Самый сталинский министр
20.11.2001
Устинов Дмитрий Федорович (1908-1984) - маршал Советского Союза, дважды Герой Социалистического Труда, Герой Советского Союза, министр обороны СССР (1976-1984). На фото: момент вручения маршальской звезды (1976 год)
На протяжении 40 лет Дмитрий Устинов оставался одним из самых влиятельных людей в СССР. Малоизвестные подробности из жизни создателя советского военно-промышленного комплекса поведал обозревателю "Власти" Евгению Жирнову генерал-полковник Игорь Илларионов, проработавший помощником Устинова без малого 30 лет.*
- Игорь Вячеславович, судя по тому, что я читал и слышал об Устинове, его можно назвать самым сталинским из всех наркомов. Вы согласны с этим?
- Полностью. Он, как и другие крупные руководители того времени, был воспитан Сталиным и сохранил существовавший тогда стиль работы на всю жизнь. К примеру, завод, на котором я работал, многие десятилетия был патронным. А потом его решили перепрофилировать на изготовление систем для ПВО. И министр оборонной промышленности Устинов стал очень часто бывать у нас. Буквально еженедельно. Это у него называлось "раскачивать завод". Причем приезжал часов в десять вечера. Привычка работать ночью у него осталась с тех пор, как все руководство страны подстраивалось под работавшего по ночам Сталина. Но Сталин, как мне рассказывали, отдыхал днем. А Устинов - никогда. Он спал два-три часа в сутки. Годами!
О его приездах на наш завод как-то узнавали заранее, и все начальники оставались сидеть по своим местам. Приезжает - и пошел по всем цехам. Обойдет все, абсолютно все. Найдет все неполадки, всех за них пожурит. Потом собирает всех начальников в кабинете директора. А на часах - третий час ночи. Выслушает всех, сам выступит, что-то дельное подскажет. Потом посмотрит на часы, а уже четыре, и говорит: "Да-а... Засиделись мы сегодня. Вам же еще надо домой пойти, выспаться как следует. Идите, и часикам к восьми возвращайтесь".
Требовательность у него тоже была сталинского образца. Отправляя своих помощников куда-то на предприятие, он давал подробные инструкции. Только тот прилетает на завод, сразу говорят, что Москва вызывает по ВЧ. "Ну, что ты сделал?" - спрашивает Устинов. "Да я же только что прилетел",- отвечает. "Как только что! Два часа прошло! Чем ты занимался?" Он говорил, что следит за всеми точно так же, как за ним когда-то следил Сталин.
- А относился он к людям тоже по-сталински, жестко?
В начале брежневской эпохи кандидат в члены Политбюро Дмитрий Устинов (в центре) допустил аппаратный промах. В 1966 году он ездил во Вьетнам и имел неосторожность сблизиться там с возглавлявшим делегацию Александром Шелепиным. Месть Брежнева была страшной - Устинова больше десяти лет не переводили из кандидатов в члены Политбюро
- По-разному. Это зависело от обстоятельств... И, вы знаете, он ведь в течение жизни очень менялся. В оборонпроме Устинов был открыт для всех. Буквально. Вход в его кабинет был, можно сказать, свободный. И к людям относился доброжелательно. А в Совете министров Дмитрий Федорович стал намного жестче. Особенно после того, как его назначили в 1963 году председателем Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ). Помню, на заседании ВСНХ один крупный руководитель сказал ему, что незачем, мол, устанавливать нереальные сроки, "ведь сейчас не война". Так Устинов просто выгнал его вон. Нам тоже доставалось. Тогда было принято решение полностью обеспечить страну минеральными удобрениями. А на химических заводах - сплошные неприятности. То происшествия, то отставания от графика и т. д. Он поручил это дело мне. Я попробовал было сказать, что я в химии ничего не понимаю. Он рассердился: "Езжай! На месте разберешься. Ты должен все в этом деле понимать. И чтоб я больше таких разговоров не слышал".
- А с чем была связана такая перемена в Устинове?
- С одной стороны, на него легла громадная ответственность за всю промышленность, с другой - на его настрой очень отрицательно влияло поведение Хрущева. А ведь сначала Устинов восхищался Хрущевым. Я помню один наш разговор: "Такой,- говорит,- способный человек. Быстро все схватывает, пошутить может и даже поет здорово". Я тогда еще подумал: "Ведь умный человек Дмитрий Федорович, неужто не видит, что представляет собой Хрущев? А может, так надо говорить?" А потом Хрущев начал собирать всех к себе на обеды. И на них обсуждать все дела.
- Копировал Сталина? Тот ведь тоже собирал на Ближней даче узкий круг членов Политбюро и за накрытым столом принимал все решения...
- Так в том-то и дело, что у Хрущева собирался не узкий круг. Все члены политбюро, все ведущие зампреды Совета министров, другие люди. Рюмочку полагалось выпить. А потом без серьезного рассмотрения какого-нибудь вопроса, на основании разговоров за столом, по нему оформлялось решение. Устинов эти обеды страшно не любил.
А потом Никита Сергеевич совсем распоясался. Вел себя просто нехорошо. Обрывал, рявкал... В начале 60-х на показе новой военной техники в Гороховецких лагерях Хрущев ходил, кривился и время от времени кричал: "Устинов! Устинов! Где он там?!" А он стоит за спиной Хрущева и спокойно говорит: "Я здесь".- "А! - опять кричит.- Так ты не уходи никуда!" После этого Устинов стал относиться к Хрущеву скептически, если не сказать - враждебно. Хрущев, кстати, и на Брежнева так же орал, несмотря на то что тот был председателем президиума Верховного совета СССР.
Подчиненные Устинова наращивали оборонную мощь страны днем и ночью. Так, завотделом оборонной промышленности ЦК Иван Сербин (справа) поставил у себя на даче, в спальне, "кремлевку" и ночью, когда звонил Устинов, мигом снимал трубку и отвечал: "Ну что вы, Дмитрий Федорович! Конечно, не разбудили. Работаю" (на фото: слева - Юрий Гагарин, в центре - Леонид Смирнов, председатель военно-промышленной комиссии при Совмине СССР)
- И Брежнев с Устиновым сошлись на почве общей нелюбви к Хрущеву?
- Сошлись они, еще когда Брежнев был секретарем обкома в Днепропетровске. Там строился крупный оборонный завод. А после того, как в конце 50-х секретарю ЦК Брежневу поручили курировать военную промышленность, они стали работать локоть к локтю. И надо сказать, Брежнев в короткие сроки смог освоить новое для себя дело. И ведь как! Приглашал к себе заведующего отделом оборонной промышленности ЦК, специалистов из этого отдела, министров, ведущих конструкторов техники. И с ними он выверял каждую фразу в уже одобренных, со всеми визами, постановлениях ЦК, которые оставалось только проголосовать на политбюро. Спрашивал присутствующих: "А как можно осуществить это? А это?" Всем приходилось выкладывать свои аргументы, а Брежнев потихоньку вникал в суть вопроса. И одновременно оценивал деловые качества людей. Это ведь был не тот Брежнев, которого помнят сейчас. Я тогда присутствовал на его выступлении в Ленинграде, в Смольном. Как он говорил! Без всяких бумаг, дельно и так зажигательно!
И отношения с Устиновым у него в то время были замечательными. Когда оба были в Москве, они встречались, по-моему, почти ежедневно. Сидели тет-а-тет иной раз по два, по три часа. Я думаю, что обсуждали они все, что происходит в стране. Ну и Брежнев, видимо, потихоньку перетягивал Устинова на свою сторону.
- Вы сказали, что у них были замечательные отношения в то время. А что, после смещения Хрущева их дружба закончилась?
- В 1965 году Дмитрий Федорович по предложению Брежнева был избран секретарем ЦК по оборонной промышленности и кандидатом в члены политбюро. Но в 1966 году, после поездки советской делегации во Вьетнам, их отношения надолго испортились. Я был там вместе с Устиновым. Главой делегации был член политбюро, секретарь ЦК и глава комитета партийно-государственного контроля Александр Николаевич Шелепин. Неординарный человек - умный, дельный, волевой. Держался он во время этой поездки очень хорошо. И Дмитрий Федорович начал симпатизировать ему. А у Брежнева к Шелепину как к конкуренту было очень настороженное отношение. Он к подобным вещам относился серьезно. Шелепин вскоре потерял пост главного контролера, а затем и секретаря ЦК. А Устинова Брежнев несколько лет держал на расстоянии от себя. Больше десяти лет не переводил из кандидатов в члены политбюро и часто повторял ему: "Вы не политики! Какие вы политики?! Вы дохлые хозяйственники!"
- Но размолвка с Брежневым не мешала ему держать в ежовых рукавицах всю военную промышленность...
- Это не совсем так. Конечно, он обладал большой властью. Его боялись, подстраивались под него. К примеру, мы редко заканчивали работу в 9-10 часов вечера. Как правило, Дмитрий Федорович работал в кабинете до полуночи. А вернувшись домой, еще звонил и что-то уточнял. Так заведующий отделом оборонной промышленности ЦК Иван Дмитриевич Сербин не без труда добился, чтобы ему на даче "кремлевку" поставили в спальне, и ночью, когда звонил Устинов, мигом снимал трубку и отвечал: "Ну что вы, Дмитрий Федорович, конечно, не разбудили. Работаю". Так же делали и мы, помощники.
Но когда вставал вопрос о приеме той или иной системы на вооружение, оказывалось, что у каждого конструктора в правительстве и политбюро - свои покровители, через которых они проталкивали свое детище. Я помню, случился большой скандал, когда перессорились все, кто отвечал за оборону страны. Встал вопрос о том, какую новую стратегическую ракету третьего поколения принимать на вооружение. Два конструктора-академика - Владимир Николаевич Челомей и Михаил Кузьмич Янгель - предлагали свои образцы. Обе ракеты имели сторонников и противников в высоком руководстве. Дело дошло до того, что вопрос вынесли на Совет обороны СССР. Проходил он в Крыму. Над Ялтой, в горах есть Александровский дворец, а над ним - охотничий домик. Вот там все и проходило. Жарко было, поставили большие тенты и вели разговор о выборе ракеты. Выступали представители министерств, головных институтов, армии, ВПК. Кто за машину Янгеля, кто - за Челомея. И каждый обосновывал свое мнение.
Брежнев даже стал выговаривать Устинову: "В какое положение вы меня ставите? Вы что, не могли сами этот вопрос согласовать?" Потом выступил очень коротко президент Академии наук СССР Мстислав Всеволодович Келдыш и сказал, что весь этот спор из-за того, что у нас не решен основной вопрос - как мы будем применять ракетную технику. Ракета Челомея сделана исходя из того предположения, что мы будем наносить противнику упреждающий удар. Но это совершенно нереально и невыполнимо. Ракета Янгеля сделана так, что даже после ядерного удара противника она может стартовать и нанести ответный удар. Или ответно-встречный. Но для этого нам нужно хорошо поработать над вопросами боевого управления ракетным оружием. Прежде всего нужно определить, кто персонально после сообщения о взлете вражеских ракет за секунды будет принимать решение о нанесении встречного удара?
"Вы что, не понимаете, что Леонид Ильич - наше знамя? - любил повторять маршал Устинов.- Вы представляете, что у нас будет твориться в стране, если он уйдет? Запомните: он будет оставаться во главе страны столько, сколько сможет". Так оно и вышло
- А что, тогда еще не существовало знаменитых "ядерных чемоданчиков"?
- Не было не только их, но и порядка принятия решения о применении ракетно-ядерного оружия. Решили написать доктрину, а затем в рабочем порядке определиться с типом ракеты. Целую ночь после этого Келдыш, Устинов, замминистра обороны по вооружению маршал Николай Николаевич Алексеев и зав. отделом ЦК Сербин готовили доктрину. Писал в основном Келдыш. Этот документ определял, что мы будем наносить только удар возмездия и готовить возможности для того, чтобы быть готовыми к ответно-встречному удару, прежде всего в области принятия решений. Так и появилась система "ядерных чемоданчиков".
- И после этого выбрали янгелевскую ракету?
- Нет. Решили делать и ту и другую. В ракетной технике с самого начала был заведен такой порядок: испытания еще продолжаются, а производство начинают готовить. Дело это дорогое и длительное. Нужно проектировать и изготавливать стенды, испытательное оборудование и т. д. И к моменту споров на Совете обороны оказалось, что обе "фирмы" уже все подготовили к производству. Не меньше половины затрат на выпуск ракет уже было сделано. Поэтому в конце концов решили выпускать обе ракеты. То же самое было и с танками. Споры обычно кончались так же: ставились на вооружение оба образца.
- Но ведь это же было непомерно дорого...
- Для Устинова это был очень больной вопрос. Дмитрий Федорович считал, что самый большой недостаток у нас в стране - отсутствие конкуренции. И он все время сопротивлялся попыткам объединить, к примеру, все авиационные конструкторские бюро. Говорил: "Нельзя! Тогда у нас будет застой конструкторской мысли. Всем нужно дать работу. А что брать на вооружение, решим, когда сравним готовые образцы".
- Но ведь Устинов не сопротивлялся тому, что военные расходы СССР росли год от года, подрывая не самую сильную в мире советскую экономику...
- Понимаете, размеры военных расходов зависят от государственной политики. Поскольку у руководства страны было настроение быть впереди всей планеты по вооружениям, расходы были соответствующими.
- В 1976 году Устинов стал министром обороны и членом политбюро. Ему удалось вернуть доверие Брежнева?
- Дмитрий Федорович до последнего дня жизни Брежнева был полностью, я бы даже сказал, подчеркнуто лоялен. Ведь со второй половины 70-х было понятно, что Брежнев распадается на глазах. Страшное дело! Когда мы были в Вене, на переговорах с американской делегацией и подписании договора о сокращении вооружений, Брежнев уже плохо шевелился. По бумажке еле прочитал речь, пообнимался и поцеловался с президентом США Джимми Картером. На том все и кончилось. И там резидент ГРУ дал мне целую папку разных материалов из зарубежных источников о состоянии здоровья Брежнева. Вернулись в Москву. Говорю Устинову: "Дмитрий Федорович, вот мне дали такую папку". Он, как узнал, что там, сказал: "Я и так все знаю. Сожги это все немедленно".
Потом, помню, неожиданно скомандовали изменить весь ритуал встречи зарубежных гостей: приказали самолет подгонять к самому зданию аэровокзала. Почетный караул гость с хозяином уже не обходили. Сразу торжественный марш, и на том церемония кончается. В западной прессе сразу отклики. Мол, до того дошло, что Брежнев не может пройти ста метров и т. д. И ведь это было правдой. Мы с другим помощником - Туруновым - пришли к Устинову. "Дмитрий Федорович,- говорим,- ну как же так! Надо же ему сказать, что пора уходить". Он взбеленился: "Кто вам сказал такую вещь?!" Никто, говорим. Сами видим, что делается. Так ведь дальше нельзя. "Вы что,- говорит,- не понимаете, что Леонид Ильич - наше знамя! Вы представляете, что у нас будет твориться в стране, если он уйдет?" - "Да ничего не будет,- отвечаем.- Вы же все остаетесь". Он рассердился: "Ну хватит вести этот разговор. Запомните: он наше знамя и будет оставаться во главе страны столько, сколько сможет".
Устинов хоть и был сталинским кадром, но в отличие от Сталина, учившего, что кадры решают все, свято верил, что война - дело техники. Будучи неплохо технически подкован, министр лично натаскивал военачальников по матчасти
- Как скоро Устинов освоился на посту главы Министерства обороны?
- Дмитрий Федорович многих тонкостей армейских не знал. Не только в том смысле, какой генерал относится к какой группировке. Он нажимал на руководство министерства, заставлял их участвовать в испытаниях новых систем, ездить в конструкторские бюро. А они все время рвались куда-нибудь в округа съездить, что-нибудь проверить. Дмитрий Федорович сердился: "Хватит,- говорит,- вам по частям болтаться!" Он не понимал, что при существовавшей системе призыва на срочную службу армия представляла собой гигантский учебный центр. И сохранять боеготовность можно было, только если каждый воинский начальник все время будет контролировать подчиненных и ход подготовки.
С маршалами по вопросам техники он спорил жестко. Выступит кто-нибудь, что такая-то пушка, мол, не годится для войны. Устинов сразу: "Ну-ка скажи мне ее данные". Тот начинает заикаться. "Значит, ничего ты про эту пушку не знаешь,- констатирует Устинов.- Езжай и разучивай. Потом придешь мне доложишь". У него маршалы, как курсанты, зубрили тактико-технические данные оружия. Ну а когда возникли большие стратегические вопросы, он начал разбираться серьезно. А вникнув во все, любил на больших учениях загнать в тупик больших военных.
- Маршалы его не любили?
- Я бы не сказал, что все. Те военачальники, у которых рода войск были связаны с техникой - летчики, ракетчики, связисты, ПВО, приняли назначение Дмитрия Федоровича со всей душой. С общевойсковыми командующими было сложнее. Настороженно они относились к Устинову. Поначалу помогал в основном маршал Сергей Федорович Ахромеев. Мы часто собирались с ним так, чтобы другим незаметно было, и совещались по разным вопросам: кадровым, текущим делам, по военным мероприятиям, которые в это время проходили. Он всегда очень толково аргументировал свое мнение. Понимал обстановку и давал хорошие предложения. И я часто предлагал Устинову решения, выработанные совместно с Ахромеевым. Как-то говорю: "Вот есть такое мнение".- "Чье мнение?" - спрашивает. Сказал. "Ну-ка привези его ко мне". И с тех пор Ахромеев стал одним из тайных советников Устинова.
- А почему тайным?
- Там у них в Генштабе были трения между руководителями. И начальник Генштаба маршал Николай Васильевич Огарков очень не любил, когда кто-нибудь из работников Генштаба без его разрешения кому-то что-то докладывает или советует. Поэтому мы старались видеться так, чтобы это было не особенно заметно для Огаркова.
- И как это происходило?
- По-всякому бывало. К примеру, идет подготовка к параду. Все туда выезжают. Мы отойдем куда-нибудь в сторону и поговорим. На встречах делегаций, пока ждем, обменяемся мнениями. Ну а когда сам Ахромеев стал начальником Генштаба, мы беседовали, уже никого не таясь. А отношение маршалов к Устинову изменилось, как только он одного-двух больших генералов снял со своих постов. Тут сразу все недовольные затихли. Правда, не все кадровые решения Дмитрия Федоровича были правильными. Он, например, начал выдвигать Огаркова. Тот много раз приходил к Дмитрию Федоровичу еще в ЦК и чем-то ему понравился. Сначала Огаркова назначили председателем Гостехкомиссии. А потом - начальником Генерального штаба. Но когда Огарков вошел в курс дела, у них начались некоторые столкновения. Огарков по стилю работы оказался очень похожим на Хрущева: хлебом не корми, дай что-нибудь преобразовать и переделать. Сплошные перестройки. А это развал работы.
"Не все кадровые решения Дмитрия Федоровича были правильными. Он сам начал выдвигать Николая Васильевича Огаркова (справа). А Огарков по стилю работы оказался очень похожим на Хрущева: хлебом не корми, дай что-нибудь преобразовать и переделать"
- Часто говорят, что Устинов умер при довольно странных обстоятельствах. И связывают это именно с нелюбовью маршалов. И будто бы подтверждается это тем, что одновременно умер министр обороны одной из соцстран...
- Чехословакии. Но ничего странного в этом не было. Праздновалась 40-я годовщина Словацкого национального восстания 1944 года. Пригласили всех министров обороны соцлагеря. Устинов там много выступал, а погода была неважная. После митинга всех повезли в горы, где в резиденции на открытой террасе устроили банкет. Дул холодный ветер, и Дмитрий Федорович простыл. А ко всему прочему с начала и до конца шло целование, и кто-то подкинул ему грипп, причем какой-то злой. Проходило все тяжело, но Дмитрий Федорович выкарабкался.
А вскоре в Министерстве обороны проходили ежегодные итоговые сборы. И обычно выступал на них министр. Мы стали говорить Дмитрию Федоровичу, что делать этого не нужно, что может выступить первый зам - маршал Сергей Леонидович Соколов. Он сделает доклад, а вы выступите потом коротко. А он - нет, и все. Мы подключили начальника Центрального военно-медицинского управления Федора Ивановича Комарова. Тот начал уговаривать. Нет. Ну, Комаров сделал поддерживающие уколы, начал Устинов выступать. Минут тридцать говорил более или менее. А потом начал ошибаться, чувствую, дело плохо. Я начал переходить ближе к президиуму. Меня спрашивают: "Что?" Я говорю: "Не видите что ли, сейчас свалится". Сказали Соколову. Тот встал и, когда Устинов опять запнулся, говорит: "Дмитрий Федорович, пора нам перерыв сделать". Устинов пытался еще что-то говорить, а я смотрю, что он начал уже склоняться. Я подошел, взял его под руку и увел.
Прибежал Комаров. Еле убедили Устинова, что доклад закончит Сергей Леонидович Соколов. После совещания Чазов опять забрал Дмитрия Федоровича к себе в ЦКБ. Оказалось, что проблемы с сердцем. И возраст, и работа на износ, и семейные проблемы сказались...
- Вы, кстати, ничего не говорили о его семье. Она не играла в его жизни большой роли?
- Ну что вы. Он очень любил и уважал супругу, но держал очень строго. Сурово следил за тем, чтобы она не вмешивалась в его дела. О службе он дома не вел никаких разговоров. Когда он простывал и мы приезжали с документами к нему домой или на дачу, он сразу уводил нас в кабинет и требовал, чтобы при его домашних мы абсолютно не говорили о делах. Как только он приезжал откуда-нибудь в Москву, он сейчас же собирал все семейство за столом, и они подолгу живо беседовали. Он бесконечно любил своих внуков Диму и Сережу. Да и в другое время Дмитрий Федорович очень много занимался семьей. Сын ведь у него в молодости стал алкоголиком. Устинов с супругой положили море сил, чтобы вытащить его. И в конце концов убедили его бросить. Он с тех пор пил только "Боржоми", но в страшных количествах. Потом Дмитрий Федорович очень тяжело пережил смерть супруги. А тут еще несчастье с дочерью. Она окончила консерваторию, пела в хоре, стала заслуженной артисткой РСФСР. Но на нее навалилась какая-то болезнь. Случился частичный паралич ног, и ее долго и мучительно лечили.
Но вернемся к его болезни. Как мне рассказывали, в ЦКБ определили, что у него расходится аорта. Надо делать операцию. Протез - мелкая сеточка, на которой должна запечься кровь и превратиться в соединительную ткань. Но перед операцией, во время всех болезней ему давали много аспирина и анальгина. И кровь не свернулась. Что только не делали! Примерно 30 человек - его охрана, работники больницы, другие люди с подходящей группой - дали ему кровь. Переливали напрямую. Продолжалось это целые сутки. Но кровь так и не начала сворачиваться...
Самый сталинский министр
На протяжении 40 лет Дмитрий Устинов оставался одним из самых влиятельных люде
www.kommersant.ru