельзя то и другое. Поэтому у него детей не было.
Когда мы приходили, это было трогательно - ему Наташа телефон прикрывала подушечкой, чтобы нам не мешали. В этой маленькой квартирке, никогда семинары в другом месте не проводились, только у него дома, но студентов было, которые у него учились, очень мало. На лекции было полно. И Пирожкова у него закончила, но до меня. А был Кицлер, он издавал журнал просоветский, и он приветствовал в 1968 году вход советских танков в Прагу. С ним тоже целая история, я же его привела к Степуну. Потом его послали в Россию, он там влюбился в дочку какого-то полковника КГБ. Его выслали немедленно. И он решил вступить в немецкую коммунистическую партию…
Михаил Соколов: В 1963 году семья Ирина Шлиппе уехала на Тайвань, где ее муж Юрий работал в филиале Радио Свобода, наше радио оттуда вещало на Дальний Восток Советского Союза. В 70-е годы Ирина Шлиппе участвовала в переправке христианской и антикоммунистической литературы в СССР и страны Восточного блока, в последние годы много занималась благотворительной деятельностью в России. Об этом мы еще поговорим с Ириной Сергеевной Шлиппе в одной из следующих передач цикла «Продолжительность жизни».
https://www.svoboda.org/a/1921524.html