Иногда даже страх приносит пользу, подумал я спокойно. Главное - расслабиться. Когда держишь себя в кулаке, обязательно случится несчастье. Жизнь - как мяч, думал я. Она всегда сохраняет равновесие.
- Пятьдесят миллионов мертвецов, - сказал Лоу-старший. - Сто. Человечество пошло вперед только в одном отношении: оно научилось массовым убийствам. - В ярости он откусил кончик сигары. - Понимаете?
- Нигде человеческая жизнь не дешева так, как в Германии, - сказал я. - Эсэсовцы высчитали, что один еврей, даже работоспособный и молодой, стоит всего тысячу шестьсот двадцать марок. За шесть марок в день его выдают напрокат немецким промышленникам, использующим рабский труд. Питание в лагере обходится в шестьдесят пфеннигов в день. Еще десять пфеннигов кладут на амортизацию носильных вещей. Средняя продолжительность жизни - девять месяцев. Итого, считая прибыль, тысяча четыреста марок. Добавим к этому рациональное использование трупа: золотые коронки, одежду, ценности, деньги, привезенные с собой, и, наконец, волосы. За вычетом стоимости сожжения в сумме двух марок, чистая прибыль составляет около тысячи шестисот двадцати марок. Из этого следует вычесть еще женщин и детей, не имеющих реальной ценности. Их умерщвление в газовых камерах и сожжение обходится на круг в шесть марок. Сюда же надо приплюсовать стариков, больных и так далее. Таким образом в среднем, если округлить сумму, доход все равно составляет не менее тысячи двухсот марок.
Лоу побледнел как полотно.
- Это правда?
- Так было подсчитано. Официальными немецкими ведомствами. Но до известной степени эта цифра может колебаться. Сложность вовсе не в умерщвлении людей. Как ни странно, самое сложное - уничтожение трупов. Для того чтобы труп сгорел, требуется определенное время. Закапывать в землю тоже не так-то просто, если речь идет о десятках тысяч мертвецов и если могильщики славятся своей добросовестностью. Не хватает крематориев. Да и по ночам они не могут работать с полной нагрузкой. Из-за вражеских самолетов. Бедным нацистам тяжко приходится. Они ведь хотели только мира, ничего больше.
- Что?
- Вот именно. Если бы весь свет согласился плясать под дудку Гитлера, войны не было бы.
- Остряк! - проворчал Лоу. - Остряк паршивый. Здесь не до острот! - Он понурил свою рыжую голову. - Как это может быть? Вы что-нибудь понимаете?
- Приказ сам по себе почти всегда бескровен. С этого все начинается. Тот, кто сидит за письменным столом, не должен хвататься за топор. - Я с сожалением взглянул на собеседника. - А людей, выполняющих приказы, всегда можно найти, особенно в нацистской Германии.
- Даже кровавые приказы?
- Кровавые тем более. Ведь приказ освобождает от ответственности. Можно, стало быть, дать волю инстинктам.
Лоу провел рукой по волосам.
- И вы через все это прошли?
- Увы, - сказал я. - Хотелось бы мне, чтобы это было не так.
- А вот сейчас мирный день, и мы с вами стоим в антикварной лавке на Третьей авеню, - сказал он. - Как же это, по-вашему, называется?
- Только не война.
- Я не об этом говорю. На земле творится Бог знает что, а люди спокойно живут и делают вид, будто все в порядке.
- Люди не живут спокойно. Идет война. Для меня она, правда, странная, нереальная. Реальная война - это та, что происходит у тебя на родине. Все остальное нереально.
- Но людей убивают.
- У человеческого воображения плохо со счетом. Собственно, оно считает только до одного. То есть до того, кто находится рядом с тобой.
_________________________________________________________
"Einverstanden", sagte ich und blickte aus dem Schaufenster in den brodelnden Verkehr. Wie manchmal aus Angst Hilfe wird, dachte ich ohne Überschwang. Es kam nur darauf an, daß man gelockert blieb. Wenn man sich festhalten wollte, würde man verwundet. Leben ist wie ein Ball, dachte ich. Wo es auch ist, es ist im Gleichgewicht.
***
"Fünfzig Megatote", sagte der ältere Lowy. "Hundert. Nur im
Massenmord ist die Welt vorwärtsgekommen". Er biß wütend auf seine Zigarre. "Verstehen Sie das?"
"In Deutschland sind die Menschen billiger", sagte ich. "In den Konzentrationslagern hat man ausgerechnet, daß ein Jude, der arbeitsfähig und jung ist, nur 1.620 Mark wert ist. Für sechs Mark täglich verleiht man ihn an die deutsche Industrie als Sklavenarbeiter - seine Ernährung im Lager ist mit 60 Pfennigen am Tage angesetzt. Weitere zehn Pfennige: Kleideramortisation. Durchschnittliche Lebensdauer: neun Monate. Das macht einen Gewinn von mehr als 1.400 Mark. Dazu rationelle Verwertung der Leiche: Zahngold, frühere Kleidung, Wertsachen, mitgebrachtes Geld, Haare, abzüglich Verbrennungskosten von zwei Mark, macht etwa 1.620 Mark Gewinn. Davon abgezogen wertlose Frauen und Kinder, Vergasung und Verbrennung kosten rund sechs Mark, dasselbe bei Greisen, Kranken usw. Durchschnittlich immer noch 1.200 Mark, generös gerechnet."
Lowy war sehr bleich geworden. "Ist das wahr?"
"Es ist so ausgerechnet worden. Von den deutschen Behörden. Aber es mag sich noch ein wenig ändern. Die Schwierigkeit ist nicht das Töten. Schwierig ist merkwürdigerweise die Beseitigung der Leichen. Es dauert eine gewisse Zeit, bis eine Leiche verbrennt. Das Eingraben ist auch nicht einfach bei Zehntausenden, wenn man es ordentlich machen will. Man hat viel zu wenig Krematorien. Bei Nacht kann man sie auch nicht immer brennen lassen. Da sind die Flugzeuge. Die armen Deutschen haben es schon schwer. Dabei wollten sie doch Frieden, sonst nichts."
"Was?"
"Natürlich. Wenn alle Welt getan hätte, was Hitler wollte, hätte es keinen Krieg gegeben."
"Ein Witzbold", knurrte Lowy. "Ein verfluchter Witzbold! Herr, da hören die Witze auf!" Er senkte den roten Kopf. "Wie ist das alles nur möglich? Verstehen Sie es?"
"Nein. Aber der Befehl ist fast immer unblutig. Damit beginnt es. Wer am Schreibtisch sitzt, braucht nicht das Beil in die Hand zu nehmen". Ich blickte den kleinen Mann etwas mitleidig an. "Und Leute, die Befehle ausführen, gibt es immer, besonders in Deutschland."
"Auch blutige?"
"Die blutigen besonders, weil der Befehl von der Verantwortung entbindet. Man kann sich also gründlich austoben."
Lowy fuhr sich über den Schädel. "Haben Sie dies alles durchgemacht?"
"Ja", sagte ich. "Ich wollte, ich hätte es nicht erlebt."
"Da stehen wir nun", sagte er. "In einem Laden an der Dritten Avenue, an einem friedlichen Nachmittag. Wie kommt Ihnen das alles vor?"
"Nicht wie Krieg."
"Das meine ich nicht. Daß so etwas passiert, und die anderen sitzen dabei, als wäre es nichts."
"Die anderen sitzen ja nicht dabei. Es ist Krieg. Allerdings für mich ein sonderbarer, unwirklicher Krieg. Wirklicher Krieg ist nur im eigenen Land. Alles andere ist unwirklich."
"Aber Menschen werden getötet."
"Die Phantasie kann nicht sehr weit zählen. Eigentlich nur bis eins. Bis zum Nächsten neben einem."
Э. М. Ремарк. Тени в раю (1)
читать Ремарка
www.booksite.ru
Тени в раю | AnyLang
anylang.net