Атаман Григорьев. Свидетельства немецкого лейтенанта
Отрывок из книги «Николаев, последний форпост немецких войск на Черном море», изданной в 1919 году в г. Дуйсбург (Германия). Автор книги, руководитель пресс-службы николаевского военного гарнизона Вальтер Фест с немецкой педантичностью изложил череду событий, свидетелями которых стали оккупационные войска, стоявшие в Николаеве с середины ноября 1918 по март 1919 года.
Григорьевцы
Григорьев со своим войском расположился на железнодорожной станции Николаева. В середине декабря 1918 года у меня появился прекрасный повод познакомиться с атаманом. Я воспользовался удобным случаем, чтобы взглянуть на легендарную «передвижную» штаб-квартиру Григорьева, о которой был много наслышан.
Мне поручили передать атаману официальные донесения. Сквозь заржавевшую раздвижную дверь николаевского вокзала мы с переводчиком вышли на перрон. Перед нами стоял поезд, состоящий из двух пассажирских и десятка товарных вагонов.
Возле поезда, как ни в чем не бывало, прогуливались бойцы Григорьева. Они вели себя совершенно не так, как наши солдаты.
Бойцы были одеты кто во что горазд, часто в гражданской одежде, с оружием разных видов. Постовые частично вооружены немецкими ружьями. Эта картина подтвердила наше предположение о том, что мы имеем дело с беспорядочной, собранной на улицах, плохо управляемой массой людей. Со стороны это, скорее, напоминало унылый цыганский табор, чем воинское подразделение. Прямо на перроне горели костры, на них бандиты готовили себе еду. Я заглянул в открытые вагоны: на грязной соломе в перерывах между караулом и сном вповалку валялись «бойцы» Григорьева. И эти люди пытаются навести порядок в городе?
Очень долго мы не могли найти Григорьева. Мы спрашивали встречных, но безрезультатно. Постовые ничего не отвечали на наши вопросы. Принимая во внимание небольшую площадь железнодорожного вокзала, это выглядело странным. Не помню уже после какой попытки нам попался «посвященный» боец, который и отвел нас к вагону первого класса. Вагон оказался наглухо закрыт со всех сторон. После долгого стука дверь наконец-то открыли, и мы смогли протиснуться в проход, тесно набитый людьми.
Наш переводчик долго вел переговоры прежде чем добился, чтобы нас представили. Медленно, шаг за шагом, мы продвигались в направлении апартаментов Григорьева. Мне удалось заглянуть в несколько купе, мимо которых мы проходили. Вместо прилежно работающих офицеров, которых я рассчитывал увидеть, виднелись лишь спящие тела. Дурной запах, наполнявший вагон, с каждым шагом усиливался. Когда открылась дверь кабинета атамана, вонь стала невыносимой, и мои глаза заслезились. Лицо переводчика выражало искренний испуг и отвращение. Мое, вероятно, тоже...
Прямо перед собой мы увидели Григорьева. Атаман, не глядя на нас, сворачивал покрывало, на котором только что спал. Чтобы не мешать ему в этом достойном занятии, мы некоторое время молча осматривали комнату руководителя революционного отряда.
Напомню, что это был вагон первого класса. По изношенной и грязной обивке сидений становилось ясно, что на нее постоянно кладут ноги в нечищеных и грязных сапогах. Пепельница вырвана из стены, а в образовавшееся отверстие воткнуты гильзы от снарядов. Кроме того, гильзы торчали и из складок в обивке диванов.
Григорьев торжественно нас поприветствовал и церемонно сел на диван. Рядом с ним занял место и его адъютант. За нашими переговорами через открытую дверь наблюдали все, кто смог найти место в тесном пространстве коридора. Мы потребовали у Григорьева ускорить отправку пустых железнодорожных вагонов.
Григорьев оказался темпераментным и экспрессивным человеком. Активно жестикулируя, он объяснил, что к задержке не имеет никакого отношения. В действительности он не был виноват в том, что транспорт задерживали. Позже нам удалось выяснить, что это наши немецкие «товарищи» останавливали пустые вагоны.
В качестве доказательства атаман приказал принести свои бумаги. Ему принесли большой блокнот, больше похожий на тетрадь для игры в карты. Григорьев принялся долго и нудно рассказывать нам о перемещениях пустых вагонов. Потом мы потребовали от атамана доступ к телефонной связи со Знаменкой. Это было сразу выполнено. После этого Григорьев выдвинул встречное требование: он просил дюжину револьверов с боеприпасами. Он не сказал об этом напрямую. Он просто показал револьвер, который лежал рядом, и добавил, что его офицерам такое оружие очень бы понравилось.
Но мы не поддержали разговор и изменили тему беседы. Время от времени солдаты прерывали наши переговоры, передавая телеграммы атаману, демонстрируя всем своим поведением строгости военного времени. Григорьев принимал бумаги широким жестом и, не открывая, прятал резким движением под подушку, на которой сидел, поджав под себя ноги. «Скорее, атаман! Срочное!» - поторапливали рассыльные. Резким, хрюкающим звуком Григорьев отсылал их обратно. Шелест бумаг под подушкой наводил на мысль, что большинство донесений так и не было ни распечатано, ни прочитано. Попрощавшись с Григорьевым и выйдя из вагона, мы с переводчиком оказались на свежем, чистом зимнем воздухе. И тогда мы посмотрели друг на друга и рассмеялись...
Вторая встреча с Григорьевым у меня состоялась неделю спустя.
В сущности, она прошла так же безрезультатно, как и первая. Поводом для встречи стало полученное мною поручение подписать у атамана необходимые пропуска для почтового патруля, который нам необходимо было послать в Киев. Мы тогда еще простодушно верили в необходимость такой подписи. Глубокой темной ночью я проехал на извозчике по длинным улицам Николаева в сопровождении лишь одного переводчика. На другое утро в нашем штабе скопились почти все журналисты Николаева. У них был один только вопрос: «О чем вы этой ночью договаривались с Григорьевым?». Это говорило о том недоверии и подозрении, с которым население города относилось к происходящему.
Другую историю о Григорьеве, но совсем не веселую, рассказал начальник вокзальной комендатуры: «Во время пребывания атамана Григорьева на железнодорожном пассажирском вокзале в Николаеве комендатура часто наблюдала за картиной жизни этих «воинов».
Бойцам не хватало ни оружия, ни форменной одежды. Частично этот недостаток восполнялся за счет грабежей магазинов города. Днем прямо на вокзале можно было часто услышать оркестр Григорьева, состоящий из гражданских лиц, которых специально арестовывали для игры возле вагона атамана. Там же, на перроне, допрашивали и других несчастных жертв. После короткого разговора их расстреливали за поездом или же грабили и отправляли восвояси. Адъютант Григорьева тоже был расстрелян среди прочих. О нем сказали, что он оказался шпионом, бывшим белогвардейским офицером, который втерся в доверие к атаману, чтобы разрушить его планы, но был вовремя разоблачен.
На снимках: Фотографии времен оккупации Николаева 1917-1918 гг. из личных архивов николаевских краеведов.
Историческая справка
Григорьев Никифор Александрович (1885 - 1919 гг.) - "атаман повстанческих войск". Отличился личной храбростью в русско-японской и Первой мировой войнах. Возглавив массы "незаможных" селян, воевал последовательно под знаменами Петлюры, гетмана Скоропадского, а затем примкнул к большевикам, которые за боевые заслуги наградили его орденом Красного Знамени, хотя доверием атаман у них не пользовался. В отдельные периоды гражданской междоусобицы войска Григорьева захватывали Херсон, Николаев, Одессу, а после разрыва с красными григорьевцы подступили к Полтаве и Киеву и представляли значительную военную силу.
Несмотря на формальное объединение с батькой Махно, два народных вожака конкурировали между собой "за народную любовь", что и привело к убийству Григорьева махновцами на Кировоградщине, родине Никифора, по мнению ряда историков. Современники отмечали склонность атамана к спиртному и политическим авантюрам. Он отличался антисемитизмом и непомерными личными амбициями. Григорьев несколько лет провел в Николаеве: до войны учился в фельдшерской школе и, по некоторым данным, служил штабс-капитаном в 58-м Прагском пехотном полку, квартировавшем в нашем городе. В 1917 году оставшаяся часть этого полка была реорганизована в 17-й Александрийский пехотный полк, в котором будущий предводитель народных масс был назначен командиром роты.
Проект перевода редкого издания столетней давности организовал Юрий Любаров yositch, финансовая поддержка - Александр Жолобецкий. Цитируется по Микола.нет
Григорьевцы
Григорьев со своим войском расположился на железнодорожной станции Николаева. В середине декабря 1918 года у меня появился прекрасный повод познакомиться с атаманом. Я воспользовался удобным случаем, чтобы взглянуть на легендарную «передвижную» штаб-квартиру Григорьева, о которой был много наслышан.
Мне поручили передать атаману официальные донесения. Сквозь заржавевшую раздвижную дверь николаевского вокзала мы с переводчиком вышли на перрон. Перед нами стоял поезд, состоящий из двух пассажирских и десятка товарных вагонов.
Возле поезда, как ни в чем не бывало, прогуливались бойцы Григорьева. Они вели себя совершенно не так, как наши солдаты.
Бойцы были одеты кто во что горазд, часто в гражданской одежде, с оружием разных видов. Постовые частично вооружены немецкими ружьями. Эта картина подтвердила наше предположение о том, что мы имеем дело с беспорядочной, собранной на улицах, плохо управляемой массой людей. Со стороны это, скорее, напоминало унылый цыганский табор, чем воинское подразделение. Прямо на перроне горели костры, на них бандиты готовили себе еду. Я заглянул в открытые вагоны: на грязной соломе в перерывах между караулом и сном вповалку валялись «бойцы» Григорьева. И эти люди пытаются навести порядок в городе?
Очень долго мы не могли найти Григорьева. Мы спрашивали встречных, но безрезультатно. Постовые ничего не отвечали на наши вопросы. Принимая во внимание небольшую площадь железнодорожного вокзала, это выглядело странным. Не помню уже после какой попытки нам попался «посвященный» боец, который и отвел нас к вагону первого класса. Вагон оказался наглухо закрыт со всех сторон. После долгого стука дверь наконец-то открыли, и мы смогли протиснуться в проход, тесно набитый людьми.
Наш переводчик долго вел переговоры прежде чем добился, чтобы нас представили. Медленно, шаг за шагом, мы продвигались в направлении апартаментов Григорьева. Мне удалось заглянуть в несколько купе, мимо которых мы проходили. Вместо прилежно работающих офицеров, которых я рассчитывал увидеть, виднелись лишь спящие тела. Дурной запах, наполнявший вагон, с каждым шагом усиливался. Когда открылась дверь кабинета атамана, вонь стала невыносимой, и мои глаза заслезились. Лицо переводчика выражало искренний испуг и отвращение. Мое, вероятно, тоже...
Прямо перед собой мы увидели Григорьева. Атаман, не глядя на нас, сворачивал покрывало, на котором только что спал. Чтобы не мешать ему в этом достойном занятии, мы некоторое время молча осматривали комнату руководителя революционного отряда.
Напомню, что это был вагон первого класса. По изношенной и грязной обивке сидений становилось ясно, что на нее постоянно кладут ноги в нечищеных и грязных сапогах. Пепельница вырвана из стены, а в образовавшееся отверстие воткнуты гильзы от снарядов. Кроме того, гильзы торчали и из складок в обивке диванов.
Григорьев торжественно нас поприветствовал и церемонно сел на диван. Рядом с ним занял место и его адъютант. За нашими переговорами через открытую дверь наблюдали все, кто смог найти место в тесном пространстве коридора. Мы потребовали у Григорьева ускорить отправку пустых железнодорожных вагонов.
Григорьев оказался темпераментным и экспрессивным человеком. Активно жестикулируя, он объяснил, что к задержке не имеет никакого отношения. В действительности он не был виноват в том, что транспорт задерживали. Позже нам удалось выяснить, что это наши немецкие «товарищи» останавливали пустые вагоны.
В качестве доказательства атаман приказал принести свои бумаги. Ему принесли большой блокнот, больше похожий на тетрадь для игры в карты. Григорьев принялся долго и нудно рассказывать нам о перемещениях пустых вагонов. Потом мы потребовали от атамана доступ к телефонной связи со Знаменкой. Это было сразу выполнено. После этого Григорьев выдвинул встречное требование: он просил дюжину револьверов с боеприпасами. Он не сказал об этом напрямую. Он просто показал револьвер, который лежал рядом, и добавил, что его офицерам такое оружие очень бы понравилось.
Но мы не поддержали разговор и изменили тему беседы. Время от времени солдаты прерывали наши переговоры, передавая телеграммы атаману, демонстрируя всем своим поведением строгости военного времени. Григорьев принимал бумаги широким жестом и, не открывая, прятал резким движением под подушку, на которой сидел, поджав под себя ноги. «Скорее, атаман! Срочное!» - поторапливали рассыльные. Резким, хрюкающим звуком Григорьев отсылал их обратно. Шелест бумаг под подушкой наводил на мысль, что большинство донесений так и не было ни распечатано, ни прочитано. Попрощавшись с Григорьевым и выйдя из вагона, мы с переводчиком оказались на свежем, чистом зимнем воздухе. И тогда мы посмотрели друг на друга и рассмеялись...
Вторая встреча с Григорьевым у меня состоялась неделю спустя.
В сущности, она прошла так же безрезультатно, как и первая. Поводом для встречи стало полученное мною поручение подписать у атамана необходимые пропуска для почтового патруля, который нам необходимо было послать в Киев. Мы тогда еще простодушно верили в необходимость такой подписи. Глубокой темной ночью я проехал на извозчике по длинным улицам Николаева в сопровождении лишь одного переводчика. На другое утро в нашем штабе скопились почти все журналисты Николаева. У них был один только вопрос: «О чем вы этой ночью договаривались с Григорьевым?». Это говорило о том недоверии и подозрении, с которым население города относилось к происходящему.
Другую историю о Григорьеве, но совсем не веселую, рассказал начальник вокзальной комендатуры: «Во время пребывания атамана Григорьева на железнодорожном пассажирском вокзале в Николаеве комендатура часто наблюдала за картиной жизни этих «воинов».
Бойцам не хватало ни оружия, ни форменной одежды. Частично этот недостаток восполнялся за счет грабежей магазинов города. Днем прямо на вокзале можно было часто услышать оркестр Григорьева, состоящий из гражданских лиц, которых специально арестовывали для игры возле вагона атамана. Там же, на перроне, допрашивали и других несчастных жертв. После короткого разговора их расстреливали за поездом или же грабили и отправляли восвояси. Адъютант Григорьева тоже был расстрелян среди прочих. О нем сказали, что он оказался шпионом, бывшим белогвардейским офицером, который втерся в доверие к атаману, чтобы разрушить его планы, но был вовремя разоблачен.
На снимках: Фотографии времен оккупации Николаева 1917-1918 гг. из личных архивов николаевских краеведов.
Историческая справка
Григорьев Никифор Александрович (1885 - 1919 гг.) - "атаман повстанческих войск". Отличился личной храбростью в русско-японской и Первой мировой войнах. Возглавив массы "незаможных" селян, воевал последовательно под знаменами Петлюры, гетмана Скоропадского, а затем примкнул к большевикам, которые за боевые заслуги наградили его орденом Красного Знамени, хотя доверием атаман у них не пользовался. В отдельные периоды гражданской междоусобицы войска Григорьева захватывали Херсон, Николаев, Одессу, а после разрыва с красными григорьевцы подступили к Полтаве и Киеву и представляли значительную военную силу.
Несмотря на формальное объединение с батькой Махно, два народных вожака конкурировали между собой "за народную любовь", что и привело к убийству Григорьева махновцами на Кировоградщине, родине Никифора, по мнению ряда историков. Современники отмечали склонность атамана к спиртному и политическим авантюрам. Он отличался антисемитизмом и непомерными личными амбициями. Григорьев несколько лет провел в Николаеве: до войны учился в фельдшерской школе и, по некоторым данным, служил штабс-капитаном в 58-м Прагском пехотном полку, квартировавшем в нашем городе. В 1917 году оставшаяся часть этого полка была реорганизована в 17-й Александрийский пехотный полк, в котором будущий предводитель народных масс был назначен командиром роты.
Проект перевода редкого издания столетней давности организовал Юрий Любаров yositch, финансовая поддержка - Александр Жолобецкий. Цитируется по Микола.нет