Интересно о первой «самостоятельной», без группы, поездке во Францию. И то, что сорокалетний человек не ощущал неудобства жить за счет французского родственника (этому удивляется сам автор) , и насколько такая поездка несравнима с «поднадзорными» поездками в группе. И, разумеется, про ОВИР, рекомендацию с места работы, и т.п.
У меня не было опыта выезда за границу в советское время. Хотя возможность вроде бы появилась - в конце 80х на заводе, где я работал по распределению, объявили о поездке в ГДР «по обмену опытом». Но я настолько не верил в то, что обычный человек может поехать за границу, что даже не стал записываться - боялся, что потрачу время и нервы на бюрократию и унижения, а все равно не выпустят.
Очень тронул рассказ и Марке Эткинде. Разумеется, я слышал о выдавленном в 1974 из СССР Ефиме Эткинде. Оказывается, у него осталось в СССР два брата - коллега автора Марк, и Исаак, работавший в театре. Обоих затравили - Исаак «вскоре умер от инфаркта» , Марк - в 1979. По-видимому, оба младше 60 лет.
«Со мной первыми поздоровались эти люди - куда старше меня, уже это было удивительно. Завели разговор о погоде, я, конечно, поспешил сказать, что Париж хорош и в жару и в дождь.
- Вы, мсье, конечно, иностранец, - сказал один.
Они похвалили мой французский язык. Тогда я еще не знал, что чем хуже говорит по-французски иностранец, тем более пылко его хвалят, и растаял от радости. В Париже любят подбодрить приезжих, старающихся говорить на их языке.
А потом они стали ворчать. Я понял далеко не все, но смысл ворчания был в том, что Париж шестидесятых - вовсе не Париж, не сравнить с довоенным. Досталось и де Голлю, и новым франкам, и молодежи, и нравам, и американским фильмам, и сексшопам, и, главное, совершенно исчезающей вежливости, которой прежде Париж славился.
И теперь, спустя много лет, когда французы, с некоторым даже снисходительным участием выслушав мои признания в любви к Парижу, говорят, что город - уже не тот, я вспоминаю встречу у Сент-Венсен-де-Поль в августе 1965 года, встречу, случившуюся более полувека тому назад»
«Потом дядюшка звонил в Нью-Йорк - своему родному брату Михаилу Константиновичу, другому моему дяде. И по международному телефону рассказывал ему политический анекдот!!! Что-то о французском президенте. Это меня решительно доконало. Я вроде бы все знал. Но оказывается, даже капля обыденной свободы способна перевернуть представление о мире.
Странно было проснуться в комнате одному.
Снова ощутить, что не ждет автобус с товарищами по поездке, стукачом и программой, пить кофе с рогаликами из большой чашки без ручки на кухне, а не в гостиничном ресторанчике.»