ХРУПКОСТЬ МИРА
Засыпая, хочу вспомнить бабушку. Не бабушку даже, саму по себе, а бабушкин дом. И даже не бабушкин дом, а вот то окутывающее ощущение покоя, защиты и одновременно - какой-то сказочности, что согревало меня, когда в детстве случалось ночевать у бабушки.
Обязательно - печка, обязательно - огромные часы-ходики с тяжёлыми гирями, притаившиеся на дальней стене. Ну, и кот, конечно же, обязательно какой-нибудь полосатый Васька. Муркает себе под тиканье ходиков, а дух печной вместе с запахом бабушки проникает всё глубже в моё дыхание, во всё моё существо, в мои сны… Добрая ли была бабушка? Там, в детстве, конечно же - очень добрая. И дом - большой, в пять комнат, деревянный, семейный, тоже был очень добрым и надёжным. Почему-то эти ощущения, запрятанные в дальних уголках памяти, дают мне заряд оптимизма, словно утром можно будет проснуться, и начать жизнь без помех, только так, как хочется, и в то же время - как правильно.
А мир будет принимать тебя своей свежестью, распахивая объятия широких росистых лугов на берегах той реки, в которую можно войти и дважды, и трижды, и - всегда, всякий раз смывая с себя нарисованные одежды суетных странствий. Ах, как важно это прочувствовать до корней волос, а от них - до пяток - мир принимает и любит тебя, потому что ты для него родился, а он - твоя большая люлька, любое движение в нём - лишь бережное качание чьей - то заботливой рукой под мерное тиканье ходиков и мурканье Васьки, в ароматах летнего, не выпитого зноем утра, к которым чуть-чуть примешивается дух бабушкиного дома…
Обязательно - печка, обязательно - огромные часы-ходики с тяжёлыми гирями, притаившиеся на дальней стене. Ну, и кот, конечно же, обязательно какой-нибудь полосатый Васька. Муркает себе под тиканье ходиков, а дух печной вместе с запахом бабушки проникает всё глубже в моё дыхание, во всё моё существо, в мои сны… Добрая ли была бабушка? Там, в детстве, конечно же - очень добрая. И дом - большой, в пять комнат, деревянный, семейный, тоже был очень добрым и надёжным. Почему-то эти ощущения, запрятанные в дальних уголках памяти, дают мне заряд оптимизма, словно утром можно будет проснуться, и начать жизнь без помех, только так, как хочется, и в то же время - как правильно.
А мир будет принимать тебя своей свежестью, распахивая объятия широких росистых лугов на берегах той реки, в которую можно войти и дважды, и трижды, и - всегда, всякий раз смывая с себя нарисованные одежды суетных странствий. Ах, как важно это прочувствовать до корней волос, а от них - до пяток - мир принимает и любит тебя, потому что ты для него родился, а он - твоя большая люлька, любое движение в нём - лишь бережное качание чьей - то заботливой рукой под мерное тиканье ходиков и мурканье Васьки, в ароматах летнего, не выпитого зноем утра, к которым чуть-чуть примешивается дух бабушкиного дома…