Письмо о Пасхе
От Vitaly Lipatov 30.4.16 1:08
Дорогой Дима!
Ещё не знаю, как удастся отправить это письмо, потому что с Wi-Fi в аэропорту странная проблема. Он бесплатный, но неизвестно как к нему подключиться. Видимо, где-то надо пройти проверку личности :)
Ещё несколько дней назад Христос на ослике въезжал в Иерусалим, и народ приветствовал Его, как Царя, и радовался, что настало такое время, и теперь начнётся совершенно другая жизнь.
А Он говорил им простое: кто хочет быть со Мною в вечной жизни, тот пусть исполнит Мои заповеди.
Не знаю, что потом с ними такое случилось, почему они обезумели.
То ли после этой истории с Лазарем, другом Христа. Он неожиданно заболел и умер, его запеленали и положили в гроб (в пещеру), и завалили вход. А Христос только на четвёртый день пришёл к его гробу, и заплакал там, вспомнив друга. А потом сказал: «Лазарь, выйди оттуда!»
И Лазарь вышел. Обвитый пеленами. Живой. Воскрешённый.
А может, потому, что Он всегда говорил правду, и ненависть к Нему за это росла. Или потому, что сказал, что Царство Его не от мира сего. А от Него ждали, что он освободит из рабства иудейский народ, который был порабощён Римской империей.
И вот уже Его ищут убить старейшины народа иудейского. И собрали совещание и обсуждают, что делать. А тут Иуда приходит, и спрашивает, сколько ему дадут денег за то, что он покажет, где Христос. И ему дали денег.
Вот наступает ночь. Христос молится в Гефсиманском саду, молится до кровавого пота, а ученики, которые были с ним, заснули. И Он один, совсем один. Темно.
Потом Он будит учеников со словами: спите, почиваете, а уже пришёл предающий Меня.
И тут приближается толпа стражников и людей, трещат факелы, и Иуда целует Христа, показывая тем самым, кого надо схватить. И слышит в ответ: «целованием ли предаёшь Сына человеческого?»
Потом костры во дворе дома, потому что ещё холодно весной и ночь.
Апостол Пётр среди другого народа греется у костра и ждёт, что же дальше будет.
И его и раз и другой и третий узнаю́т разные люди, и говорят, что и он ходил среди других учеников за Христом. И он трижды отрекается, говоря, что не знает, о чём они.
А потом всё понеслось ещё быстрее. Лжесвидетели, суд префекта Иудеи Пилата из По́нты, который вины не нашёл никакой, но из страха (ему сказали: может ты не друг императору, поэтому не хочешь казнить того, кого мы привели) приказал казнить. Невиновного.
И вот приговор произнесён и исполнен.
Христос распят на кресте. Рядом остались немногие, но в их числе - ученик Иоанн, который в будущем будет назван Иоанном Богословом,
и Мария, мать Иисуса. И ещё стражники. Вскоре раздаётся крик на арамейском: «Ил́и, ил́и, лима́ савахфани́!», то есть «Боже мой, Боже мой, вскую оставил мя еси́» - почему Ты меня оставил!
Непонимающие люди из толпы говорят: Илью зовёт.
Мир содрогнулся. Бог умер на кресте, казнённый вместе с разбойниками самой позорной и страшной казнью того времени.
А близится праздник Пасхи Иудейской - каждый год они вспоминают, как ушли в этот день из египетского рабства.
И надо убрать скорее тела. У Пилата просят разрешения забрать и похоронить любимого учителя. Он разрешает, отправив стражников удостовериться в смерти.
И вот я уже сегодня видел в храме в Салониках, как на глазах собравшихся людей приставляют лестницу и бережно снимают тело, заворачивают в пелены и несут. Несут, чтобы похоронить в гробе, который уступил один хороший человек.
До людей ещё не доходит то, что случилось, они ещё не плачут, они ещё не отчаялись, что умерла их надежда. Они молча делают то, что положено в таких случаях. Горько напевая что-то на незнакомом греческом языке, таким похожим на то, на котором говорили в те давние времена.
Потом мы искали сим-карту, обедали, ехали на автобусе в Уранополис и всю дорогу проспали. И когда вечером в темноте уже мы сидели на улице в ресторанчике и ели жареную картошку и кабачки, вдруг послышалось пение, и на дороге появилось множество людей. С грустным пением они опять несли драгоценное тело, чтобы похоронить. Это было неожиданно, мы уже думали, что пережили это. Казалось, весь город вышел со свечами. Они несли тяжёлые носилки, и шли по разным улицам, и несли, несли, несли... Мы пошли вслед за ними, и после долгого пути пришли вслед за ними в храм, и опять Его хоронили.
Ученики разбежались, потому что Тот, кто обещал вечную жизнь, Сам оказался смертным. Осталось прятаться и ждать, когда придут и за тобой.
Мрачно и безысходно. Иуда побежал и в отчаянии швырнул 30 монет, которые ему дали, в лицо первосвященникам.
Те сказали: ну твои деньги, делай, что хочешь. Он повесился на дереве, не в силах вынести того, что сделал.
Пётр горько плакал о своём предательстве и ещё не знал о прощении.
Наступила суббота, которая будет медленно тянуться. Мы будем читать и вспоминать, что же должно было случиться дальше.
Что о Нём предсказывали. Что Он Сам говорил. Каким далёким кажется тот прежний мир, в котором ещё не было этой смерти. Который только стал делаться лучше, потому что люди услышали и поверили...
Всю эту неделю в Греции люди не говорят «Привет» или «Здравствуйте» друг другу при встрече. Они говорят: «Хорошей Пасхи!», «Хорошего Воскресения!». В магазинах, на улице. Встречая знакомых и не очень.
Я понимаю, что сумбурно. Но что успел увидеть и вспомнить в этот день после бессонной ночи путешествия.
И такое понимание, что ничего не можешь в этом изменить. И умер тот, Кто говорил, что может. Жизнь окончательно стала бессмысленной. Какой ещё Пасхи ждут люди? Почему шепчутся, что Он и говорил, что его убьют и Он воскреснет в третий день. Почему всё так странно. А ещё многие живут дальше, как будто ничего и не произошло.
Завтра рано вставать и на паром, плыть к месту нашего назначения. Напишу, если будут новости.
* * *
От Vitaly Lipatov 2.5.16 0:36
Вчера писал до часу ночи. Хотелось сразу передать, что видел и слышал, чтобы не отрываться от событий.
В Субботу встали в 6 утра, и отправились на паром. Но оказалось, что офис, где выдают диамонити́рион (разрешение на въезд на Афон), ещё закрыт, а позвонить, чтобы прямо к парому их привезли, забыли. Так что мы не смогли уплыть на раннем пароме, и наши планы попасть утром на службу не осуществились.
В субботу большой праздник у иудеев, Песа́х, и все праздновали уход еврейского народа из египетского рабства.
А ещё Суббота - день молчания. Ученики разбежались, и вообще кажется, что все боятся говорить о том, что вчера произошло. Одним тяжело, другим страшно. И вообще о смерти всегда лучше притворяться, что её нет.
А Христос сошёл во ад. Все люди от Адама до Христа попадали в ад по смерти тела. Ад обрадовался, принимая Человека, и ужаснулся, когда в открытые ворота вошёл Бог, Который разрушил ад и вывел людей из места вечных мучений. Смерть оказалась побеждена, приводя теперь не в ад, а в наследие вечной жизни - тех, кто выбирает быть с Истиной и Любовью. Чего никто не достоин.
Позже Христа умер один из разбойников - тот, который висел по правую руку от него (для нас слева) и сказал Христу: «вспомни обо мне, когда придёшь в Своё царство».
И этот разбойник стал первым человеком, попавшим в рай после смерти. И как образно, ярко пишет Иоанн Златоуст об этом. Увидел разбойник в раю Илию и Еноха, и спрашивает: вы кто такие? А они у него: а ты кто такой? Как ты, в одежде разбойника, попал в рай первым из смертных?
А мы приплыли в монастырь, когда уже все зашли в трапезную и сели есть. Оставили вещи и пошли бродить, рассматривая всё вокруг, и ещё не совсем веря, что мы уже здесь. Так каждый раз, когда ты уже здесь, но тебя ещё не приняли, всё как бы чужое, и к нему надо привыкнуть. Постояли тут, посидели там, и пошли к скамейке над отвесной скалой, смотреть вниз на море и слушать его шум. Там нас и нашёл Серафим, и повёл нас поселиться в его келье.
Потом мы поели на кухне, и пошли прогуляться к пчёлам, куда нас пригласили попробовать мёд. По дороге прошли мимо заграждения, через которое мы когда-то со склона, куда спаслись со скалы, из последних сил выползли на дорогу. Солнце пекло, дорога на гору. Дошли.
На пасеке открывали ульи для проверки. На нас одели защитные маски и рукавицы и мы стояли рядом, смотрели и слушали объяснения. Пчёлы оказались добрые, не приставучие, они ползали по сотам, кружились вокруг, но не стремились напасть или преследовать.
Потом мы поели соснового мёда из банки литров на 10.
Потом мы вернулись и спали, потому что за последние двое суток в сумме спал часов 6, а это маловато.
Потом я перепрошивал роутер, потому что он не поддерживал USB-модем, который я купил по дороге.
Что-то было ещё. И тут началась пасхальная служба. 10 вечера по афинскому времени.
Храм полон людьми, стоять долго и долго, часов до 5 утра. Усталость куда-то делась. Даже ноги не отваливались в этот раз.
Утром, едва рассвело, две слабые женщины отправились ко гробу. Мария Магдалина и Мария Иаковля. Они пришли, а камень от гроба отвален, внутри пусто. Увидев вроде садовника, спрашивают: где тело, куда ты положил его? Но сей ангел, бывший там в образе прекрасного юноши, отвечал им: «Что ищете живого между мёртвыми? Его нет здесь». Они, ещё не веря, пошли рассказать другим, что видели у гроба.
Часть учеников собралась у кого-то дома, заперев двери, потому что боялись, что их будут искать, чтобы тоже предать смерти.
Сидели грустные, обсуждали, как же быть дальше, когда учителя больше нет.
И явился Христос стал рядом с ними, и сказал: Мир вам! И показал им свои руки и ноги в ранах от гвоздей, и пробитые рёбра.
Одного ученика, которого звали Фома, по прозвищу Близнец, не было тогда с ними. И когда ему рассказали, что являлся воскресший Христос, он не поверил, и сказал: не поверю, пока не увижу сам эти раны, и не потрогаю их.
В другой день ученики собрались все вместе, Фома был с ними. И является Христос и говорит Фоме: «вот, потрогай Мои раны, и убедись, что это я». И дальше говорит слова, которые я ещё не совсем понял: «Блажен ты, Фома, что мог видеть и трогать Мои раны, и поверил. Но более блаженны те, кто не видел, и поверил».
На службе пели «Христо́с воскре́се из ме́ртвых, сме́ртию сме́рть попра́в, и су́щим во гробе́х живо́т дарова́в». Только по-гречески: «Χριστός Ανέστη εκ νεκρών, θανάτω θάνατον πατήσας και τοις εν τοις μνήμασιν, ζωήν χαρισάμενος.»
Когда было можно, пели все вместе. Хорошо петь, когда знаешь каждое слово. И когда можно громко.
Пасхальная радость появилась в полночь, когда среди мрачного пения вдруг послышался крик: Воскрес Христос!
И всё обрадовалось вокруг, все пошли в храм, а там звенят, поливают ароматной водой, радостно кричат, и все друг друга приветствуют этими словами. Только по-гречески. Хотя нас все монахи узнавали и считали своим долгом сказать нам по-русски: «Христос Воскресе!».
Потом мы поели и опять спали. Потом настраивали интернет и почтовую программу. Связь с перебоями, но есть.
Ещё нужно было время всем написать множество ответных поздравлений с Пасхой.
Потом опять служба. Читали Евангелие. Несколько отрывков, на разных языках: помню церковно-славянский, французский, английский, греческий, сербский. Там шла речь о том, что я уже написал - как Господь явился ученикам.
Первый час ночи, в 4 утра будет снова служба. В другое время писать было невозможно. Тут вообще невозможно побыть одному, приходится украдывать время у сна. Попробую немного поспать.
* * *
От Vitaly Lipatov 14.5.16 23:04
Привет!
За последние дни столько всего изменилось, что я даже не помню, о чём писал последний раз.
Последний день на острове был длинным. После службы, куда мы с Мишей пришли раньше всех, даже раньше игумена, мы успели немного поспать. Потом я сел работать, и что-то ещё пытался исправить.
Незаметно подошло время вечерней службы, после которой мы отправились к ручью искать мой свитер. Дней пять назад мы уже туда ходили, и решили по крутому руслу, проходившему в ущельи между огромных валунов, спуститься к морю. После долгого преодолевания препятствий, когда море уже показалось сквозь густую зелень, я отправился один на разведку, оставив Мишу фотографировать. Поползав над обрывом, выяснил, что впереди крутые скалы вниз, и спуститься не получится. Тут-то и выяснилось, что среди одежды, которая у меня в руке, отсутствует свитер. Уже начало темнеть, мы поспешили обратно. Я пытался увидеть, где он может быть, но бестолку.
Вылезли к тропинке мы уже ближе к девяти, солнце зашло, и мы начали путь в полумраке, а закончили в полной темноте. Хорошо, дверь в монастырь ещё не закрыли.
Так вот, в последний день я очень захотел вернуть-таки свитер. Мы втроём (и Серафим с нами) отправились к ручью. Оставив их на мостике, я один налегке побежал искать свитер, пытаясь вспомнить, как именно мы спускались в первый раз. Я смотрел по всем сторонам. Пройдя почти до конца, посмотрел налево и назад на отвесную стену, откуда нам было бы сложно спуститься. Почти у земли
на ветке дерева висел мой свитер. Я обрадовался и побежал обратно.
Миша захотел подняться по тропинке чуть выше на хребет чуть выше, чтобы пофотографировать другую сторону. Оттуда открылся отличный вид на гору Афон. Место замечательное, вокруг видно много много простора, а рядом зелень, последние лучи солнца... Последний день.
Обратно мы шли притихши. Потом отправились в храм в новом здании, чтобы попеть. Серафим показывал свою книгу, пел распевы на греческие и славянские тексты, и рассказывал о том, как это всё появлялось и устроено. Пел очень хорошо. Мы ещё услышим. Так наступила уже почти полночь и мы отправились спать. Часов до двух проговорили с Мишей, говоря о чём-то своём. Потом сказали друг другу обычное, но важное «Прости меня» и заснули.
Поспали мы немного, хотя и не справившись с будильником, звонившим у Миши в 3:30 и в 4:00. Я проснулся только ближе к шести, когда уже стало светить солнце и птицы усилили свои песни.
Виновато-опоздавшими пришли на службу. В храме навстречу шёл игумен. Миша у него благословился, а я так и вовсе бросился навстречу, перегородив дорогу. Миша сказал, что мы причащаемся. Перед этим был постный день. Последнее утешение для покидающих эти благословенные стены.
Потом трапеза, где мы постарались подкрепиться. И осталось ещё полтора часа на сборы. Мы сидели напротив двери на балкон, и смотрели, когда почти на горизонте из-за поворота появится корабль. Там у него ещё будет пара остановок, и у нас будет вдоволь времени дойти до пристани.
Я ещё с помощью Серафима перефотографировал книгу старца Георгия на английском, чтобы почитать потом. Мы быстро собрались, ничего не забыли и отправились в путь.
Игумен один выходил в ворота. Мы побежали за ним. Оказалось, что он куда-то отправился. О чём-то говорит Серафиму и даёт ему ключ. Серафим убегает. Мы с игуменом идём к выходу из монастыря. Он говорит, что едет в Кариэ́с. Спрашивает сколько времени. Я показываю экран телефона. Я не знаю греческого, он не знает английского. Мне было очень важно пройти рядом со старцем эти несколько шагов.
Прибегает Серафим с сотовым телефоном, который игумен, оказалось, забыл в келье. Говорит, что игумен едет встречать какого-то президента.
Дальше у нас всё по традиции. Мы прощаемся с Серафимом и Михаилом, которые нас провожали. Паром отплывает.
Они машут. Мы машем. Недолго плывём до Дафни. Там покупаем билеты до Уранополиса, последние в очереди
в кассу. Садимся и уже опять в пути. Постояв наверху, я решию таки поспать, впереди ещё 18 часов дороги. Иду вниз, пытаюсь устроиться. Очень неудобно. Немного поспал. Приходит Миша: начался дождь.
Устраивается и тоже немного спит. Пошли опять на верхнюю палубу. Уже приближаемся к Уранополису. Всё вокруг в каком-то тумане, солнца нет. В Уранополисе идём по шоссе с нашим огромным и тяжёлым чемоданом прочь из города. Там у поворота спуск к нашему месту на пляже, там где скала из песчаника отделит нас от остального пляжа. Попытался поднять чемодан и ручка с треском отвалилась.
Вода не так и тепла, никто не купается, но для русских она вполне пригодна. Я плаваю, устаю, опять плаваю. Пытаюсь научиться дышать и не думать об этом.
Потом строим замок. Я ношу камни, чтобы защитить его от волн, но те становятся всё сильнее, и легко перехлёстывают через вал.
Решили пораньше пойти. Я поднял чемодан на плечо, и мы еле выбрались на дорогу, я дышал из последних сил, Миша поддерживал чемодан на мне.
Пообедали у болгарина. Заказали каба́чки, картофель фри и осминога жареного. С трудом всё поглотили, побродили по магазинам для туристов, купили морскую губку мыться и отправились к автобусу. Там вроде удалось поспать. Мишина голова стремилась упасть с моего плеча, пока я не догадался положить на плечо сложенный свитер и немного отодвинуться.
Хорошо спаться стало только к моменту приезда. Сразу на такси и в аэропорт. Делать больше нечего.
Времени ещё оставалось много, почти 3 часа до отлёта. Мы поели мороженого, повспоминав недосягаемый ленинградский пломбир, я пошатался в поисках того, как же подключиться к Wi-Fi. Везде плохо со связью.
Увидев автомат, который в обмен на 2 € выдаёт памятный жетончик с изображением Александра Македонского, опустил туда 2 €. Они застряли. Как я только не пытался. Сильно кулаком не стучал (всё же Европа). Потом сложил вдоль визитку «лодочкой» и просунул в монетоприёмник. Моя монетка выкатилась мне обратно.
Паспортный контроль. Ожидание. Автобус до самолёта. Взлёт. По дороге нестрашная турбулентность, самолёт немного потряхивает. Но стюардессы сразу перестают раздавать сок и укатывают тележку. Так повторялось несколько раз. В общем, всю дорогу они отвлекали своей едой и не давали толком уснуть. Прилетели вовремя. Чемодан в сохранности. У Миши так и нет связи в телефоне, которая пропала ещё после самолёта в Салоники. Несколько раз разбираю телефон, в итоге чищу контакты симки и телефон заводится. Нас встречает Мишин папа на машине и отвозит к ним домой.
4 утра. Нас кормят, стелют мне кровать, и хотя вроде надо на работу, я не отказываюсь и засыпаю без будильника, хотя и не сразу. Незнакомый шум вокруг, гудки локомотивов за окном...
Просыпаюсь. Иду к Мише, он уже проснулся. Говорит, что стало жалко меня будить. Завтракаем. Долго копируем фотографии и видео к нему на ноут, одновременно восстанавливая его пароль к Skype.
Всё-таки приезжаю на работу. Вроде всё знакомое, но какое-то не такое родное. Родное осталось где-то там, в монастыре на скале у берега Эгейского моря. Это так странно и необъяснимо. Особенно если учесть, что наверное я бы не смог там долго пробыть. Чувствую себя совершенно неготовым. Странно быть разбойником, который ещё не всех убил, поэтому не готов ещё раскаяться и пойти в монастырь.
Какие-то дела, вопросы, странный пятничный ритм, интернет, попытка борьбы с вкладками в браузере...
Звоню Пашиной маме, сообщаю, что приехал. Говорит, что мы обязательно на днях увидимся.
Все уходят, остаюсь один... Ещё что-то пишу кому-то, и чувствую, что пора домой.
Прихожу домой. Надо поставить бельё стираться. Мокрые плавки всё же протухли. А всего полдня прошло. Закинул вещи из пакета, снял с себя всё, включил стиральную машину, почистил зубы. Закрыл дверь, чтобы не слышно было шума. Растянулся на кровати. Вроде ещё есть силы, но надо высыпаться. Будильник на 9.
Просыпаться не хотелось. Сон вдруг стал здоровым и не хотел выключаться. Когда наконец разлепил глаза, был уже 11-й час. Сделал зарядку, не поднимаясь. Вскочил, развесил бельё и побежал в магазин. Купил еды на работу, и вина на всякий случай. Когда-то мы же будем что-то отмечать.
Подумал, что будет не так и плохо, если я приду позже. Ведь это я приехал, значит, я и должен прийти, когда ты уже будешь на работе. Так и получилось, я пришёл почти следом.
Я думал, что я так соскучился, что подбегу и подниму тебя. Но я какой-то немного потерянный эти два дня, ещё не осознал, что я уже вернулся. Всё равно я был рад увидеться. У меня конечно много противоречивых эмоций, которые не всегда возможно выразить, а может быть и не нужно.
Это хорошо, когда рядом есть человек, с которым можно говорить. И хотя приходится придерживаться главного правила - говорить не больше, чем говорит человек, всё равно это бывает утешительно. Говорить не больше - это значит, не открываться больше, чем открывается тебе человек. Наверное, это помогает оставаться всё же высказанному понятым. А может быть, сохраняет от того, чтобы сказать лишнее.
Хотя, например (у меня всегда крайние примеры), глупо не говорить человеку, что его любишь, если это и так очевидно из всего поведения и отношения. А может быть, глупо говорить. Зачем говорить, когда нужно просто поступать так, чтобы соответствовать. Это не значит, что надо сразу просто пойти и умереть за человека. Нет, надо просто говорить «не как я хочу, а как ты» каждый день, и не словами, а поступками.
Это уже пошли не воспоминания о сегодняшнем дне, а мысли, которые в нём были внутри меня. Наверное, они похожи изо дня в день, только я их не записываю.
Не то что бы мне грустно - это же я сам выбрал. Не то что бы мне одиноко. Что делать, разве может быть по-другому. Я подумал, что если я не могу разговаривать, я могу просто написать. Не так важно, кому, и не так важно, что. Этим можно и пренебречь.
Жизнь слишком безвыходна, я пытался об этом написать в стихах. Когда кажется не так, это всего лишь временная иллюзия, когда обстановка вокруг подразумевает развитие, кажется, что нужно сделать то и это, и завтра будет день. И вообще, каждый живёт как тот человек, который сказал себе: ешь, пей, веселись, добра у тебя на многие годы. А к нему явился ангел и сказал: безумец, твоя жизнь будет отнята этой ночью, а ты о чём думаешь.
Это я всегда так думал, с тех пор как начал думать. Я даже знаю, что бывает счастье. И даже, как быстро оно проходит, как проходит сквозь пальцы как вода уходит в песок. Хорошо тому, кто может видеть по-другому.
Я пишу тебе и как бы не тебе. Я бы не стал говорить это или писать специально, чтобы загрузить зачем-то своими переживаниями, которыми я всё равно не могу поделиться в полной мере. Я пытался понять форму, в какой их можно было бы выразить. Но нужно ли это, и кто готов вынести, и что может сказать в ответ.
Потом я подумал, что отвечать на письма не обязательно, и я напишу, и не буду ждать ответа, как уже делал не раз за последний год.
И я даже знаю, почему не стоит ни с кем делиться. Если человек не сможет понять, всё только станет ещё хуже. А если сможет, то я своей откровенностью только поставлю его в сложную ситуацию, из которой ему придётся, наверняка не очень красиво, выходить.
Так что я лучше буду дальше улыбаться, держаться как могу, писать стихи и стараться утешать тех, кого ещё можно утешить. Мир часто ужасен, и люди творят страшные дела, но дни всего этого недолги.
Я наверняка способен на безрассудные эксперименты и это один из них. Я не против опыта над собой. Прости, что вовлекаю и тебя в общение со мной. Не понимаешь? Наверное, просто это был ещё не тот поворот, за которым... Да, я тоже не понимаю.
Я просто хочу быть простым, как просты наши отношения. Просто радоваться, просто говорить, просто говорить привет. И даже просто побороться иногда. Я очень стараюсь, и у меня, кажется, получается, благодаря тебе. Я не умею высказать всё это, и даже уверен, что нужно ничего этого говорить. Но не могу удержаться и каждый раз это повторяю.
Пойду я спать. Может быть завтра будет лучше.
Как написал один человек год назад:
«Я знаю, потому что я тоже.
Мы слишком долго жили вместе, а теперь рядом стало пусто.
Можно поплавать. А завтра будет легче.
Зато знаешь, что надо радоваться возможности быть рядом и общаться, каждой минутой дорожить.»
Которому я написал сегодня в ответ: ”Ты написал «можно поплавать». Я сначала не понял, что это телефон тебе заменил слово. Что ж, так тоже неплохо, смотри. Вот тебе и потутаху...
Не знаю, что-то грустно, грустно.... Наверное, завтра будет легче... А в понедельник начнётся кутерьма, работа, люди...
Да, надо радоваться каждой минуте... Я старался... Мы очень счастливые, что у нас есть возможность бывать на Афоне, и ещё, что у нас есть столько возможности общаться”
Да, был рад возможности просто написать, не стараясь ничего выразить. Можешь даже не читать :)
Дорогой Дима!
Ещё не знаю, как удастся отправить это письмо, потому что с Wi-Fi в аэропорту странная проблема. Он бесплатный, но неизвестно как к нему подключиться. Видимо, где-то надо пройти проверку личности :)
Ещё несколько дней назад Христос на ослике въезжал в Иерусалим, и народ приветствовал Его, как Царя, и радовался, что настало такое время, и теперь начнётся совершенно другая жизнь.
А Он говорил им простое: кто хочет быть со Мною в вечной жизни, тот пусть исполнит Мои заповеди.
Не знаю, что потом с ними такое случилось, почему они обезумели.
То ли после этой истории с Лазарем, другом Христа. Он неожиданно заболел и умер, его запеленали и положили в гроб (в пещеру), и завалили вход. А Христос только на четвёртый день пришёл к его гробу, и заплакал там, вспомнив друга. А потом сказал: «Лазарь, выйди оттуда!»
И Лазарь вышел. Обвитый пеленами. Живой. Воскрешённый.
А может, потому, что Он всегда говорил правду, и ненависть к Нему за это росла. Или потому, что сказал, что Царство Его не от мира сего. А от Него ждали, что он освободит из рабства иудейский народ, который был порабощён Римской империей.
И вот уже Его ищут убить старейшины народа иудейского. И собрали совещание и обсуждают, что делать. А тут Иуда приходит, и спрашивает, сколько ему дадут денег за то, что он покажет, где Христос. И ему дали денег.
Вот наступает ночь. Христос молится в Гефсиманском саду, молится до кровавого пота, а ученики, которые были с ним, заснули. И Он один, совсем один. Темно.
Потом Он будит учеников со словами: спите, почиваете, а уже пришёл предающий Меня.
И тут приближается толпа стражников и людей, трещат факелы, и Иуда целует Христа, показывая тем самым, кого надо схватить. И слышит в ответ: «целованием ли предаёшь Сына человеческого?»
Потом костры во дворе дома, потому что ещё холодно весной и ночь.
Апостол Пётр среди другого народа греется у костра и ждёт, что же дальше будет.
И его и раз и другой и третий узнаю́т разные люди, и говорят, что и он ходил среди других учеников за Христом. И он трижды отрекается, говоря, что не знает, о чём они.
А потом всё понеслось ещё быстрее. Лжесвидетели, суд префекта Иудеи Пилата из По́нты, который вины не нашёл никакой, но из страха (ему сказали: может ты не друг императору, поэтому не хочешь казнить того, кого мы привели) приказал казнить. Невиновного.
И вот приговор произнесён и исполнен.
Христос распят на кресте. Рядом остались немногие, но в их числе - ученик Иоанн, который в будущем будет назван Иоанном Богословом,
и Мария, мать Иисуса. И ещё стражники. Вскоре раздаётся крик на арамейском: «Ил́и, ил́и, лима́ савахфани́!», то есть «Боже мой, Боже мой, вскую оставил мя еси́» - почему Ты меня оставил!
Непонимающие люди из толпы говорят: Илью зовёт.
Мир содрогнулся. Бог умер на кресте, казнённый вместе с разбойниками самой позорной и страшной казнью того времени.
А близится праздник Пасхи Иудейской - каждый год они вспоминают, как ушли в этот день из египетского рабства.
И надо убрать скорее тела. У Пилата просят разрешения забрать и похоронить любимого учителя. Он разрешает, отправив стражников удостовериться в смерти.
И вот я уже сегодня видел в храме в Салониках, как на глазах собравшихся людей приставляют лестницу и бережно снимают тело, заворачивают в пелены и несут. Несут, чтобы похоронить в гробе, который уступил один хороший человек.
До людей ещё не доходит то, что случилось, они ещё не плачут, они ещё не отчаялись, что умерла их надежда. Они молча делают то, что положено в таких случаях. Горько напевая что-то на незнакомом греческом языке, таким похожим на то, на котором говорили в те давние времена.
Потом мы искали сим-карту, обедали, ехали на автобусе в Уранополис и всю дорогу проспали. И когда вечером в темноте уже мы сидели на улице в ресторанчике и ели жареную картошку и кабачки, вдруг послышалось пение, и на дороге появилось множество людей. С грустным пением они опять несли драгоценное тело, чтобы похоронить. Это было неожиданно, мы уже думали, что пережили это. Казалось, весь город вышел со свечами. Они несли тяжёлые носилки, и шли по разным улицам, и несли, несли, несли... Мы пошли вслед за ними, и после долгого пути пришли вслед за ними в храм, и опять Его хоронили.
Ученики разбежались, потому что Тот, кто обещал вечную жизнь, Сам оказался смертным. Осталось прятаться и ждать, когда придут и за тобой.
Мрачно и безысходно. Иуда побежал и в отчаянии швырнул 30 монет, которые ему дали, в лицо первосвященникам.
Те сказали: ну твои деньги, делай, что хочешь. Он повесился на дереве, не в силах вынести того, что сделал.
Пётр горько плакал о своём предательстве и ещё не знал о прощении.
Наступила суббота, которая будет медленно тянуться. Мы будем читать и вспоминать, что же должно было случиться дальше.
Что о Нём предсказывали. Что Он Сам говорил. Каким далёким кажется тот прежний мир, в котором ещё не было этой смерти. Который только стал делаться лучше, потому что люди услышали и поверили...
Всю эту неделю в Греции люди не говорят «Привет» или «Здравствуйте» друг другу при встрече. Они говорят: «Хорошей Пасхи!», «Хорошего Воскресения!». В магазинах, на улице. Встречая знакомых и не очень.
Я понимаю, что сумбурно. Но что успел увидеть и вспомнить в этот день после бессонной ночи путешествия.
И такое понимание, что ничего не можешь в этом изменить. И умер тот, Кто говорил, что может. Жизнь окончательно стала бессмысленной. Какой ещё Пасхи ждут люди? Почему шепчутся, что Он и говорил, что его убьют и Он воскреснет в третий день. Почему всё так странно. А ещё многие живут дальше, как будто ничего и не произошло.
Завтра рано вставать и на паром, плыть к месту нашего назначения. Напишу, если будут новости.
* * *
От Vitaly Lipatov 2.5.16 0:36
Вчера писал до часу ночи. Хотелось сразу передать, что видел и слышал, чтобы не отрываться от событий.
В Субботу встали в 6 утра, и отправились на паром. Но оказалось, что офис, где выдают диамонити́рион (разрешение на въезд на Афон), ещё закрыт, а позвонить, чтобы прямо к парому их привезли, забыли. Так что мы не смогли уплыть на раннем пароме, и наши планы попасть утром на службу не осуществились.
В субботу большой праздник у иудеев, Песа́х, и все праздновали уход еврейского народа из египетского рабства.
А ещё Суббота - день молчания. Ученики разбежались, и вообще кажется, что все боятся говорить о том, что вчера произошло. Одним тяжело, другим страшно. И вообще о смерти всегда лучше притворяться, что её нет.
А Христос сошёл во ад. Все люди от Адама до Христа попадали в ад по смерти тела. Ад обрадовался, принимая Человека, и ужаснулся, когда в открытые ворота вошёл Бог, Который разрушил ад и вывел людей из места вечных мучений. Смерть оказалась побеждена, приводя теперь не в ад, а в наследие вечной жизни - тех, кто выбирает быть с Истиной и Любовью. Чего никто не достоин.
Позже Христа умер один из разбойников - тот, который висел по правую руку от него (для нас слева) и сказал Христу: «вспомни обо мне, когда придёшь в Своё царство».
И этот разбойник стал первым человеком, попавшим в рай после смерти. И как образно, ярко пишет Иоанн Златоуст об этом. Увидел разбойник в раю Илию и Еноха, и спрашивает: вы кто такие? А они у него: а ты кто такой? Как ты, в одежде разбойника, попал в рай первым из смертных?
А мы приплыли в монастырь, когда уже все зашли в трапезную и сели есть. Оставили вещи и пошли бродить, рассматривая всё вокруг, и ещё не совсем веря, что мы уже здесь. Так каждый раз, когда ты уже здесь, но тебя ещё не приняли, всё как бы чужое, и к нему надо привыкнуть. Постояли тут, посидели там, и пошли к скамейке над отвесной скалой, смотреть вниз на море и слушать его шум. Там нас и нашёл Серафим, и повёл нас поселиться в его келье.
Потом мы поели на кухне, и пошли прогуляться к пчёлам, куда нас пригласили попробовать мёд. По дороге прошли мимо заграждения, через которое мы когда-то со склона, куда спаслись со скалы, из последних сил выползли на дорогу. Солнце пекло, дорога на гору. Дошли.
На пасеке открывали ульи для проверки. На нас одели защитные маски и рукавицы и мы стояли рядом, смотрели и слушали объяснения. Пчёлы оказались добрые, не приставучие, они ползали по сотам, кружились вокруг, но не стремились напасть или преследовать.
Потом мы поели соснового мёда из банки литров на 10.
Потом мы вернулись и спали, потому что за последние двое суток в сумме спал часов 6, а это маловато.
Потом я перепрошивал роутер, потому что он не поддерживал USB-модем, который я купил по дороге.
Что-то было ещё. И тут началась пасхальная служба. 10 вечера по афинскому времени.
Храм полон людьми, стоять долго и долго, часов до 5 утра. Усталость куда-то делась. Даже ноги не отваливались в этот раз.
Утром, едва рассвело, две слабые женщины отправились ко гробу. Мария Магдалина и Мария Иаковля. Они пришли, а камень от гроба отвален, внутри пусто. Увидев вроде садовника, спрашивают: где тело, куда ты положил его? Но сей ангел, бывший там в образе прекрасного юноши, отвечал им: «Что ищете живого между мёртвыми? Его нет здесь». Они, ещё не веря, пошли рассказать другим, что видели у гроба.
Часть учеников собралась у кого-то дома, заперев двери, потому что боялись, что их будут искать, чтобы тоже предать смерти.
Сидели грустные, обсуждали, как же быть дальше, когда учителя больше нет.
И явился Христос стал рядом с ними, и сказал: Мир вам! И показал им свои руки и ноги в ранах от гвоздей, и пробитые рёбра.
Одного ученика, которого звали Фома, по прозвищу Близнец, не было тогда с ними. И когда ему рассказали, что являлся воскресший Христос, он не поверил, и сказал: не поверю, пока не увижу сам эти раны, и не потрогаю их.
В другой день ученики собрались все вместе, Фома был с ними. И является Христос и говорит Фоме: «вот, потрогай Мои раны, и убедись, что это я». И дальше говорит слова, которые я ещё не совсем понял: «Блажен ты, Фома, что мог видеть и трогать Мои раны, и поверил. Но более блаженны те, кто не видел, и поверил».
На службе пели «Христо́с воскре́се из ме́ртвых, сме́ртию сме́рть попра́в, и су́щим во гробе́х живо́т дарова́в». Только по-гречески: «Χριστός Ανέστη εκ νεκρών, θανάτω θάνατον πατήσας και τοις εν τοις μνήμασιν, ζωήν χαρισάμενος.»
Когда было можно, пели все вместе. Хорошо петь, когда знаешь каждое слово. И когда можно громко.
Пасхальная радость появилась в полночь, когда среди мрачного пения вдруг послышался крик: Воскрес Христос!
И всё обрадовалось вокруг, все пошли в храм, а там звенят, поливают ароматной водой, радостно кричат, и все друг друга приветствуют этими словами. Только по-гречески. Хотя нас все монахи узнавали и считали своим долгом сказать нам по-русски: «Христос Воскресе!».
Потом мы поели и опять спали. Потом настраивали интернет и почтовую программу. Связь с перебоями, но есть.
Ещё нужно было время всем написать множество ответных поздравлений с Пасхой.
Потом опять служба. Читали Евангелие. Несколько отрывков, на разных языках: помню церковно-славянский, французский, английский, греческий, сербский. Там шла речь о том, что я уже написал - как Господь явился ученикам.
Первый час ночи, в 4 утра будет снова служба. В другое время писать было невозможно. Тут вообще невозможно побыть одному, приходится украдывать время у сна. Попробую немного поспать.
* * *
От Vitaly Lipatov 14.5.16 23:04
Привет!
За последние дни столько всего изменилось, что я даже не помню, о чём писал последний раз.
Последний день на острове был длинным. После службы, куда мы с Мишей пришли раньше всех, даже раньше игумена, мы успели немного поспать. Потом я сел работать, и что-то ещё пытался исправить.
Незаметно подошло время вечерней службы, после которой мы отправились к ручью искать мой свитер. Дней пять назад мы уже туда ходили, и решили по крутому руслу, проходившему в ущельи между огромных валунов, спуститься к морю. После долгого преодолевания препятствий, когда море уже показалось сквозь густую зелень, я отправился один на разведку, оставив Мишу фотографировать. Поползав над обрывом, выяснил, что впереди крутые скалы вниз, и спуститься не получится. Тут-то и выяснилось, что среди одежды, которая у меня в руке, отсутствует свитер. Уже начало темнеть, мы поспешили обратно. Я пытался увидеть, где он может быть, но бестолку.
Вылезли к тропинке мы уже ближе к девяти, солнце зашло, и мы начали путь в полумраке, а закончили в полной темноте. Хорошо, дверь в монастырь ещё не закрыли.
Так вот, в последний день я очень захотел вернуть-таки свитер. Мы втроём (и Серафим с нами) отправились к ручью. Оставив их на мостике, я один налегке побежал искать свитер, пытаясь вспомнить, как именно мы спускались в первый раз. Я смотрел по всем сторонам. Пройдя почти до конца, посмотрел налево и назад на отвесную стену, откуда нам было бы сложно спуститься. Почти у земли
на ветке дерева висел мой свитер. Я обрадовался и побежал обратно.
Миша захотел подняться по тропинке чуть выше на хребет чуть выше, чтобы пофотографировать другую сторону. Оттуда открылся отличный вид на гору Афон. Место замечательное, вокруг видно много много простора, а рядом зелень, последние лучи солнца... Последний день.
Обратно мы шли притихши. Потом отправились в храм в новом здании, чтобы попеть. Серафим показывал свою книгу, пел распевы на греческие и славянские тексты, и рассказывал о том, как это всё появлялось и устроено. Пел очень хорошо. Мы ещё услышим. Так наступила уже почти полночь и мы отправились спать. Часов до двух проговорили с Мишей, говоря о чём-то своём. Потом сказали друг другу обычное, но важное «Прости меня» и заснули.
Поспали мы немного, хотя и не справившись с будильником, звонившим у Миши в 3:30 и в 4:00. Я проснулся только ближе к шести, когда уже стало светить солнце и птицы усилили свои песни.
Виновато-опоздавшими пришли на службу. В храме навстречу шёл игумен. Миша у него благословился, а я так и вовсе бросился навстречу, перегородив дорогу. Миша сказал, что мы причащаемся. Перед этим был постный день. Последнее утешение для покидающих эти благословенные стены.
Потом трапеза, где мы постарались подкрепиться. И осталось ещё полтора часа на сборы. Мы сидели напротив двери на балкон, и смотрели, когда почти на горизонте из-за поворота появится корабль. Там у него ещё будет пара остановок, и у нас будет вдоволь времени дойти до пристани.
Я ещё с помощью Серафима перефотографировал книгу старца Георгия на английском, чтобы почитать потом. Мы быстро собрались, ничего не забыли и отправились в путь.
Игумен один выходил в ворота. Мы побежали за ним. Оказалось, что он куда-то отправился. О чём-то говорит Серафиму и даёт ему ключ. Серафим убегает. Мы с игуменом идём к выходу из монастыря. Он говорит, что едет в Кариэ́с. Спрашивает сколько времени. Я показываю экран телефона. Я не знаю греческого, он не знает английского. Мне было очень важно пройти рядом со старцем эти несколько шагов.
Прибегает Серафим с сотовым телефоном, который игумен, оказалось, забыл в келье. Говорит, что игумен едет встречать какого-то президента.
Дальше у нас всё по традиции. Мы прощаемся с Серафимом и Михаилом, которые нас провожали. Паром отплывает.
Они машут. Мы машем. Недолго плывём до Дафни. Там покупаем билеты до Уранополиса, последние в очереди
в кассу. Садимся и уже опять в пути. Постояв наверху, я решию таки поспать, впереди ещё 18 часов дороги. Иду вниз, пытаюсь устроиться. Очень неудобно. Немного поспал. Приходит Миша: начался дождь.
Устраивается и тоже немного спит. Пошли опять на верхнюю палубу. Уже приближаемся к Уранополису. Всё вокруг в каком-то тумане, солнца нет. В Уранополисе идём по шоссе с нашим огромным и тяжёлым чемоданом прочь из города. Там у поворота спуск к нашему месту на пляже, там где скала из песчаника отделит нас от остального пляжа. Попытался поднять чемодан и ручка с треском отвалилась.
Вода не так и тепла, никто не купается, но для русских она вполне пригодна. Я плаваю, устаю, опять плаваю. Пытаюсь научиться дышать и не думать об этом.
Потом строим замок. Я ношу камни, чтобы защитить его от волн, но те становятся всё сильнее, и легко перехлёстывают через вал.
Решили пораньше пойти. Я поднял чемодан на плечо, и мы еле выбрались на дорогу, я дышал из последних сил, Миша поддерживал чемодан на мне.
Пообедали у болгарина. Заказали каба́чки, картофель фри и осминога жареного. С трудом всё поглотили, побродили по магазинам для туристов, купили морскую губку мыться и отправились к автобусу. Там вроде удалось поспать. Мишина голова стремилась упасть с моего плеча, пока я не догадался положить на плечо сложенный свитер и немного отодвинуться.
Хорошо спаться стало только к моменту приезда. Сразу на такси и в аэропорт. Делать больше нечего.
Времени ещё оставалось много, почти 3 часа до отлёта. Мы поели мороженого, повспоминав недосягаемый ленинградский пломбир, я пошатался в поисках того, как же подключиться к Wi-Fi. Везде плохо со связью.
Увидев автомат, который в обмен на 2 € выдаёт памятный жетончик с изображением Александра Македонского, опустил туда 2 €. Они застряли. Как я только не пытался. Сильно кулаком не стучал (всё же Европа). Потом сложил вдоль визитку «лодочкой» и просунул в монетоприёмник. Моя монетка выкатилась мне обратно.
Паспортный контроль. Ожидание. Автобус до самолёта. Взлёт. По дороге нестрашная турбулентность, самолёт немного потряхивает. Но стюардессы сразу перестают раздавать сок и укатывают тележку. Так повторялось несколько раз. В общем, всю дорогу они отвлекали своей едой и не давали толком уснуть. Прилетели вовремя. Чемодан в сохранности. У Миши так и нет связи в телефоне, которая пропала ещё после самолёта в Салоники. Несколько раз разбираю телефон, в итоге чищу контакты симки и телефон заводится. Нас встречает Мишин папа на машине и отвозит к ним домой.
4 утра. Нас кормят, стелют мне кровать, и хотя вроде надо на работу, я не отказываюсь и засыпаю без будильника, хотя и не сразу. Незнакомый шум вокруг, гудки локомотивов за окном...
Просыпаюсь. Иду к Мише, он уже проснулся. Говорит, что стало жалко меня будить. Завтракаем. Долго копируем фотографии и видео к нему на ноут, одновременно восстанавливая его пароль к Skype.
Всё-таки приезжаю на работу. Вроде всё знакомое, но какое-то не такое родное. Родное осталось где-то там, в монастыре на скале у берега Эгейского моря. Это так странно и необъяснимо. Особенно если учесть, что наверное я бы не смог там долго пробыть. Чувствую себя совершенно неготовым. Странно быть разбойником, который ещё не всех убил, поэтому не готов ещё раскаяться и пойти в монастырь.
Какие-то дела, вопросы, странный пятничный ритм, интернет, попытка борьбы с вкладками в браузере...
Звоню Пашиной маме, сообщаю, что приехал. Говорит, что мы обязательно на днях увидимся.
Все уходят, остаюсь один... Ещё что-то пишу кому-то, и чувствую, что пора домой.
Прихожу домой. Надо поставить бельё стираться. Мокрые плавки всё же протухли. А всего полдня прошло. Закинул вещи из пакета, снял с себя всё, включил стиральную машину, почистил зубы. Закрыл дверь, чтобы не слышно было шума. Растянулся на кровати. Вроде ещё есть силы, но надо высыпаться. Будильник на 9.
Просыпаться не хотелось. Сон вдруг стал здоровым и не хотел выключаться. Когда наконец разлепил глаза, был уже 11-й час. Сделал зарядку, не поднимаясь. Вскочил, развесил бельё и побежал в магазин. Купил еды на работу, и вина на всякий случай. Когда-то мы же будем что-то отмечать.
Подумал, что будет не так и плохо, если я приду позже. Ведь это я приехал, значит, я и должен прийти, когда ты уже будешь на работе. Так и получилось, я пришёл почти следом.
Я думал, что я так соскучился, что подбегу и подниму тебя. Но я какой-то немного потерянный эти два дня, ещё не осознал, что я уже вернулся. Всё равно я был рад увидеться. У меня конечно много противоречивых эмоций, которые не всегда возможно выразить, а может быть и не нужно.
Это хорошо, когда рядом есть человек, с которым можно говорить. И хотя приходится придерживаться главного правила - говорить не больше, чем говорит человек, всё равно это бывает утешительно. Говорить не больше - это значит, не открываться больше, чем открывается тебе человек. Наверное, это помогает оставаться всё же высказанному понятым. А может быть, сохраняет от того, чтобы сказать лишнее.
Хотя, например (у меня всегда крайние примеры), глупо не говорить человеку, что его любишь, если это и так очевидно из всего поведения и отношения. А может быть, глупо говорить. Зачем говорить, когда нужно просто поступать так, чтобы соответствовать. Это не значит, что надо сразу просто пойти и умереть за человека. Нет, надо просто говорить «не как я хочу, а как ты» каждый день, и не словами, а поступками.
Это уже пошли не воспоминания о сегодняшнем дне, а мысли, которые в нём были внутри меня. Наверное, они похожи изо дня в день, только я их не записываю.
Не то что бы мне грустно - это же я сам выбрал. Не то что бы мне одиноко. Что делать, разве может быть по-другому. Я подумал, что если я не могу разговаривать, я могу просто написать. Не так важно, кому, и не так важно, что. Этим можно и пренебречь.
Жизнь слишком безвыходна, я пытался об этом написать в стихах. Когда кажется не так, это всего лишь временная иллюзия, когда обстановка вокруг подразумевает развитие, кажется, что нужно сделать то и это, и завтра будет день. И вообще, каждый живёт как тот человек, который сказал себе: ешь, пей, веселись, добра у тебя на многие годы. А к нему явился ангел и сказал: безумец, твоя жизнь будет отнята этой ночью, а ты о чём думаешь.
Это я всегда так думал, с тех пор как начал думать. Я даже знаю, что бывает счастье. И даже, как быстро оно проходит, как проходит сквозь пальцы как вода уходит в песок. Хорошо тому, кто может видеть по-другому.
Я пишу тебе и как бы не тебе. Я бы не стал говорить это или писать специально, чтобы загрузить зачем-то своими переживаниями, которыми я всё равно не могу поделиться в полной мере. Я пытался понять форму, в какой их можно было бы выразить. Но нужно ли это, и кто готов вынести, и что может сказать в ответ.
Потом я подумал, что отвечать на письма не обязательно, и я напишу, и не буду ждать ответа, как уже делал не раз за последний год.
И я даже знаю, почему не стоит ни с кем делиться. Если человек не сможет понять, всё только станет ещё хуже. А если сможет, то я своей откровенностью только поставлю его в сложную ситуацию, из которой ему придётся, наверняка не очень красиво, выходить.
Так что я лучше буду дальше улыбаться, держаться как могу, писать стихи и стараться утешать тех, кого ещё можно утешить. Мир часто ужасен, и люди творят страшные дела, но дни всего этого недолги.
Я наверняка способен на безрассудные эксперименты и это один из них. Я не против опыта над собой. Прости, что вовлекаю и тебя в общение со мной. Не понимаешь? Наверное, просто это был ещё не тот поворот, за которым... Да, я тоже не понимаю.
Я просто хочу быть простым, как просты наши отношения. Просто радоваться, просто говорить, просто говорить привет. И даже просто побороться иногда. Я очень стараюсь, и у меня, кажется, получается, благодаря тебе. Я не умею высказать всё это, и даже уверен, что нужно ничего этого говорить. Но не могу удержаться и каждый раз это повторяю.
Пойду я спать. Может быть завтра будет лучше.
Как написал один человек год назад:
«Я знаю, потому что я тоже.
Мы слишком долго жили вместе, а теперь рядом стало пусто.
Можно поплавать. А завтра будет легче.
Зато знаешь, что надо радоваться возможности быть рядом и общаться, каждой минутой дорожить.»
Которому я написал сегодня в ответ: ”Ты написал «можно поплавать». Я сначала не понял, что это телефон тебе заменил слово. Что ж, так тоже неплохо, смотри. Вот тебе и потутаху...
Не знаю, что-то грустно, грустно.... Наверное, завтра будет легче... А в понедельник начнётся кутерьма, работа, люди...
Да, надо радоваться каждой минуте... Я старался... Мы очень счастливые, что у нас есть возможность бывать на Афоне, и ещё, что у нас есть столько возможности общаться”
Да, был рад возможности просто написать, не стараясь ничего выразить. Можешь даже не читать :)