Юрiй Венелинъ. О спорѣ между южанами и сѣверянами насчетъ ихъ россизма.

Mar 07, 2021 23:14


О споре между южанами и северянами насчет их россизма.

Исполняя правила настоящей рецензии, мы должны вкратце пересказать (recenseo - вкратце пересказываю) все содержание сего сочинения; после прибавить некоторые объяснения, как понять автора; а там кое-какие замечания насчет автора, и наконец сказать нечто о достоинстве перевода.

Сочинитель Guillaume le Vasseur, sieur de Beauplan, по-бывавши в Америке, вступил в польскую службу инженером и артиллерийским офицером; он провел 17 лет в Польше; бывал почти во всех углах оной, но преимущественно на Украине. Судя по этому, всякий многое мог бы ожидать от ОписанияУкраины; но автор писал оное по возвращении во Францию, единственно для своих друзей, постоянно ссылаясь на свою память, а не на дневные записки. Конечно, нельзя написать многого, подробного и определенного по одной памяти. Вот каково может быть и Описание Украины. Но приведем по переводу содержание:

Описание Украины. Эта статья начинается кратким описанием Киева (стр. 1-3); несколько слов об удальстве и числе казаков (4); об их домашних искусствах (5); о плодородии земли (6); вера, невоздержность в напитках, любовь к свободе и другие качества (7-8); состояние дворянства и земледельцев (9); наконец, описание островов и берегов днепровских, от Киева до Черного моря (10-35). Вот и все Описание Украины. Это лучше было назвать описание Днепра; в подлиннике выставлено: и реки Борисaфена, вообще называемого Днепром, от Киева до его втечения в море.

Посему сочинитель избежал ответственности за несообразность заглавия с содержанием статьи.

Следует краткое Описание Крыма (36-40): о крымских и буджакских татарах, или, вкратце, об их образе жизни и набегах на русские и польские области (41-59). Об украинских казаках: об избрании Гетмана и об их нападениях морских (60-68); о свадебных обрядах (69-77); об обрядах на Святой Неделе (78-81); о болезнях, образе лечения, о колтуне (82-83); о мошках, саранче, байбаке, сугаке, оленях, сайгах, диких лошадях, буйволах, воде, соли и, наконец, чего французы так боятся, о стуже украинской, обо всем вкратце, сколько сохранила память сочинителя (84-99).

Об избрании королей польских (100-106).

О вольностях польского дворянства (107-113).

О нравах польского дворянства (114-127).

Примечания и выноски переводчика, оглавление и указатель (131-179).

Вот все, заключаемое в Описании Украины, в коем хорошая треть посвящена татарам и полякам. Конечно, из подобного описания нельзя иметь ясного понятия об Украине; Боплану надлежало назвать свое сочинение: Нечто о нравах и образе жизни украинских казаков, татар и поляков.

Здесь должно упомянуть, что такое Украина, что такое казаки, что Малая Россия, что малороссы? Эти вопросы всякому покажутся известными; но дело в том, что очень не всякий имеет о них точное, определенное понятие. В этой мысли убеждают меня ежедневные наслышки из общего мнения. По большой части в Москве малороссом слывет тот, кто из Черниговской или Полтавской губернии; казаками слывут люди военные - конные; Украиною - хоть Харьковская или Полтавская губерния. Мы заметим следующее:

Весь русский народ, так как он есть ныне, по огромности своей (удивительная вещь!) разделился только на две ветви (между тем как другие народы распались на многие отрасли); этих ветвей иначе назвать нельзя, как только по местоположению, северною и южною, или, иначе, северянами и южанами. Главное условие разделения одного и того же огромного народа на две ветви было во взаимном, постепенном уклонении в языке. Это уклонение называется наречием; отсюда наречие северное и наречие южное. Так только понять то и другое можно; так только то и другое называть должно.

Массивность сих двух ветвей почти равна: северная простирается за 21 000 000, южная до 20 000 000, из коих в Российской империи до 15 000 000: в губерниях Подольской, Волынской, Киевской, Черниговской, Полтавской, Минской, Гродненской, Могилевской, Екатеринославской, Херсонской, Слободско-Украинской, Таврической, Витебской, Воронежской, Курской, Виленской, Белостокской области, в земле черноморских казаков, Бессарабской области и Царстве Польском, в Люблинском воеводстве - в большой части губерний начисто, в других в смеси. Если же взять из истории в соображение все потери, которые понесли южане, то можно за достоверное вывести, что южное русское племя было с лишком одною третью многочисленнее северного.

Было еще третье русское племя, восточное, или волжское: оно ныне кроме Сербии, Албании и Греции насквозь населяет в смеси с турками всю европейскую Турцию по самый Царьград и простирается до 4 000 000. Оно зашло туда, когда всею Россиею управлял Аттила, ненасытный в завоеваниях. Потери сей ветви в продолжение 14 веков неисчислимы. Наречие сей ветви есть то, на котором вся Россия и поныне молится Богу. Это болгаре.

Но обратимся на север. Общее, собственное название северян и южан есть росс, а страны их, общей по свойству славянской географической этимологии, Русь. Северяне называют себя прилагательным, производимым от Русь (точно так, как и французы, и итальянцы прилагательными же, от Italia, France - Italiano, Francais), русьскими, но пишется русские, ибо последнее -с- делает лишним -ь-; южане, напротив, еще ближе и естественнее, не прилагательным, но матереименным (matronymicum) от Русь (русин), русинами, т.е. сынами Руси. Однако же женский пол у южан слывет: русска, как и у северян. Но, впрочем, все равно: русин ли, русак ли, русский ли, россиянин или коренное росс ли.

Здесь нельзя не упомянуть о важном споре между южанами и северянами насчет их россизма (здесь подразумеваю мнение черни, простолюдия). По мнению москвитян, например, тот только настоящий русский, кто умеет гаварить па-настоящему, т.е. па-русски, а это значит: по-северному. Но горе южанину; вы можете знать в совершенстве северное русское наречие или так называемый русский язык; можете даже почти совершенно подделаться под северный выговор; но горе вам, если вы спотыкнулись в малейшем оттенении в выговоре, - вам скажут: «Вы верна из немцов?» или «Вы верна нездешний?», и тогда, любезный мой южанин, называйся, как тебе заблагорассудится, - испанцем, пруссаком, халдейцем или тарапанцем, - все равно, все тебе поверят, и как ты ни вертись, ни божись, все ты не русский! Но ты скажешь, что ты малоросс - все равно, все ты не русский, ибо московскому простолюдину чуждо слово росс; и будет ли этот росс велик или мал, для него все равно, только он убежден, что он не русский, а поляк, или хохол, или литва, или казак, или украинец, или что-либо похожее; словом, что он не свой. И в самом деле, можно ли человека почесть своим, который не носит красной или цветной рубашки, называет щи борщом и не гаварит харашо, а добре!

Правда, это мнение механическое, и посему происходящее от неведения, - есть, конечно, à la borodatch , не более; несмотря на это, оно вкрадывается очень, очень часто в круг безбородый. Но этого мало; как часто и те из числа безбородых, которые даже имеют претензию на ученость, на образованность или, по крайней мере, на основательность своего суждения, увлекаются мнением à la borodatch!Мне часто случалось быть свидетелем, как иному украинскому русаку прилагалось имя хохла в противоположность русскому слову; в украинцах иной мудрено ученый северянин по нелепому мнению видит какую-то смесь беглых малороссов, татар, поляков, литвы. Так, по крайней мере, характеризовали происхождение казаков иные, которые брались о них писать. Очень естественно, что иногда учено-историческое, нелепое мнение может дать неприятное направление народному ощущению в образованном сословии. Другое дело с русаками волынскими, подольскими, гродненскими, белостокскими и люблинскими в Царстве Польском. Эти южане в глазах москвитянина ни за какие деньги не омоются от ляхизма. Правда, большая часть южан, выходящая из линии черни, чтобы сблизиться с поляками, образовала свою фамилию à la Polonaise, напр. Голембовский, Серациньский, Пржелазиньский и проч. (однако простой народ придерживается форм Илья Бабин, Гриць Иванов, Гаврило Пушкарь, Игнат Савенков). Итак, несмотря на то, что Пржелазиньский и по языку, и по происхождению, и по вероисповеданию чистый южный русак, но мой Пржелазинский в Москве будет ни более, ни менее паном ляхом, тем вернее еще, если знает мувиць по польску. Если же Пржелазиньский из числа русинов Люблинского воеводства, то уже и говорить нечего.

Но зато и южане, в свою очередь, не допускают северян участвовать в россизме; как ни называй себя он русским, все-таки он не русин, а москаль, липован и кацап. По мнению южан, настоящая Русь простирается только до тех пределов, до коих живут южане, а все прочее московщина. В том же самом мнении и какой-либо карпато-росс, живущий на берегах Тисы; его Часослов или Минея киевской печати напоминают ему Русь, но не Москву, хотя и московская печать у него не редкость. Он принял русского гренадера, северного уроженца, за чеха, но только глуховский, или воронежский, или черниговский гренадер покажется ему настоящим русским; равномерно землянин Люблинского воеводства в Царстве Польском готов биться об заклад, что он чище русак, нежели ярославский и володимирский москаль. Нечего делать, ведь он справедлив, потому только, что он в этом убежден. Вот опять новое мнение à la oussatch , à la britaya golova. Из этого следует, что и бородач, и усач стóят один другого.

Впрочем, этот спор утешителен: обеим сторонам приносит равную честь; однако, несмотря на это, обе стороны не равно пользуются этою честью, ибо одна другую оглушает. В этом споре сих двух русских братьев о наследстве участвовала судьей вся Европа и отчасти Азия; единодушно решено всеми народами в пользу южан. И действительно, по понятию всех народов, Русь от Карпатов простиралась только по Глухов и Витебск, а то все прочее было Московщина. Напрасно Грозный и Величавый Алексей именовались царями всея Великия, и Малыя, и Белыя России; все еще в актах Европы Русью именовалась только Галиция, Подолье и Волынь. Этого имени не осмелились отнимать у южан и самые лютые враги их. История гонений свидетельствует, сколь дорого стóило им это имя.

Меж тем много, много пожертвований делали северяне, чтобы Европа и Азия возвратила им их имя, и только 1812 год заставил поляков, мадьяров и французов распространить пределы Руси по всей Московии, но, несмотря на это, соседние народы надолго не забудут имя москалей. И поделом! Если отец твой и твоего родного брата был Иван, то по какому праву можешь думать, что только ты Иванович, и только тебе так называться?

Впрочем, сколь ни оригинален этот спор и ни маловажен сам по себе, однако кто бы подумал, что ощущения, невольно производимые в спорящих сторонах, имели порядочное, а иногда и сильное влияние на судьбу Руси вообще? Я не могу всего этого пересказать теперь в нескольких словах; замечу только, что умный историк, одаренный проницательным и сообразительным умом, легко заметит и оттенит это, перебирая весь ряд сценической жизни как северян, так и южан. Поляки и католицизм (езуиты) очень искусно воспользовались этим внутренним, так сказать, раздором между русаками; и за то сколько наделали себе прозелитов между южанами! Но нечего былоделать, если в старину все суждения и ощущения были только à la borodatch , à la oussatch .

В старину? Нет, и ныне еще в полной силе водятся в поговорках старинные диковинки, и преимущественно между северянами; стоит только вслушаться в их образ мыслей. Высшее общество (понимаю, образованное) несравненно малочисленнее у южан, нежели у северян; ибо оно состоит большею частию из поляков; посему южане, если исключить Украину и Новороссию, не имеют собственного литературного голоса; по всей Южной и Западной Руси вся Русь разжалована в крестьянство; вдоль и поперек все немо и тихо между жителями; разве только на вопрос западного путника скажет крестьянин окрестностей Гродна, Бреста или Замостья, возвращающийся с паньщины, что он русин и что язык и вера его русьская, не говоря уже о Волыни, о Подолье. Чувствуя свое уничижение, для южанина-русака нет силы, нет удовольствия в его собственном имени, в имени Русь. Это слово в тех странах веками унижено до земли, и русин в средних и высших тамошних обществах значит не иное что, как только босый, бритоголовый раб. Какая отрада для сего мирного земледельца, если прохожий солдат, или ямщик, или даже русский барин поиздевается над ним хохлом, а собственный его пан холопом? Он не воззывает матери-родины своей по имени: он о ней знает только по преданию; он даже не имеет права назвать Русь своею матерью - одни только поляки шумят о ней под именем отчизны: nasza oyczizna, nasza Polska. Русь - отчизна поляков!

Итак, южане, имея похвальное соревнование с северными русинами о россизме, имеют еще соперников и в поляках относительно к их колыбели. В сем деле поляки, составляющие на Южной Руси одно только высшее или образованное сословие, с жаром и успехом оспаривали у безграмотных южан все преимущества и ласки родины, хотя, впрочем, они так же могут назвать Русь своею родиною, как и туркестанцы Болгарию или Грецию. Поляки, или ляхи, племя хотя славянское, так же как и русь, однако искони оно было чужое Руси. Русь к юго-западу простиралась и ныне простирается сплошь до Вислы; с западных берегов сей реки простиралось к западу, в глубь Германии, племя ляшское, которое по своим местностям разделялось на несколько отраслей: на мазуров, горалей, или кракусов, и слезаков (silesii). Это племя имело естественные свои сильные и выпуклые пределы: от России Висла, с юга и юго-запада цепь Карпатов и Судетов, с запада Ниша и Одра (Neisse и Oder) реки. Посему колыбель ляхов выходит вне пределов так называемой Скифии, так называемой Сармации, т.е. вне России; она исключительно была в Германии, и ляхи по происхождению племя исключительно германское.

Итак, образование владений по сю сторону Вислы на великом пространстве владычества Польши есть не что иное, как нашествие ляхов на Русь: вот почему выше я сравниваю их с туркестанцами и Болгариею. И действительно, сын одного ляха из окрестности Кистрина, дослужившись, или завлеченный фортуною, и сын одного арзерумского цырюльника, бывший у визиря в привратниках, разделили между собою в XVII веке на Руси, на Подольи, земли, и дачи, и рощи, и долины, которыми владел в XV веке богатый русьский боярин Верховец-Щербатый.

Несмотря на это нашествие ляхов на Русь, значительная, если не большая часть нынешних русских поляков может и должна назваться потомками, сынами Руси, сынами, говорю, по прямой линии. Но: «Вишь, каких русаков открыл нам!» - скажут мне. Да, русаков по их родине, по их происхождению, по их крови, а не по нынешнему их языку, вере и чувствованиям. Хотя их и называю русаками, но не причисляю к южанам: они сами себе причисляют к ляхам. Говоря о южных, надобно было сказать и об этом, и это-то именно есть важнейшая глава в истории Южной Руси; это есть нашествие ляхов.

Итак, из сего видно, что нашествие на Россию было троякое: татар с востока, турков с татарами же с юга и германцев с запада. Все эти три нашествия были очень сильны, деятельны, угнетательны, но вместе и разнохарактерны; посему и тем вреднее, чем разнообразнее были их влияния. Нашествие татар, влияние турков было механическое, материальное, кровное; нашествие германцев, т.е. славян завислянских, было мирное, бескровное, политическое, нравственное нашествие по заключенному условию; тому можно было представить материальную, физическую преграду, приостановить мечом; но последнее требовало духовного противодействия, ибо никакой меч не мог приостановить оного. Владычество первых нашествий давно кончилось, но последнего еще продолжается, и продолжается нравственно.

Велик и обширен русский народ; велико было и первостатейно его назначение; велика была и необъятна его судьба, его участь: Египет, юг, восток и запад утомились и не могли проглотить разбитого и лежащего. Всякий знает, что сей великан раздесятерован между Владимировичами; его члены лежали разбросаны по всему северу и югу; по этим полутрупам открыт путь трем нашествиям, и три эти нашествия ратовали не с силами сего великана, но с судорожными движениями его членов. Зачем же в истории России, или, лучше, в общем разговоре, фигурирует одно только нашествие на Россию? (Странная беспечность северных любителей истории!)

О южном, египетском, т.е. сарацинском и итальянском нашествии на сей раз я умолчу; но намекну о нем там, когда оно превратилось в турецкое; и во сколько оно относилось к германскому нашествию, которое имело непосредственное влияние на судьбу Южной Руси.

Пока северяне выносили одно нашествие, южане вытерпели два, и оба были убийственные для человека как в физическом, гражданском, так и в нравственном его отношении. Провидение снабдило и северного, и южного россиянина хорошим и полным телом, хорошим воздухом, хорошею землею, хорошею водою и, наконец, хорошим умом. Полны зверей леса Руси, полны стад поля, полны рыб реки; не бывать нищете на Руси, - сказало Провидение, даря русский народ земными благами; жить руси[ну] долговечным и здоровым, - сказало оно, подавая им здоровое тело и чистый воздух, - жить руси[ну] счастливым, - сказало оно, дарив их сметливым глазом, светлым умом и добрым сердцем. Оно ввело его во владение обширной его усадьбы; богаты и изобильны были его угодья: то поле, то зверинец, то пруд и река. Судьба дала русину все блага и, наконец, прибавила умнаставник, как пользоваться ими.

Долго, долго жил-был русский народ в своем богатом уделе, между Волги, Вислы, Карпатов и Дуная; мало известна нам древняя его жизнь; около 860-х годов он был уже огромен; от Невы до Дуная простирался он. С 860 года обратно в древность по Аттилин век, по пятый включительно, видны из истории его огромные черты, сохраненные в памятниках чужой словесности; эти-то черты, соображенные критикою здравою и правилами естественности, составляют огромное целое, огромный скелет бывшего политического тела русского; это развалины истории. Нельзя не призадуматься, стоя над скелетом, над остовом человека, равно как и глядя на оставленный полуразваленный зáмок, на его разбитые стекла, тускло и тоскливо освещаемые заревом заходящего солнца: поневоле спросишься: «О, обломки, о, пустыня! Куда девалась жизнь твоя, тебя одушевлявшая? О стены; где те и трогательные, и шумные, и буйные сцены, коих вы были всегда молчаливым свидетелем? Где ваша целость, где ваша краса, обнаженные руины? И где твой румянец, где живость глаз твоих, костяной скелет? Где твои мышцы, где твоя полнота, где твоя минувшая краса, бренный остов? Где те изделия, кои произвели, те предметы, коих дотрогивались твои костяные пальцы, где те дорожки, те страны, по коим носили тебя твои белые голени? Не те ныне дорожки, не та ныне трава, не те деревья. История не знает о тебе; нет растения, нет дуба, который бы помнил тебя; новая природа не помнит тебя, скелет! Только душа человеческая помнит тебя; только ум человеческий поймет жизнь твою; он носится за всеми твоими движениями, деяниями, взглядами, мыслями, желаниями, радостями, страданиями; у тебя была другая, твоя природа, она не моя; расстояние между нами есть расстояние двух миров; ты отдален от меня чрезвычайно, но душа моя следит тебя вблизи. О, прорцы, прорцы, скелет, и наши души будут современны! (Им принадлежит вечное время, ибо они бессмертны; они вне времени и долговечнее времени; источник их бессмертие, а конец - жизнь вечная.)

Так восклицать принужден и критик-историк, стоя над историческим скелетом. Я не хотел пугать ничьего воображения сравнением древнего периода истории Руси со скелетом; несмотря на это, сравнение сие необходимо. Нам вдруг открывается русский народ в 860 году, в протяжении от невских окрестностей до Дуная, т.е. почти в таком же, как и ныне; в 970 лет Русь осталась в тех же пределах; 970-тилетняя жизнь ее нам отчасти известна в постоянной связи. Да, вся эта 10-тивековая Русь живет, движется, действует в нашем воображении; но прочая, обратно в древность, есть тот скелет, о котором я говорю; ее остатки ископать надобно, собрать эти кости, составить в одно бывшее целое и дать им жизнь волшебною силою критического рассудка. Если натуралист открыл ископанную из недр земли огромную челюсть, которую простолюдин принимал за пустую каменину, какое счастье для моего ученого! Но попадись ему еще кости две, три, голень или позвонки, то поставит оные возле, сообразит, сличит, недостающие в сей картине остальные части пополнит по пропорции линейками или точками и… сотворит животное! Так открыт, например, мамонт. Так открытие жившего существа открывает и главнейшие черты истории климата и прозябаемости, истории первородной природы той страны, в которой совершено открытие. Одни слоновые окаменелости в Сибири открывают или новый период в климатистике, или великие, по крайней мере, физические события в сей стране. Да, одна мертвая костина, открытая случайностью, заставляет в воображении нашем в обилии процветать и луга, и леса, и поля сей страны в когда-то бывшие времена; она, говорю, согревает весь небосклон бесконечной Сибири и всей ее природе придает физическую деятельность.

Так это бывает и с историком-изыскателем, с этим натуралистом человеческого рода, человеческих обществ. Две трети костинки, темные намеки в летописях чужих, словцо в языке да обстоятельство из свойств почвы суть те обломки, которые, пополненные критикою, составят целый тот период народа, который исчез из нашего воображения и в котором народ не живет для потомства.

Но, скажет кто, зачем пускаться в период дорюриковский, как неизвестный, темный, непонятный? И что пользы из сего, и можно ли ручаться за успехи? Затем, зачем и трудолюбивый натуралист за окаменелостями; польза же та, что без объяснения времен дорюриковских нельзя себе объяснить и причин, из коих произошел характер послерюриковских веков и кои открыли путь нашествиям на Русь и с востока, и с запада. Мы знаем, какие последствия имели в Руси раздробления оной на уделы, которые было погубили Русь; но мы не знаем еще причин, повода и источника сей системы и не сможем их сыскать в ряду послерюриковских времен. Дело не в том, что Святослав или Владимир разделяли Русь на уделы, но в том, почему, по какой причине они ввели сию моду? Откуда тот дух вольности, дух республиканизма Новагорода Великого и Пскова? Ведь феодальность отличается от удельности? Естественное их происхождение выходит из совершенно противоположных точек. Непосредственный источник феодализма есть неограниченная власть монархическая. Известный способ награждать верных слуг пожизненными местами, сделавшийся впоследствии законом, есть то, что называем феодализмом. Но уделы одолжены своим происхождением республиканизму, в котором, по свойству его устройства, открывается обширнейший ход особенного и, так сказать, противоположного рода ощущениям, которые являются под особым названием племянничества, или nepotismus. Этот-то самый непотизм в большом объеме, в большом развитии есть то, что называем уделами. Внутренняя связь удельной организации состоит в ощущении родства, в ощущении своячества; связь же феодальной организации состояла в ощущении благодарности, покровительства и более всего зависимости; это есть наместничество.

Ни feodalismus (служничество, наместничество), ни nepotismus (племянничество, своячество) не происходили и не могли происходить от малых, незначительных обстоятельств, происходить, так сказать, сами собою; их породили одни только великие события, великие перевороты, т.е. первое произвело великое и сильное развитие монархии, а последнее обширное развитие республики, т.е. и то и другое от великих точек в истории человечества, т.е. от великих людей.

Все возможные исторические соображения о состоянии Руси до Рюрика указывают на феодализм. Да иначе и быть не могло; его породил на Руси и по всей Дунайской стране Аттила. Зачем же и историческая характеристика Франции, Германии облечена в феодальные формы? Они рождены Карлом Великим. Мы знаем Турцию, до сих пор чисто феодальную; кто ее образовал? Осман Великий, а поддержали великие его преемники, Магомет II и Сулейман Великий. Упоминать ли о Тамерлане, Чингисхане? Очень естественно: великие дела требуют великих услуг, а великие услуги великих достоинств и великих наград. Наполеон в своих дюках, или, как по-русски привыкли звать, герцогах, Рагузском, Московском, Далматском, Истрийском, Бассанском, Невшательском и проч., коими дарил своих верных полководцев, возобновлял последнюю тень феодализма, во сколько можно было совместить его с понятиями и законом нашего века.

Конечно, источник феодализма высок и важен; он выпал из широких бород, из толстых усов, т.е. он рожден заслугами и достоинством и как в пожилых летах. Это почти в противоположности с племянничеством, непотизмом, в коем вознаграждалось не достоинство, не лета, а младость, своячество, хотя и неопытность, а иногда, может быть, и недостатки. Замечательно, однако, что он же, Бонапарт, облекая своих маршалов в одни только формы феодальные, на деле исполнил законы племянничества во всей силе: правые и кривые приобретения Франции он сулил в удел своим братьям, сестрам под именами королей и корольков.

Замечательно, однако, и то, что по общему ходу дел человеческих дети и феодализма и племянничества превратились, в существе, в одно и то же; и отдельный, полузависимый герцог, duca или duc, - одно и то же, что удельный князь у славян; только разница в их названии указывает на разное и противоположное их происхождение. Heerzog, или duc, duca, от dux, есть имя вождя, военачальника, верного слуги монархии; меж тем как князь, как краткое прилагательное, означает только высокое происхождение или кровь, под коим подразумевается сын.

Итак, находя монархизм и сопряженный с ним феодализм как отличительную черту Руси до времен Рюриковых, спрашивается: откуда же занесены в Россию уделы, и между тем из точки республиканской? Где именно находишь эти корыстолюбивые nobili, которые так сильно подействовали на Русь? Где то государство, те учреждения общественные, те события и обстоятельства, которые течению в потомственность подали подобное направление? Или короче: откуда Новгород и Псков заняли свой дух республиканский? До сих пор изыскатели отечественной истории одно твердят: из Заморья; но и это только: прибыл какой-то (Рюрик) из Заморья. Знаю: но мало дела истории до Рюрика; но спрашиваю: откуда республика? Ибо верно то, что сама собою в России не образовалась при общем сей страны монархическом духе, оставленном ей Аттилою.

На это не было обращено внимания. Либеральность новогородцев и псковитян ничего общего не имеет с разбойническими (впрочем, мнимыми) нападениями норманнов или скандинавов; она происходит, и должна происходить, из особенного рода обстоятельств, особого рода, особых свойств сношений, влияния, и влияния постоянного, непосредственного. Эти-то свойства Новагорода и Пскова искать должно в том дорюриковском периоде, который кажется так темен, так непроницателен для историолюбов (темна вода во облацех воздушных) и который так пугает многих и не думающих добресть в нем когда-либо до берегу.

Отсюда выходит, что в дорюриковском периоде Северо-западная Русь подвергалась непосредственному и долговременному влиянию из-за границы. Поскольку влияние сие оставило в народе глубокие корни, то это указать может только на соплеменность, на сходство в языке и, главное, в нравах; словом, республику Новгородскую образовала республика же, а именно республика славянская. Это были славянские республики Винетская, Волынская и Арконская. Из сего видно, что нашествию ляхов на Русь предшествовало другое, германское, т.е. славянское. Историки помнят то время, в которое командовал Русью Германарик. Это нашествие было в IV и V веках; оно не истреблено совершенно русскими патриотами Даном, Руяном, Аттилою и Владом, ибо они не могли воспрепятствовать морским высадкам, выходившим из главной Арконской, Винетской и Волынской республик. Новгород, Псков и приморская чудь долго остались еще за этими моряками, которые так гремят в истории под именем готов или вандалов. Некогда Волыни этой принадлежали не только померанские страны, но и прусские, и литовские, и курляндские леты, и ляхи, и Русь по Люблинскому воеводству, Залесью, Гродненской губернии, по Бугу, Горыни. И по нынешний день осталась память сего владения Волынской республики на Руси под сим же самым именем.

Если бы Нестор совершенно умолчал о варягах, о дани им с Руси, о прибытии Рюрика, то я бы об этом сказал, сообразуя вышеупомянутые обстоятельства и самое даже имя Нового-Города Великого. Так часто одно обстоятельство важное служит нам вместо летописи или подтверждает, пополняет, опровергает оную. Так, например, имя Нов-Город Великий указывает на один из огромнейших городов могущественных померанцев, который Нестором Померании, современным нашему, Адамом Бременским, называется в буквальном латинском переводе Magnopolis, Magolopolis, т.е. на языке жителей именовался Великий-Град или Град-Великий, и который немцы взяли с Magolopolis и стали называть по-своему Mekelenburg. Если наш Город Великий назван Новым Городом Великим, то кто станет ручаться, что он не был колониею первого, коего уже не могла пропитывать земля? Или ужели Новгород Великий не в таком же отношении, как и Новый Орлеан, Новая Голландия, Новый Архангельск?

Я это привел для того только, чтобы, рассуждая вообще о направлении судеб русского народа, показать боязливым историолюбцам или, может быть, и будущим историографам:

1) Утешительную мысль о возможности весьма удовлетворительного объяснения периода дорюриковских времен. Для сего есть весьма удовлетворительные отломки исторические и обстоятельства. В этом отношении и издан мною I том моего опыта под заглавием: «Древние и нынешние болгаре в народописном, историческом, политическом и религиозном их отношении к россиянам». Это относительно к феодализму Руси.

изъ классики русской нацiональной мысли, Малоруссія, исторія, Россія, исторiя и современность

Previous post Next post
Up