Грозный царь или грозное время
"Послы Ермака у красного крыльца перед Иваном Грозным",
Историческая репутация первого Русского царя Иоанна IV весьма непроста. Прозвище “Грозный”, закрепившееся за ним стараниями европейских и отечественных историков, приобрело зловещий оттенок. Учрежденная государем опричнина воспринимается не иначе как период бессмысленных кровавых репрессий, не имеющих под собой никаких оснований, кроме, якобы, психической неуравновешенности царя, едва ли не граничащей с безумием.
Однако, никто из критиков, не сомневается в том, что к заслугам первого русского царя Иоанна Грозного относится то, что он был одним из самых образованных людей своего времени, обладал феноменальной памятью, богословской эрудицией. Царь способствовал организации книгопечатания в Москве и строительству храма Василия Блаженного на Красной площади.
При его правлении Московское княжество стало Русским царством, территория государства удвоилась и было заложено множество городов именно он создал основу для возникновения Российской империи.
Среди мероприятий, направленных на усиление военной мощи России, необходимо назвать создание фактически первых регулярных частей - стрелецких полков, а также реорганизацию “наряда”, т. е. артиллерии, которая при Иване Грозном стала одной из наиболее мощных в Европе
.Именно при Грозном был окончательно сформирован комплекс засечных линий, охранявших русские земли от набегов кочевников со стороны степей юга и востока. В 1571 году по поручению Ивана Грозного выдающимся воеводой Михаилом Воротынским был разработан “Приговор о станичной и сторожевой службе” - первый в истории России пограничный устав. Завоевание Казани (1552) и Астрахани (1556) Иваном Васильевичем, в результате которых российские рубежи протянулись далеко на юг и восток, высоко оценивают, пожалуй, все, за исключением татарских националистов.
Политика “грозного царя” по отношению к побежденным выглядела чуть ли не образцом “толерантности”. С первых шагов по покорению и освоению Поволжья царь стал приглашать к себе на службу всю казанскую знать, фактически приравняв в правах местных уланов и мурз с русскими дворянами и боярами. Иван Васильевич отправил “по всем улусам черным людям ясачным жалованные грамоты опасные, чтобы шли к государю не бояся ничего; а кто лихо чинил, тому Бог мстил; а их государь пожалует, а они бы ясаки платили, якоже и прежним казаньским царем”.
Завоевание Казани имело громадное значение для народной жизни. Казанская орда связала под своей властью в одно сильное целое сложный инородческий мир: мордву, черемису, чувашей, вотяков, башкир. Черемисы за Волгой, на р. Унже и Ветлуге, и мордва за Окой задерживали колонизационное движение Руси на восток; а набеги татар и прочих “язык” на русские поселения страшно вредили им, разоряя хозяйства и уводя в полон много русских людей.
Взятие Казани войсками Ивана Грозного
Казань была хронической язвой московской жизни, и потому ее взятие стало народным торжеством, воспетым народной песней. После взятия Казани, в течение 20 лет, она была превращена в большой русский город; в разных пунктах инородческого Поволжья были поставлены укрепленные города как опора русской власти и русского поселения. Народная масса потянулась, не медля, на богатые земли Поволжья и в лесные районы среднего Урала.
Громадные пространства ценных земель были замирены московской властью и освоены народным трудом. В этом заключалось значение “Казанского взятия”, чутко угаданное народным умом. Занятие нижней Волги и Западной Сибири было естественным последствием уничтожения того барьера, которым было для русской колонизации Казанское царство. При Иване Грозном русские вышли к предгорьям Кавказа, в 1557 году черкесские и кабардинские князья приняли русское подданство. В последние годы жизни Грозного, с похода Ермака, началось присоединение к России огромных сибирских земель.
Многие историки указывают, что почти все достижения за время царствования Ивана Грозного приходятся на начальный период его правления, когда молодой царь находился под плотной опекой деятелей Избранной Рады; последующий же период правления Ивана IV ознаменовался якобы многочисленными внешне- и внутриполитическими провалами.
Таковыми традиционно называются Ливонская война и опричнина. Однако критики забывают, что вся вторая половина царствования Ивана Грозного проходила под знаком непрерывной войны, наиболее тяжелой, какую когда-либо вело Великорусское государство.
В стремлении не допустить выхода России к Балтике против нее объединилась доселе невиданная по мощности коалиция Польши и Великого Княжества Литовского (объединившихся в Речь Посполитую), Швеции, Крыма (поддерживаемого Османской империей), не считая разгромленного Грозным Ливонского ордена.
Собственно, при таком соотношении сил на победу рассчитывать было трудно - и еще хорошо, что после четвертьвековой войны удалось на литовском и крымском рубежах сохранить статус-кво. А захваченные шведами русские города Ям, Копорье, Ивангород и Корелу удалось отвоевать уже в 1590-91 гг.
Однако есть один значительный аспект, о котором в официальной историографии не принято упоминать. Дело в том, что накануне опричнины в боярской верхушке Московской Руси присутствовал заметный литовский-польский сегмент.
В качестве лидера эта элитная группировка рассматривала породненного с ними Ивана IV. Полонизированные кадры связывали с ним не просто укрепление позиций в Московии, но и проведение кардинальных перемен в жизни государства. Безоговорочное собственное лидерство, создание нужной экономической модели, реформирование церкви - вот те конечные цели, которые планировалось продавить с помощью царского трона.
Почти весь 16-й век казалось, что события развивались именно по такому сценарию. Прозападные историки даже именуют период до 1560‑х годов “европейским столетием” московской истории.
Очевидно, что Ивану IV готовилась миссия, которую во второй половине 17-го века осуществил уже представитель новой династии в лице Алексея Михайловича Романова. Однако Иван IV поступил иначе, обрушившись на тех, кто возлагал на него столько надежд. Конфликт царя с литовским окружением нарастал с начала Ливонской войны. Эти кадры без энтузиазма включились в боевые действия, свидетельство чему - переходы на сторону противника, т.е. в Польшу.
В литературе побег князя Андрея Курбского в июне 1564 года подают как событие, после которого государь вознамерился учредить опричнину.
На самом деле этот побег скорее был последней каплей, поскольку до этого происходили не менее крупные измены. Так, Иван Бельский пытался бежать, для чего контактировал с властями Вильно и даже успел обзавестись королевской охранной грамотой. По той же причине был арестован двоюродный брат Ивана IV князь Василий Глинский. Царский родственник обладал военными сведениями, знал о разговорах в боярской Думе: его предательство могло бы доставить немало проблем.
Череду побегов продолжил князь Дмитрий Вишневецкий: этому удалось добраться до короля, принявшего его как родного. Примечательно, что в случаях, когда побеги не удавались, за вельмож часто заступался никто иной, как митрополит Макарий, просивший не наказывать их строго. После его кончины в 1563 году его преемник - митрополит Афанасий, также рьяно хлопотал о литовских военнопленных, чем привел в негодование Ивана IV. Очевидно, что в подобной атмосфере эффективность боевых действий не могла быть высокой. На повестку дня встала задача очищения власти от “верных слуг”.
Старт был дан 3 декабря 1564 года, когда царь внезапно направился в село Коломенское под Москвой. Причем отъезд не напоминал прежние, поскольку государь взял с собой иконы и кресты вместе с казной. Затем он проследовал в Александровскую слободу, прислав оттуда в адрес митрополита список, где указывались боярские измены и убытки, причиненные государству, начиная аж со времен его несовершеннолетия. Царскую грамоту, а также обращение к купцам, мещанам доставили в столицу и огласили дьяки Поливанов, Михайлов и Васильев, а не кто-либо из литовских служивых.
Спешно прибывшая в слободу столичная делегация пыталась урегулировать положение. В ответ Иван IV требовал покарать виновных, имения их отобрать в пользу государства, учредив особый удел - опричнину. Кроме того, обвинил церковь и лично митрополита Афанасия в покрывании предателей. Как пояснял государь, его обиды и гнев ни в коей мере не касаются народа. Несомненно, это означало полный разрыв с прежним окружением. В Москве царь не пожелал находиться в Кремле и приказал выстроить дворец, куда переселился в самом начале 1567 года.
Все эти события хорошо описаны в литературе: их традиционно квалифицируют как вероломство с изрядной долей умственного помешательства. Только в последние годы исследователи смогли осмыслить их иначе, не модернизируя средневековое сознание на современный лад. Это позволило понять, что людьми той эпохи действия Ивана IV ассоциировались со Страшным судом. В контексте подобных представлений слово “опричники” означало не “кромешники”, как считалось ранее, а “избранные”.
Гнев Ивана Грозного обратился не просто на боярскую аристократию, а в первую очередь на ее представителей литовского происхождения. Ведь те не прекращали плести интриги, поддерживая связи с командующим польскими войсками Полубинским. Были также перехвачены письма самого короля к видным боярам - выходцам из Литвы - с предложением схватить царя в ходе поездки по прифронтовой полосе и доставить в Польшу. Это сильно потрясло царя, чью реакцию на подобное понять несложно. Тем не менее принято считать, что основной опричный удар пришелся по владимиро-суздальским родовым гнездам. Однако, говорить о целенаправленном сокрушении указанного сегмента знати неправомерно. Зато в отношении литовского боярства, особенно на фоне его поведения на войне, такая оценка более справедлива и логична.
Позже исторический официоз предпочитал не углубляться в подобные детали, ограничиваясь общими рассуждениями о насилии против “своих”, включая полонизированные кадры. Действительно, они тоже владели землями и вотчинами, раскинутыми по всей территории страны.
При поверхностном взгляде кажется, что речь идет об уже ассимилированных людях, попавших под репрессивный каток. Вместе с тем более внимательный просмотр данных о жертвах обнаруживает избирательность репрессий. Так, из выборки синодиков опальных, опубликованной советским историком с дореволюционным стажем Веселовским, следует, что около 40% репрессированных относятся к Новгороду и Пскову. Из оставшихся почти половина, т.е. еще треть - литовские выходцы и их слуги.
К примеру, Горенский, пойманный при бегстве в Литву и казненный вместе с 50 приближенными. Далее - Друцкой, Заряжский, Желнинский, Дубровский, Дашков из смоленской шляхты и т.д. Примерно такая же картина складывается по прочтении известной “Истории о великом князе Московском” Курбского. Автор перечисляет убиенных, которые по родословной зачастую оказывались из тех же краев. Как некая Мария польского происхождения с пятью сыновьями, благородный Петр Оболенский, Петр Щентяев из князей литовских, братья Одоевские, Михаил Воротынский из рода Михаила Черниговского, разнообразные потомки Ягайло, каких-то австрийских князей.
Число погубленных в опричнину, чьи имена известны - около четырех тысяч человек. Если учесть неполноту этого списка, количество доводят до десяти тысяч.
Во Франции одна только Варфоломеевская ночь августа 1572 года унесла около двух тысяч жизней, а общее число пострадавших на порядки превышало опричные жертвы. Что неудивительно, ведь европейские религиозные войны затронули значительную часть населения. У нас же удар изначально нацеливался на полонизированные литовские кадры, сконцентрированные в элитах. В народных низах того времени их просто не существовало.
Отсюда ограниченность действий опричнины, затронувшей лишь правящие слои. Хотя впоследствии трубили о тотальном насилии, повальных жертвах среди населения, напрочь забывая, что сам народ сохранил об Иване Грозном самую светлую память как о добром и справедливом царе. Если бы тот “пускал под нож” массы простых людей, то, очевидно, воспоминания о нем были бы совсем иными.