4-го декабря 1941
Андерс В.
СИКОРСКИЙ: Когда я вчера предложил перевести всю польскую армию для формирования в Персию, я предполагал, что вы не хотите иметь действительно сильную польскую армию. Признаю, что в этом я ошибался. Мне важно было создать такие условия, в которых армия может быть сформирована как можно скорее.
СТАЛИН: Это меня оскорбило, вы не верили в нашу добрую волю. СИКОРСКИЙ: Но я также был обижен тем, что вы не хотите отпустить из Красной Армии и трудовых батальонов всех польских граждан, мобилизованных вами на оккупированных территориях в 1939 году.
СТАЛИН: Но ведь мы их отпускаем.
АНДЕРС: Только начали, и то лишь одних поляков. В то же время нас официально уведомили, что белорусов, украинцев и евреев освобождать не будут, а ведь они были и фактически не переставали быть польскими гражданами, поскольку вы расторгли все договоры с Германией.
СТАЛИН: Зачем вам белорусы, украинцы и евреи? Вам нужны поляки, это самые лучшие солдаты.СИКОРСКИЙ: Дело не в количестве, в конце концов, их можно заменить поляками - советскими гражданами, но я не могу в принципе принять подобную ситуацию, намекающую на нестабильность польских границ. Те, кто в 1939 году были польскими гражданами, ими и остались. Нельзя силой ставить перед свершившимися фактами. Этого никто на Западе не признает.
СТАЛИН: Они приняли участие в голосовании и стали советскими гражданами.
АНДЕРС: Они сделали это не по своей воле, а что касается белорусов, то они чувствовали себя поляками и были хорошими солдатами во время войны 1939 года. СИКОРСКИЙ: Вы вчера сказали, что мир бы смеялся, если бы вся польская армия ушла из России. А я на это отвечу, что мир бы смеялся, если бы я принял участие в дискуссии на тему границ 1939 года и признания ситуации, насильственно созданной во время войны.
СТАЛИН: Мы, конечно же, не станем ссориться из-за границ.СИКОРСКИЙ: Разве вы сами не говорили, что Львов, например,- это польский город.
СТАЛИН: Да, но из-за Львова вам придется ссориться с украинцами.
АНДЕРС: Многие украинцы были и остались германофилами, поэтому у нас было много неприятностей из-за них, а потом и у вас тоже.
СТАЛИН: Да, но это были ваши украинцы, не наши. Мы их, общими силами, уничтожим.СИКОРСКИЙ: Я говорю не об украинцах, а о территории.
СТАЛИН: Мы с вами должны сами установить общую границу еще до мирной конференции, как только польская армия вступит в бои. А сейчас не будем говорить об этом. Не беспокойтесь, мы вас не обидим. СИКОРСКИЙ: Границы 1939 года не могут быть подвергнуты никаким сомнениям. Я, с вашего позволения, еще вернусь к этому вопросу.
СТАЛИН: Пожалуйста. С удовольствием.
Показательно было то, что, когда генерал Сикорский убедительно говорил о нерушимости границ Речи Посполитой, Сталин пытался вбить клин национальной розни между польскими и непольскими жителями восточных районов Польши. Но генерал Сикорский не поддержал разговора на эту тему, продолжая отстаивать идею целостности и нерушимости границ. Возбуждение розни между поляками и украинцами было, как известно, с XX века излюбленным методом Вены, а позже Берлина. Но и советская политика и, кажется, даже сильнее, чем былая царская политика, сводилась к вбиванию клиньев между отдельными нациями не только на территории Советского Союза, но и во всех соседних странах, а прежде всего, конечно, между украинцами и поляками.
В конце обеда были подняты многочисленные тосты. Начал комиссар Молотов тостом в честь генерала Сикорского.
Сталин выступил с речью, как мне тогда казалось, весьма дружелюбной по отношению к Польше. Он подчеркнул, что Польша должна быть великой и сильной. Затем заявил:
- В былые времена вы дважды покоряли Москву. Русские несколько раз были в Варшаве. Мы постоянно сражались друг с другом. Пора кончать драку между русскими и поляками.
Он говорил об общих усилиях и борьбе с Германией до победного конца. Закончил пожеланием совместной победы над фашистским агрессором. После обеда велась светская беседа в дружеской атмосфере.
Сталин рассказывал о своем пребывании в Польше перед первой мировой войной; он отправился туда с поручением к Ленину, жившему около Закопане. На одной станции, уже за границей, он пошел в привокзальный ресторан и заказал обед. Поезд должен был скоро отойти, поэтому он с нетерпением наблюдал, как подали обед его соседям - с той и с другой стороны. Потом заметил, что обслужили тех, кто пришел после него. Перед самым отходом официант поставил перед ним тарелку горячего супа. Оскорбленный явной насмешкой, Сталин, тогда молодой и вспыльчивый, перевернул тарелку с супом на скатерть и вышел из ресторана. Когда он потом рассказал Ленину о выходке официанта, тот сразу же спросил:
- На каком языке ты заказал обед?
- Конечно, по-русски,- ответил Сталин.
- В таком случае не удивляйся,- объяснил ему Ленин,- что к тебе так отнеслись. Поляки вытерпели столько обид от России, что пользуются всяким удобным случаем, чтобы отомстить.
В другой раз Сталин пробирался к Ленину через границу нелегально. К несчастью, люди, которые должны были помочь ему при переходе границы, подвели. Он оказался один в чужом приграничном городе, обращая на себя всеобщее внимание своим характерным внешним видом. Несколько евреев предложили ему свои услуги.
-Но я,- рассказывал Сталин,- не доверял этим евреям. Я видел по их физиономиям, что за деньги они готовы отдать меня в руки русских жандармов. Наконец я нашел поляка с честным лицом и к нему обратился за помощью.
И, обращаясь к сидящему рядом полковнику Окулицкому, Сталин добавил:
- Вы мне его напоминаете. Вы на него очень похожи.
Этот поляк, совершенно посторонний человек, бескорыстно приютил его, накормил, а потом помог перейти границу.
Затем нас пригласили в кинозал, где во время показа военного фильма Сталин вел добродушную, иногда даже сердечную беседу с генералом Сикорским и со мной.
Позже меня часто спрашивали, какое впечатление производит Сталин, как он выглядит и как ведет себя.
Сталин невысокого роста, коренастый, крепкий, широкоплечий, производит впечатление сильного мужчины. Бросается в глаза его большая голова, густые черные брови, черные, с проседью, усы, коротко остриженные волосы. Но больше всего врезаются в память глаза - черные, без блеска, ледяные. Даже когда он смеется, глаза его не смеются. Кроме того, весьма заметен (чего не видно на фотографиях) очень большой восточный нос. Движения очень сдержанные, как бы кошачьи. Говорит только по-русски, с довольно сильным кавказским акцентом, спокойно, обдуманно. Видно, что каждое его слово рассчитано. Властен, и это чувствуют все вокруг. В то время, когда я его видел, он одевался всегда в серый костюм: куртка полувоенного фасона с отложным воротником, застегнутая на все пуговицы (пуговицы костяные), брюки, заправленные в мягкие сапоги русского образца - голенища гармошкой. Этот костюм выделял его из окружения, все носили либо военную форму, либо типичные для России темно-синие гражданские костюмы. Он всегда был очень вежлив. Естественно, это выгодно отличало его от заикающегося Молотова с вечно злым лицом.
Кроме Сталина и Молотова, который исполнял роль хозяина приема, были еще комиссары: Берия, адмирал Кузнецов, Микоян, Каганович, а также, если не ошибаюсь, Маленков, Щербаков, Жданов, Жуков и заместитель начальника генштаба Василевский. Большинству из них не было и пятидесяти, хотя на своих постах они находились уже много лет. Каждый по отдельности был необыкновенно самоуверен и полон энергии, но в присутствии Сталина все, не исключая и Молотова, совершенно съеживались. Чувствовалось, что они ловят каждый его жест, каждое слово и готовы выполнить любой приказ, во что бы то ни стало.
После фильма мы перешли в другое здание, там было подписано совместное заявление, названное впоследствии декларацией Сталин - Сикорский от 4 декабря 1941 года.
Без последней главы - Воспоминания о ГУЛАГе и их авторы
vgulage.name