День народного единства как демонстрация веймарского синдрома
Смотрю новости и ловлю себя на мысли, что это я где-то уже то ли видел, то ли слышал...
А точнее в истории нашей мы (то есть человечество) это уже проходили, а еще точнее все это уже происходило в стране, которая долгое время носила репутацию культурной нации, причем даже за отсутствием на тот момент национального государства и как такового национального единства. После краха Второго Райха и проигрыша в I Мировой войне в этой стране была предпринята попытка построить новое государство, основанное на ценностях либеральной демократии и идеи "общего дела". Но в строительстве новой немецкой демократической государственности, получившей в скоре наименование Веймарской республики, произошел сбой. Сложно судить можно ли было избежать этого сбоя или нет, но при всем том, что молодая демократия в Германии была уязвима (за неимением развитого гражданского общества, за слабостью верховенства закона, за отсутствием устойчивой традиции парламентского правления), и в особенности в виду сильного института президентской власти, само высшее политическое руководство страны, в том числе и в первую очередь в лице президента Гинденбурга, не только ничего не сделало для ее спасения, но напротив приложило определенные усилия по ее подрыву. И проявлялось это не только в реставрационных авторитарных "порывах", но и в прямом поощрении и поддержке разного рода реваншистских и шовинистических движений от фелькашей и пангерманистов до нацистов. И вот в стройный ряд встают идеи "земли и крови", "жизненного пространства", "борьбы за чистоту"...
И снова я возвращаюсь в нашу действительность "вставания с колен" и читаю слоганы, выкрикиваемые участниками "русского марша" и запечатленные на их транспарантах: "Слава России!" и "Слава русской нации!" "Мы должны бороться за чистый русский язык", "Русским - русские ценности и цели", "Русской земле - русский хозяин", "Не нация для государства, а государство для нации". И дело здесь не столько в том, что санкционированы ли эти движения или нет (поверьте, особой разницы между Бабуриным и Поткиным нет, разве что первый был депутатом неск. легислатур, да и в конце концов не это важно), а в том, что власти сделали все от них зависящее, чтобы эти движения стали наиболее привлекательными, чтобы в них в массовом порядке пошла молодежь. Столкнувшись с постимперским синдром (уже в нашем случае) и с неизбежным по этому поводу ростом реваншистских и имперских настроений, Кремль не то, чтобы стал бездействовать (о противодействии и говорить не приходится), но и решил использовать сложившуюся ситуацию себе на пользу - режим очередной раз призвал нацию к мобилизации, а это как нельзя лучше встраивается в контекст "борьбы за утраченную империю".
Неудачи демократического транзита и реставрационный характер режима как нельзя лучше может прикрыть мобилизационный проект, взращенный на идеях реваншизма и ностальгии по рухнувшей империи. Но все эти политтехнологические изыски Кремля - не столько уже плод воспаленного сознания, сколько вполне реальная действительность веймарского синдрома. Режим играет с огнем, и в один прекрасный день мы можем не узнать физиономию фашиствующей власти.
А точнее в истории нашей мы (то есть человечество) это уже проходили, а еще точнее все это уже происходило в стране, которая долгое время носила репутацию культурной нации, причем даже за отсутствием на тот момент национального государства и как такового национального единства. После краха Второго Райха и проигрыша в I Мировой войне в этой стране была предпринята попытка построить новое государство, основанное на ценностях либеральной демократии и идеи "общего дела". Но в строительстве новой немецкой демократической государственности, получившей в скоре наименование Веймарской республики, произошел сбой. Сложно судить можно ли было избежать этого сбоя или нет, но при всем том, что молодая демократия в Германии была уязвима (за неимением развитого гражданского общества, за слабостью верховенства закона, за отсутствием устойчивой традиции парламентского правления), и в особенности в виду сильного института президентской власти, само высшее политическое руководство страны, в том числе и в первую очередь в лице президента Гинденбурга, не только ничего не сделало для ее спасения, но напротив приложило определенные усилия по ее подрыву. И проявлялось это не только в реставрационных авторитарных "порывах", но и в прямом поощрении и поддержке разного рода реваншистских и шовинистических движений от фелькашей и пангерманистов до нацистов. И вот в стройный ряд встают идеи "земли и крови", "жизненного пространства", "борьбы за чистоту"...
И снова я возвращаюсь в нашу действительность "вставания с колен" и читаю слоганы, выкрикиваемые участниками "русского марша" и запечатленные на их транспарантах: "Слава России!" и "Слава русской нации!" "Мы должны бороться за чистый русский язык", "Русским - русские ценности и цели", "Русской земле - русский хозяин", "Не нация для государства, а государство для нации". И дело здесь не столько в том, что санкционированы ли эти движения или нет (поверьте, особой разницы между Бабуриным и Поткиным нет, разве что первый был депутатом неск. легислатур, да и в конце концов не это важно), а в том, что власти сделали все от них зависящее, чтобы эти движения стали наиболее привлекательными, чтобы в них в массовом порядке пошла молодежь. Столкнувшись с постимперским синдром (уже в нашем случае) и с неизбежным по этому поводу ростом реваншистских и имперских настроений, Кремль не то, чтобы стал бездействовать (о противодействии и говорить не приходится), но и решил использовать сложившуюся ситуацию себе на пользу - режим очередной раз призвал нацию к мобилизации, а это как нельзя лучше встраивается в контекст "борьбы за утраченную империю".
Неудачи демократического транзита и реставрационный характер режима как нельзя лучше может прикрыть мобилизационный проект, взращенный на идеях реваншизма и ностальгии по рухнувшей империи. Но все эти политтехнологические изыски Кремля - не столько уже плод воспаленного сознания, сколько вполне реальная действительность веймарского синдрома. Режим играет с огнем, и в один прекрасный день мы можем не узнать физиономию фашиствующей власти.