Одесский Клондайк 2.
1.
Евгений Деменок: Лев Флорианович Магеровский, еще одно имя, одессит. Человек, который прожил, наверное, три жизни, три периода - русский, чешский и американский. Офицер, кадровый военный. Учился после окончания Ришельевской гимназии в Киеве, потом заканчивал свое гражданское образование на русском юридическом факультете Карлова университета. По сути, один из создателей Русского заграничного исторического архива (РЗИА). Он не был очень заметным, но он был очень трудолюбивым, трудоспособным. Наверное, благодаря этому ему удалось потом в Америке собрать дубль два. То есть 11 мая 1945 года Магеровские уехали первым же поездом, они понимали, что ничего хорошего их не ждет.
В 1945 году РЗИА, как известно, уехал в Москву в подарок к очередному юбилею Академии наук. Тем не менее, здесь, к счастью, остались дубликаты, и все желающие могут познакомиться.
Магеровский начал снова и создал Бахметевский архив при Колумбийском университете, который на сегодня является номером два после Института Гувера по собранным архивным документам, касающимся русской эмиграции.
Солженицын писало о Магеровском в «Угодило зернышко меж двух жерновов», там есть большие куски: один с крошечной зарплатой в маленьком помещении создавал, уговаривал людей писать воспоминания, уговаривал сдавать документы в архив. Ему это удалось.
Тут произошла такая вещь: РЗИА уехал в Москву, это была катастрофа для людей, которые отдавали туда свои документы.
Иван Толстой: Давайте поясним, что РЗИА - это Русский заграничный исторический архив.
Евгений Деменок: Многие русские эмигранты, которые писали по просьбе создателей и сотрудников архива свои мемуары, они попали прямиком в НКВД. Это было очень невесело. Вся подноготная была известна - это во многом потом служило основанием для арестов и обвинений. Тем не менее, в Америке он создал еще один архив.
Или, например, Васнецов Михаил Викторович. Череда Михаилов Викторовичей и Викторов Михайловичей Васнецовых до сих пор продолжается.
Иван Толстой: Есть такие русские безумные семейные традиции, чтобы черт ногу сломил.
Евгений Деменок: Совершенно верно. Михаил Викторович Васнецов - один из пяти детей великого русского художника, которого представлять не надо, и единственный его потомок, который похоронен не на Введенском кладбище вместе с отцом в Праге на Ольшанском кладбище. Более того, он стал священником, а начинал с того, что он был астрономом, астрофизиком. В 1912 году с женой они приехали в Одессу, он получил место в астрономической обсерватории. Он проработал в Одессе два года, потом началась война, он был мобилизован, правда, он служил в Одессе в запасном полку. Потом он преподавал в Киеве. И в 1918 году они вернулись в Одессу. Он посчитал себя демобилизованным, вернулся в Одессу. У него родился в Одессе сын Виктор, и дедушка приезжал крестить его. Я нашел в прошлом месяце в Одессе в архиве книгу Скорбященской церкви, там четко написано, что он родился 1 октября по старому стилю, поэтому по новому пишут везде 14-го, крестили его 11 ноября - ждали дедушку. Дедушка приехал - это было последнее свидание отца и сына. Это, кстати, интересная очень церковь, она была построена при богадельне. Первая больница была построена в Одессе евреями для своих, естественно. Православные люди старались не отстать. Александр Скарлатович Стурдза, известный в Одессе предприниматель и меценат, решил построить богадельню, в которую принимали только православных. При богадельне стали готовить сестер милосердия и построили большую церковь, которая потом была перестроена, разрослась.
Кстати, интересно, я читал при подготовке статьи о Васнецове воспоминания Варвары Николаевны Репниной, княгини. В одесском доме Репниных часто бывал Гоголь - это 1850-51 годы. Так вот, Репнина писала, что Одесса - это такой торговый, коммерческий и вовсе не русский город. И это правда, Одесса отчасти была очень не русским городом и, наверное, заложенные гены до сих пор сказываются.
Так вот, в этой церкви крестили маленького Виктора. И потом Васнецов вместе с добровольческой армией буквально на последнем пароходе уплыл. Он не собирался это делать, но рассказы о страшном красном терроре толкнули его, при том, что жена и сын остались в Одессе. Он написал им, они смогли вырваться и в 1924 году приехали сюда, встретились тут и с тех пор жили. Он в 1935 году стал священником, всю жизнь был священником, служил в Ольшанской церкви, в том числе в Русской православной церкви на Ольшанском кладбище, там же и похоронен. Он был последним секретарем Успенского братства, которое занималось похоронами русских на Ольшанском кладбище.
Иван Толстой: В каком году он скончался?
Евгений Деменок: В 1972-м, он прожил довольно долгую жизнь. А вот сын его, у него была более трагичная биография.
Иван Толстой: Которого звали?..
Евгений Деменок: Виктор, естественно. Сын, который родился в Одессе, был крещен знаменитым дедушкой-художником. В 1945 году его забрали. Он учился при немцах в Политехникуме, был инженером, его в 1942 или 1943 году отправляли в Минск, он там что-то делал по технической части. Он подумал, что так как он оружия в руки не брал, ничего плохого не совершал, он был членом НТС, он подумал, что его не тронут. Конечно же, его забрали одним из первых. Он 10 лет был в Норильске, там он познакомился со своей будущей супругой Ольгой, а Ольга была дочерью профессора медицины из Киева. И они, освободившись, уехали в Киев. Их сын, тоже Михаил Викторович, до сих пор жив. Он профессор физико-математических наук НАН Украины. Сейчас я с ним переписываюсь. У него трое детей, один из них тоже Виктор.
Иван Толстой: Одесса в рассеянии, не складывается ли у вас уже книга?
Евгений Деменок: Складывается.
Иван Толстой: Я чувствую, что вы таким широким бреднем захватываете все профессии, все возрасты, все направления людские.
Евгений Деменок: Я в этом году собираюсь, надеюсь выпустить книгу, которая будет состоять из очерков о множестве одесситов в рассеянии. Наверное, еще кратко хочу сказать о двух одесситах, о поэтах, членах «Скита поэтов» пражского. Одесситы были не только преподавателями здесь, но и студентами. Благодаря русской акции помощи, спасибо Масарику и спасибо еще и американцам, которые помогали Чехословакии в тот период, потому что русская акция помощи свернулась как раз с наступлением Депрессии в Америке, русские студенты, стипендия была настолько хороша, что русские студенты, закончив один институт, поступали в другой для того, чтобы продолжать наслаждаться жизнью.
Например, Николай Дзевановский, он поляк, его сын был генерал-майор, известный военный. Он родился в Одессе, окончил школу в Одессе, окончил военное училище артиллерийское в Одессе. Они с отцом с войсками Врангеля уплыли в Галлиполи, потом попали в Варшаву. Тем не менее, он приехал сюда учиться. Он сначала поступил на медицинский факультет Карлова университета, но потом он сообразил, что, наверное, это не очень правильно, и поступил в Русский народный университет вместе с женой, потому что там была хорошая стипендия.
Николай Дзевановский писал под псевдонимом Николай Болесцис, он был одним из основателей «Скита поэтов», потому что Варшаве он был знаком с Бемом в «Таверне поэтов». Как только Бем приехал сюда, они его увидели и вместе с приятелем попросили Бема возобновить деятельность литературного объединения здесь. Так возник «Скит поэтов», который потом стал просто «Скитом», потому что к нему присоединились и прозаики. Николай Болесцис написал замечательное стихотворение об Одессе, оно опубликовано было в «Воле России» журнале в 1929 году. Я его перепечатал в Одессе и, надеюсь, одесситы его оценят по достоинству. Так и называется «Одесса».
Спускался город стройными рядами
до берега. На улицах весной
цвели деревья белыми цветами.
Их гроздья душные и первый зной,
и море, брызгами пришельца встретив,
и песни порта - дерзкий жизни жар -
кружили голову, как кружит ветер,
из рук ребенка вырвав пестрый шар.
В моей душе я сохранил упрямо
его простор и зной, и простоту,
гул площадей и шорох ночи пряной,
и первую над городом звезду.
Я помню запах водорослей синих,
игрушечные в небе облака,
ночами - сети звезд и вместе с ними
над морем глаз трехцветный маяка.
Я помню, как кружился ветер вольный
и в море чаек обрывал полет;
как на глазах - из глубины на волны
тяжелый поднимался пароход.
Шли корабли Неаполя, Марселя
за деревенским золотым зерном,
и вечерами чуждое веселье
гремело над просмоленным бортом.
Я помню окрик в рокоте лебедок,
тяжелый шелест жаркого зерна,
рядами бочки и на бочках деготь,
и деготь солнцем плавила весна.
Я помню кости черной эстакады
и бурный дым… О, в дыме не найти,
кому они последнею наградой
за светлые привольные пути.
Здесь - в раскаленных дереве и стали,
без горечи, без страха и тоски
любили, верили и умирали
лукавые морские мужики.
Я помню сладкие цветы акаций
и пыль, и соль, и розовый туман,
и острый парус - ветренный искатель
ненарисованных на карте стран.
Я помню степь - ковыль косою русой
и шорох волн, и желтый лунный круг,
когда руке так радостно коснуться
доверчивых и боязливых рук.
О, власть весны! Язык любви и встречи:
единственный - он так священно прост,
когда над городом весенний вечер
и между звезд раскинут млечный мост.
Я помню город. Я давно отрезан
от стен его границами людей,
но сколько раз - под строгий рокот леса,
под шорох медленных чужих полей
я повторял - Одесса!
Иван Толстой: Стихотворение Николая Болесциса, 1929-й год. Опубликовано в пражском журнале «Воля России».
Евгений Деменок: Раиса Спинадель, одесситка, она участником «Скита» была с 1924-го по 1928-й год. Она потом вернулась в Советский Союз. Тоже писала очень неплохие стихи. Таким образом, одесситы были не только в качестве преподавателей, но и в качестве студентов.
Иван Толстой: Раиса Спинадель действительно вернулась в 1928 году в СССР, жила в Ленинграде и Москве, публиковалась в периодике. Знание чешского языка пригодилось ей: в 1930 году она перевела на русский язык роман Карела Чапека «Фабрика абсолюта», который был набран, но так и не издан. Ее писательская карьера в Советском Союзе сложилась вполне успешно: Раиса Петровна стала членом Союза писателей СССР и иностранной комиссии Союза писателей. Скончалась в 1968 году. Вот одно из ее стихотворений.
Торжественно, в сонета строгой раме
Проходит жизнь. И я, созрев, пойму,
Что озорство и злоба ни к чему,
И что наш путь мы выбрали не сами.
И буду жить с открытыми глазами
И мир таким, каков он есть, приму
Я с мудростью, присущею ему,
И строгими, простыми чудесами.
Не осквернив ненужностью метанья
Осенние, прозревшие желанья,
Не распылившись в суете сует,
К неповторимой радости погоста
Я принесу торжественно и просто
Нетронутым классический сонет.
Евгений, а бывало ли наоборот, чехи в Одессе что-нибудь сделали, представлены как-то?
Евгений Деменок: Представьте себе, да. Чехов в Одессе было немного. По переписи 1897 года, как сейчас помню, 606, по-моему, человек. Сегодня, кстати, в Одессе существующая чешская еднота состоит из 500 человек, но там далеко не все чехи, это уже чехи в третьем поколении или примкнувшие к ним, сочувствующие.
Иван Толстой: А что тех первых, первозданных чехов влекло в Одессу?
Евгений Деменок: Чехи занимались, в основном, преподаванием музыки, танцев, делали музыкальные инструменты, были настройщиками музыкальных инструментов. Самые известные чехи - это представители этих профессий. Наверное, три фамилии, которые можно упомянуть, которые на слуху - это Викентий Прохаска, архитектор. Именно по проекту Прохаски знаменитый Бернардацци строил Биржу, которая сейчас филармония.
Иосиф Прибек, интереснейший человек, который попал в Одессу благодаря протекции Чайковского. Чайковский услышал, как о дирижирует «Лебединым озером в Киеве», предложил в Одессе, у Чайковского была легкая рука, видимо, потому что 43 года он руководил одесским симфоническим оркестром при оперном театре, стал почетным гражданином Одессы. У нас в переулке Маяковского он жил, там висит сейчас мемориальная доска. Он сам сочинял музыку, в том числе, очень интересная личность. Кстати, в то же самое время, как Прибек руководил в Одессе симфоническим оркестром оперного театра, одессит Александр Падашевский руководил здесь симфоническим оркестром Статной оперы. Наверное, неспроста такая пара.
Семья Суок, всем известные нам три сестры Ольга, Серафима и Лидия. Если посмотреть в интернете, пишется, что Густав Суок, учитель музыки, иногда пишут учитель танцев, был австрийскоподданным, но, конечно, он не мог быть никаким иным подданным, потому что вся Чехословакия была тогда австрийскоподданной.
Иван Толстой: До 1918 года не существовало страны.
Евгений Деменок: И три сестры, удивительные судьбы. Лидия была женой Багрицкого, Ольга женой Олеши, а Серафима собрала себе мужей - Нарбут, Харджиев и Шкловский. Что интересно, есть такая веселая легенда о том, что когда Эдуард Багрицкий пошел записывать своего сына, делать ему свидетельство о рождении, тогда ему уже было 6 лет, Багрицкий до этого не озаботился, когда нужно было отдавать в школу сына, нужен был какой-то документ, и он требовал у сотрудницы загса, чтобы она записала его чехом, потому что, мол, мама из чешской семьи. Но чехов тогда не было, записали русским. В списке работников загса такой национальности не было. Это есть такая интересная легенда. Представители этой чешской семьи, безусловно, в Одессе оставили свой замечательный след. Антонин Чила - это один из основателей «Сокола», сокольского движения. Он был генерал, похоронен тоже на Ольшанском кладбище. Он был командирован в Одессу в свое время развивать сокольское движение. Магеровский, кстати, в Праге русским «Соколом» руководил, то есть все опять же взаимоувязано. Чила похоронен, как я говорил, именно на Ольшанском кладбище среди могил русских эмигрантов, будучи стопроцентным чехом.
Иван Толстой: У чехов, находившихся в России в годы Первой мировой, была своя жизнь, свои культурные связи, свой контекст, и как обычно, свой юмор. Часто нам его бывает трудно понять, но так ведь и с нашим юмором. Я процитирую, что пишет Евгений Деменок в статье об одесских чехах.
«С началом Первой мировой войны в российских городах началась освободительная активность живших там чехов и словаков, демонстрации и митинги с призывами к правительству России о помощи в освобождении Чехословакии от австрийской власти. Началась такая активность и в Одессе. 30 августа 1914 года на собрании одесских чехов Антонин Чила был признан руководителем добровольцев из южных губерний. Началось формирование чешской дружины. В начале сентября из Одессы и Николаева в Киев прибыли добровольцы под руководством Антонина Чилы. Вместе с добровольцами из Киева и Петрограда собралось 259 человек. Чила встретился с Ярославом Гашеком в Киеве. Возвращались в университет через Ботанический сад и задние ворота. Янечек шел впереди, чтобы не наткнуться на офицера. Предосторожности не помогли, они встретили командира роты Антонина Чилу. Он сказал, что не хочет, чтобы Гашека зачислили в роту, нужно использовать его писательские способности. Например, он мог бы служить переводчиком. А пока он поставил Гашека на два часа под ружье за нарушение дисциплины. Это был тот самый Антонин Чила, который через три года на Дальнем Востоке будет скрупулезно по описи передавать «золотой поезд» большевикам и не возьмет себе ни кусочка, за что станет предметом всеобщих насмешек. В 1930-е годы он станет генералом, командиром дивизии. Во время пражского восстания в 1945 году возглавит повстанцев в Дейвицах. Чилу ждала долгая жизнь, он умер в возрасте ста лет в 1983-м.
В день отправки маршевой роты на фронт Гашек и Янечек пошли на галицкий базар за покупками. Гашек купил очки в толстой оправе. «Так никто тебя не узнает, выглядишь как доктор», - сказал Янечек. Приятели направились в кафе «У чешской короны», там было пусто, сидел один посетитель. Гашек в очках представился: «Доктор Владимир Станка». Янечек чуть не подавился от смеха. Солдат отложил газету и скромно сказал: «Учитель Медек». Гашек закричал: «Друг, ты упал с небес! Мы сделаем из тебя поэта чешской революции». Рудольф Медек в запасной роте ожидал утверждения в чине прапорщика. Он ответил: «Теперь не будет времени на стихи». Говорили о войне, России, об армии, о пленных. Медек проводил их в университет, где были построены те, кто уезжал с Гашеком. Среди них было несколько офицеров. Был здесь и Антонин Чила. Гашек хотел его познакомить с Медеком: «Это поэт и анархист Медек». Но тот смутился от громких слов. Янечек спросил разрешения проводить Гашека на станцию».
Евгений Деменок: После большой волны эмиграции 1920-х годов...
Иван Толстой: ...уточним - какой куда?...
Евгений Деменок: ...из России сюда в Чехословакию. После той волны следующая большая волна была уже в начале 1990-х годов - это была экономическая эмиграция.
К началу Второй мировой войны в Праге осталось около 10 тысяч русских эмигрантов. А в период расцвета русской акции в конце 1920-х годов было порядка 25 тысяч, потом разъехались в поисках русской жизни, кто в Париж, кто в Америку. После войны приехать сюда можно было, только выйдя замуж или к родственникам, как Людмила Кузнецова-Бурлюк, которая приехала к сестре Марианне.
В начале 1990-х одесситы начали приезжать в Прагу вновь. Например, в той же Статной опере, где танцевала Елизавета Никольская, Андрей Дроздов и Вадим Балдин, сегодня поет Марина Выскверкина, одесситка, Любовь Полевая ведет экскурсии на множестве языков - одесситка. В Праге даже открыт филиал Всемирного клуба одесситов. Он ведет небольшую скромную работу, но он есть.
Иван Толстой: А вот другой взгляд на драму изгнания - сатирический, но от этого не теряющий своей легкости.
Аркадий Аверченко, рассказ «Прага».
- Мне здесь другое нравится, - задумчиво сказал я. - Очень любят здесь старину и сохраняют ее. Есть дома, которые по пятьсот лет стоят, и их любовно берегут. А у нас в России на старину смотрят, как на рухлядь. Вернусь в Россию - буду пропагандировать сохранение старины. Запишите, чтобы не забыть.
- Запишу. А потом тут хорошая манера: при пивных заводах есть такие садики - дают только пиво на стол, а сосиски и ветчину посетители с собой в бумажке приносят. У нас в России хозяин пивной за это огромный скандал закатил бы. Да и посетитель считал бы моветоном и верхом мещанства - прийти в ресторан со своими продуктами. А ведь - очень удобно. Запишу в книжку, чтоб не забыть, и потом в России введу.
- А мне вот тоже нравится, что город просыпается с зарей и в шесть часов утра уже работа в полном ходу. Записать, а?..
- Запишите.
- А соколов видели? Какие молодцы! Тренированные, бодрые. Всегда с музыкой, и публика их приветствует кликами и аплодисментами. А наша русская молодежь… Я запишу, а?
- Запишите. Кстати, вот трамвай идет. Ну-ка, кто ловчее вскочит на ходу…
Я употребил ловкий, чисто сокольский прием и, как птица, взлетел на подножку трамвая. Импресарио - за мной.
Но… тут случилось что-то непонятное… кто-то крикнул, кто-то свистнул, трамвай остановился, и молодцеватый полицейский вежливо отнесся ко мне:
- С вас четыре кроны.
- Так я их кондуктору уплачу, - бодро возразил я.
- Нет, мне. Штраф. Нельзя вскакивать на ходу.
- А у нас в России…
- Вот вы в России и скачите.
Дальше мы пошли пешком.
- Записать? - спросил притихший импресарио.
- Насчет чего?..
- А вот насчет скакания. Когда в Россию вернемся, чтоб ввести.
- Гм… запишите, пожалуй, только помельче…
Иван Толстой: Это был рассказ Аркадия Аверченко «Прага». Я возвращаюсь к моему собеседнику Евгению Деменку. Евгений, а тему Бурлюков, столь бурно вами начатую, вы планируете продолжать?
Евгений Деменок: Я в Америке проехал в Нью-Йорке по местам Бурлюка, нашел все дома, в которых он жил. К несчастью, не все сохранились, в частности, дом в Бронксе, в котором он жил долго, куда приходил Маяковский, он не сохранился, там сейчас совершенно другие новые дома. В свое время это был благополучный еврейский район в Бронксе, сейчас это совершенно черный район с проджектами социальными, поэтому дома не сохранились. Но сохранился совершенно замечательный его дом в Бруклине. Я был там, сделал там фото. Я готовлю сейчас статью по бурлюковским местам в Нью-Йорке, плюс портреты Бурлюка, плюс некоторые материалы, которые мне удалось найти в Сиракузском университете в контакте с хранительницей его архива. Я сейчас готовлю небольшую статью об американских и нью-йоркских местах Бурлюка.
Иван Толстой: Евгений, поясните, пожалуйста, вы сказали - портреты Бурлюка. Что имеется в виду?
Евгений Деменок: Это портреты самого Давида, сделанные в конце 1920-х, 1930-х и самый последний портрет датирован началом 1960-х годов.
Иван Толстой: Кто автор?
Евгений Деменок: Авторы его друзья, участники группы «Хэмптон-Бейз». Вокруг Бурлюка всегда собирались некие группы, и даже в Америке он смог собрать вокруг себя группу - это очень известные художники музейного уровня. Они рисовали все время друг друга. Я нашел портрет Циховского работы Бурлюка и наоборот портрет Бурлюка Циховского. Это замечательно, я хочу об этом сейчас написать.
Иван Толстой: И на этом мы заканчиваем выпуск Мифов и репутаций, названный сегодня «Одесский Клондайк». У нас в гостях был чрезвычайный и полномочный посол Одессы в Праге историк искусства и коллекционер Евгений Деменок.
https://www.svoboda.org/a/26903001.html