Как убили чешского короля Пршемысла Отакара II (3)
Ius resistendi?
Смерть короля Отакара II и чешско-немецкая знать
Śmierć króla czeskiego Przemysła Otakara II a szlachta czesko-niemiecka
(3)
Особого внимания заслуживают обстоятельства гибели короля Чехии, о которых довольно подробно говорится в некоторых чешских источниках. В связи с вопросом об измене чешских панов уже цитировались известия об убийстве Пршемысла II “своими”. К ним можно добавить более пространное сообщение Фюрстенфельдского монаха о некоем австрийце, который, сражаясь, “на стороне короля Чехии”, но будучи при этом “его домашним врагом”, отомстил за брата, убитого по приказу чешского короля, нанеся Отакару смертельную рану мечом в бок, после чего тот, упав с коня, умер на руках своих “клиентов”[1]. Данное сообщение, как легко убедиться, является не более достоверным, нежели упомянутое выше, но вместе с тем вводит мотив убийства Пршемысла как расплаты за гибель родственника и, по всей видимости, отражает слухи о расправе австрийских рыцарей над королем как мести за замученных близких и об измене Милоты, которая также могла объясняться как месть королю за казнь брата[2]. Под пером хрониста вполне могло произойти объединение этих двух фактов.
Чешские анналисты о гибели Отакара писали весьма неохотно, ограничиваясь одной лишь ее констатацией. Начало этой традиции положил автор “Отакаровых анналов”, заявивший: “О гибели же короля Отакара ничего определенного сказать не можем, ибо разные [люди] говорят разное, и так как многие смущаются, то среди людей расходится молва, что он пропал среди войска и более не появлялся”[3].
Гораздо более информативны австрийские памятники. В Венских анналах сообщается: “Сам же славный король Чехии захвачен был врагами, протащен, ранен, сброшен с коня; чрезвычайно ослабленный повержен на землю Бертольдом, чашником из Эммерсберга, и другими благородными людьми и поражен копьем в шею и, поражаемый другими ударами, был пронзен мечом и на том же месте умер”[4]. Почти то же самое говорится в анналах венских доминиканцев: “Сам же король Отакар, поверженный врагами, раненный и взятый в плен, был, после того, как с него уже были сняты доспехи, неким австрийским недругом поражен в шею копьем и, наконец, с пронзенным мечом животом, погиб насильственной смертью”[5].
Похоже выглядит описание убийства в Зальцбургских анналах. Король Чехии сопротивлялся врагам с немногочисленной свитой, предпочитая смерть от меча жизни без победы; после долгих борений и тягостных ран под ним пал конь, который всем весом навалился на Пршемысла. Тогда короля окружили “некие австрийцы” и многочисленными ударами сбили шлем с его головы. Несмотря на то, что король просил взять его в плен (se capi), ему было нанесено семнадцать ран и он погиб. “На это удивительное зрелище в радости стекаются враги, насмехаются над мертвым и пинают в лицо того, пред кем незадолго до того в страхе трепетали”[6].
Еще более подробно повествует о гибели Отакара анналист из эльзасского Кольмара. По его рассказу, чешский король был взят в плен неким человеком низкого звания (ab ignobili), лишен доспехов и. обезоруженный, уведен с поля битвы. За ним последовал “некий рыцарь”, который сказал: “Вот идет король, что предал позорной смерти моего брата. Ты пожалеешь о содеянном тобой!” Достав из ножен меч, он нанес королю тяжкую рану в лицо, а другой рыцарь, последовав его примеру, пронзил Отакару мечом живот, в то время как человек, пленивший короля Чехии, прилагал все силы, чтобы спасти своего пленника[7].
Иоганн Виктрингский главным виновником гибели Отакара выставляет Милоту из Дедиц, оставившего беспомощного короля на произвол врагам. “И вскоре был он австрийцами и штирийцами в воздаяние за кровь друзей, которых он недолжным образом убил, издавая страшные крики, пронзен острейшими мечами”[8]. Иоганн не называет имен тех, кто совершил убийство; не делает этого и Отакар Штирийский, скорее всего хорошо эти имена знавший (“Имена убийц Отакара следует хранить в молчании: дело это настолько тайно, что не позволяет мне об этом говорить”[9]).
Приведенные сведения о гибели Отакара можно дополнить результатами исследования его костных останков в 1977 г. Плохая сохранность скелета не позволила выявить нанесенных королю колющих ударов (хотя сомнений в том, что они действительно были, не возникло), зато на черепе короля сохранился след сильнейшего рубящего удара, который был, по мнению экспертов, нанесен ему, когда он лежал на спине. Один уже этот удар являлся смертельным: король должен был сразу же умереть от повреждения мозга, кровотечения и болевого шока[10]. Следует поэтому предположить, что значительная часть из семнадцати ударов, нанесенных Отакару согласно Зальцбургским анналам, пришлась уже по мертвому телу, над которым глумились враги.
Смерть Отакара не была случайной смертью в пылу сражения - все цитированные выше авторы представляют ее именно как убийство, сознательно совершенное его участниками. В качестве оправдания подобных действий используется уже упоминавшийся тезис о мести за несправедливо казненных близких (братьев, друзей). В сочетании с другими обвинениями получается картина справедливого наказания тирана. Вероятно, именно так оправдывали бывшие австрийские и штирийские подданные Отакара свои действия, столь мало согласующиеся как с рыцарским этосом, так и с традиционным отношением к личности правителя. Отнюдь не случайно Отакар Штирийский - а вслед за ним и Иоганн Виктрингский - не сочли возможным назвать имена убийц. Вместе с тем последние могли считать, что совершили благое дело, избавив страну от тирана и узурпатора.
Проблеме тирании и прав подданных на выступление против нее и физическое устранение тирана уделялось в XIII столетии пристальное внимание на западе Европы. Симптоматично, что в трактате “De regimine principum” ей отдал дань сам Фома Аквинский. Проводя в своем сочинении мысль о том, что наилучшей формой правления является монархия, Фома в то же время отчетливо высказался в защиту прав подданных восставать против тирании. При этом Аквинат считал, что “против жестокости тирана будет иметь успех действие каких-либо людей не по своему почину, а по решению общества”. Свое мнение он аргументировал тем, что “если право какого-либо множества простирается на то, чтобы выдвинуть для себя царя, то не будет несправедливо, если выдвинутый этим множеством царь будет низвергнут...Не следует считать, что такое множество несправедливо, даже если оно прежде возвысило его над собой навечно; ведь он сам заслужил это, ведя себя нечестно в управлении множеством, поэтому договор с ним подданных не соблюдается”[11]. Сочинение Фомы Аквинского было создано около 1266 г., и хотя убийцы Отакара читать его не могли (навряд ли они вообще умели читать), поступили они почти в буквальном соответствии с рассуждениями “ангелического доктора”, который отразил в своем труде устойчивую тенденцию эпохи.
Подобная тенденция, а именно мысль о допустимости свержения монарха отчетливо прослеживается в другом современном сочинении, известной “Песни о битве при Льюисе”, автор которой утверждает, что “каждый король управляет по праву, которое знает” и приводит библейские примеры монархов, поплатившихся за нарушение закона:
“Саул свергнут - он нарушил право,
Давид сразу же наказан, так как поступил
Вопреки праву. Пусть знают те , кто это читают,
Что не может править тот, кто не хранил права,
И такого не должны делать королем те, кто имеют на это право...”[12].
Антикоролевское выступление английских баронов оправдывал хронист Мэтью Парижский, настаивавший на выборности короля. Интерес к проблеме проявлялся и у представителей западнославянских народов. Винцентий Кадлубек также оправдывал в своей хронике сопротивление несправедливому монарху и трактовал детронизацию как естественное следствие все того же принципа избрания. Уже в раннем Средневековье появилось классическое определение тирании, данное Исидором Севильским на “этимологической основе”: ученый испанец производил слово “rex” от “recte regere”. Его игра слов (“Королем будешь, если будешь править согласно праву; если нет, не будешь королем”) стала, по словам Я. Башкевича, одним из стереотипов средневековой политической доктрины[13]. Наряду с рассуждениями о принципиальной возможности детронизации, появляются рассуждения о возможности тираноубийства. Иоанн Солсберийский считал, что тиран нарушает божественный закон и его наказание находится в Божьих руках, убийство тирана является законным, а подданный, убивший тирана, - орудием в руках Божьих, каким была Юдифь; действия тираноубийцы, однако, должны соответствовать представлениям о чести - он не должен, например, пользоваться ядом[14].
Упомянутая выше концепция Фомы Аквинского была серьезным шагом вперед, так как изымала дело свержения и наказания тирана из рук одиночки и передавала это дело в руки всего общества, обосновывая борьбу против тирана нарушением последним “договора” с обществом и превращая право борьбы против тирании почти в обязанность “множества”. Фома не оговаривал методов свержения тирана специально, и это в полной мере соответствовало сложившейся практике борьбы против неугодного правителя, в которой применялись самые разнообразные средства, что хорошо показывает пример Пршемысла Отакара II, сначала преданного недовольными им чешскими панами, а затем убитого австрийскими и штирийскими рыцарями. И в том и в другом случае “тиран” понес заслуженное наказание от “общества”, а не от рук одного человека. При этом можно добавить, что в силу неразвитости представлений о праве на сопротивление в центральноевропейском регионе того времени подобные действия еще не казались абсолютно правомочными, и поэтому их участники не стремились излишне афишировать совершенное ими. Более того, возможно, именно неразвитость данного института заставляла их идти на столь радикальные меры, как тайное умерщвление Фридриха Бабенбергского или далекое от рыцарских понятий жестокое групповое убийство захваченного в плен чешского короля (трудно сказать, было ли оно выгодно Рудольфу Габсбургу - можно привести доводы как за, так и против подобного предположения).
Важным элементом реализации права на сопротивление являлось обоснование необходимости свержения тирана, описание творимых им несправедливостей и нарушений закона. Не стала исключением посмертная судьба Отакара, подвергнутого диффамации в писаниях целого ряда хронистов и анналистов. Главными пунктами обвинения стали его неблагородное поведение по отношение к своей первой жене Маргарите, брак с которой он был, как утверждалось, сделал для него возможным приобретение Австрии и Штирии, и жестокое обращение с представителями чешской и немецкой знати. Если симпатизировавшие Отакару авторы таких памятников, как “Збраславская хроника”, пытались драматически представить расторжение брака с Маргаритой Бабенбергской в духе конфликта чувства и долга (Отакар идет на развод потому, что его немолодая жена не может дать наследника королевству; все совершается по обоюдному согласию супругов и после совета с королевскими приближенными[15], то его противники, напротив, не жалели черных красок. “Далимил”, напрямую связавший все территориальные приобретения Отакара с женитьбой на Маргарите (Knez Rakúsy po ženě jmieše, odtud až do moře všě země držieše), именно разрывом отношений с ней, при котором Отакар ничего не дал бывшей жене “за Австрию”, объяснял возмущение против Отакара почти всех немецких князей (Za Rakúsy ji jej nic nedachu, pro to na krále bez mále vše kniežata vstachu)[16].
Еще более решительно осудил чешского короля Отакар Штирийский. Он ставил в вину Пршемыслу его любовные похождения[17], рассказывал, как тот, соблазненный дьяволом, против воли папы принудил жену к разводу, а потом отравил[18]. Последнее утверждение можно принять за досужий вымысел ненавидевшего Отакара хрониста, но в одном из чешских источников обнаруживается сходная информация: Ждярская летопись (ок. 1300 г.) также сообщает, что после того как Отакар оставил свою первую жену Маргариту, та умерла от яда (moritur post hec Margareta veneno)[19]. Таким образом мы вправе предположить, что слухи об отравлении первой супруги Отакара ходили еще до того, как Отакар Штирийский приписал это действительное или мнимое преступление чешскому королю. Вместе с тем не представляется возможным установить, что произошло на самом деле, и, если отравление действительно имело место, кому оно было выгодно. Достоверно известно лишь то, что последние годы жизни Маргарита провела в своем наследном городе Кремсе[20]. Она скончалась в 1267 г. и была, в соответствии со своим завещанием, погребена в монастыре в Лилиенфельде, в фамильной усыпальнице Бабенбергов[21]. Современные анналисты (пражский, венский, ламбахский, зальцбургский, хайлигенкройцкий) странным образом обошли молчанием смерть последней герцогини Австрии и Штирии из династии Бабенбергов.
С точки зрения анналистов из Зальцбурга, наиболее последовательных противников Отакара, его смерть являлась заслуженным наказанием мятежного вассала, каким предстает в их летописи чешский король, незаконно присвоивший имперские лены. И урок Пршемысла, убитого собственными подданными, которые, вчера еще трепетавшие перед ним, теперь плюют ему в лицо, должен явиться уроком и для прочих князей[22]. Венские анналисты, сделавшиеся после победы Рудольфа ревностными противниками Отакара, обвиняли его в неверности и коварстве: он якобы вызывал ведьм из Штайера, прося их изготовить для Рудольфа яд, однако все их ухищрения оказались напрасными[23]. Его правление в немецких землях в Венских анналах преподносилось как “чешское ярмо…, которое [австрийцы, штирийцы и каринтийцы] … незаслуженно несли в течение долгого времени”[24]. В качестве иллюстрации приводились примеры жестоких казней, совершенных в бытность Отакара австрийским герцогом[25]. В своем осуждении павшего правителя венский анналист не знал границ, ставя ему в вину даже то, за что прежде в тех же самых анналах Отакар восхвалялся. Нападение на город Нитру во время войны с венграми, некогда представленное как подвиг, в условиях изменившейся внутри- и внешнеполитической конъюнктуры стало преподноситься как злодеяние чехов, разбивавших младенцам головы о соборные колонны. Составители анналов неожиданно сделались друзьями мадьяр, с полным пониманием описывая, как те по приказу Ласло стали праздновать годовщины гибели своего злейшего врага[26]. Важным элементом почти всех повествований о войне 1278 г. выступает упоминание о повторном отлучении чешского короля от церкви.
Разумеется, не все немецкие хронисты относились к погибшему королю с осуждением и радовались его гибели. Отакару сочувствовали автор “Истории 1264-1279 годов” Гутольф из Хайлигенкройца[27] и Генрих Хаймбургский, высоко оценивавший заслуги Отакара как правителя, установившего покой и мир во всех своих владениях, разрушившего и построившего множество замков, понизившего и возвысившего больше людей, чем все его предшественники[28] (то есть, по существу сделавшего то, за что его ненавидели его враги). В том же духе, как уже говорилось, отзывался об Отакаре баварский хронист из Нидеральтайха. В целом, однако, в немецких источниках преобладало осуждение Отакара и сочувствие Рудольфу, в том числе и в памятниках, созданных далеко за пределами альпийских земель[29]. Модель, использованная венскими и зальцбургскими анналистами, успешно воспроизводилась авторами XIV столетия, находившими, что смерть Пршемысла является вполне заслуженной, ибо он был убит друзьями и родственниками тех, кого подвергал жестоким пыткам[30]. Иоганн Виктрингский умудрился связать политические репрессии и тиранство Отакара с мотивом его женолюбия: “...он обезглавил брата Милоты, ибо возлюбил его жену, благородного мужа из Майссау погубил огнем и склонился к тиранскому образу жизни”[31].
Авторы чешских памятников были более сдержанны в оценках. Собственно, лишь один из них открыто выступал недоброжелателем погибшего короля - все тот же автор так называемой хроники Далимила, недовольный покровительством чешского короля немцам и несправедливостями в отношении чешских панов (по его рассказу, многие из них, возмущенные такими действиями, призывают на помощь немецкого короля Рудольфа Габсбургского, заявляя, что лучше стране быть пустой, чем отданной Отакаром в руки немцев[32]).
Несмотря на разницу в подходе[33], чешских и немецких врагов Отакара объединяло одно - стремление доказать, что погибший король заслужил свою участь, и снять таким образом возможные обвинения с косвенных и непосредственных виновников его гибели. Сходство наблюдается и в результатах их действий. И немецкие, и чешские участники событий 1276-1278 гг. сумели надолго охранить себя от попыток правителей навязать стране авторитарное правление. Основным итогом потрясений, испытанных Чешским королевством после сражения у Сухих Крут, стало постепенное оформление в Чехии политического дуализма - неустойчивого равновесия монархии и оказавшихся в руках знати земских учреждений (прежде всего земского суда). Подобные процессы были характерны и для альпийских земель, где власть Габсбургов еще очень долго будет ограничена волеизъявлением сословий. Даже без официального признания и глубокой теоретической разработки представление о праве подданных на сопротивление глубоко укоренится в сознании знати Чешского королевства, Австрии и Штирии.
Илл.: Горшковый шлем второй половины XIII в. Найден в Даргеме, Померания, хранится в Музее немецкой истории (Берлин). Вес ок. 3,5 кг. Ширина прорези для глаз 7 мм.
Смерть короля Отакара II и чешско-немецкая знать
Śmierć króla czeskiego Przemysła Otakara II a szlachta czesko-niemiecka
(3)
Особого внимания заслуживают обстоятельства гибели короля Чехии, о которых довольно подробно говорится в некоторых чешских источниках. В связи с вопросом об измене чешских панов уже цитировались известия об убийстве Пршемысла II “своими”. К ним можно добавить более пространное сообщение Фюрстенфельдского монаха о некоем австрийце, который, сражаясь, “на стороне короля Чехии”, но будучи при этом “его домашним врагом”, отомстил за брата, убитого по приказу чешского короля, нанеся Отакару смертельную рану мечом в бок, после чего тот, упав с коня, умер на руках своих “клиентов”[1]. Данное сообщение, как легко убедиться, является не более достоверным, нежели упомянутое выше, но вместе с тем вводит мотив убийства Пршемысла как расплаты за гибель родственника и, по всей видимости, отражает слухи о расправе австрийских рыцарей над королем как мести за замученных близких и об измене Милоты, которая также могла объясняться как месть королю за казнь брата[2]. Под пером хрониста вполне могло произойти объединение этих двух фактов.
Чешские анналисты о гибели Отакара писали весьма неохотно, ограничиваясь одной лишь ее констатацией. Начало этой традиции положил автор “Отакаровых анналов”, заявивший: “О гибели же короля Отакара ничего определенного сказать не можем, ибо разные [люди] говорят разное, и так как многие смущаются, то среди людей расходится молва, что он пропал среди войска и более не появлялся”[3].
Гораздо более информативны австрийские памятники. В Венских анналах сообщается: “Сам же славный король Чехии захвачен был врагами, протащен, ранен, сброшен с коня; чрезвычайно ослабленный повержен на землю Бертольдом, чашником из Эммерсберга, и другими благородными людьми и поражен копьем в шею и, поражаемый другими ударами, был пронзен мечом и на том же месте умер”[4]. Почти то же самое говорится в анналах венских доминиканцев: “Сам же король Отакар, поверженный врагами, раненный и взятый в плен, был, после того, как с него уже были сняты доспехи, неким австрийским недругом поражен в шею копьем и, наконец, с пронзенным мечом животом, погиб насильственной смертью”[5].
Похоже выглядит описание убийства в Зальцбургских анналах. Король Чехии сопротивлялся врагам с немногочисленной свитой, предпочитая смерть от меча жизни без победы; после долгих борений и тягостных ран под ним пал конь, который всем весом навалился на Пршемысла. Тогда короля окружили “некие австрийцы” и многочисленными ударами сбили шлем с его головы. Несмотря на то, что король просил взять его в плен (se capi), ему было нанесено семнадцать ран и он погиб. “На это удивительное зрелище в радости стекаются враги, насмехаются над мертвым и пинают в лицо того, пред кем незадолго до того в страхе трепетали”[6].
Еще более подробно повествует о гибели Отакара анналист из эльзасского Кольмара. По его рассказу, чешский король был взят в плен неким человеком низкого звания (ab ignobili), лишен доспехов и. обезоруженный, уведен с поля битвы. За ним последовал “некий рыцарь”, который сказал: “Вот идет король, что предал позорной смерти моего брата. Ты пожалеешь о содеянном тобой!” Достав из ножен меч, он нанес королю тяжкую рану в лицо, а другой рыцарь, последовав его примеру, пронзил Отакару мечом живот, в то время как человек, пленивший короля Чехии, прилагал все силы, чтобы спасти своего пленника[7].
Иоганн Виктрингский главным виновником гибели Отакара выставляет Милоту из Дедиц, оставившего беспомощного короля на произвол врагам. “И вскоре был он австрийцами и штирийцами в воздаяние за кровь друзей, которых он недолжным образом убил, издавая страшные крики, пронзен острейшими мечами”[8]. Иоганн не называет имен тех, кто совершил убийство; не делает этого и Отакар Штирийский, скорее всего хорошо эти имена знавший (“Имена убийц Отакара следует хранить в молчании: дело это настолько тайно, что не позволяет мне об этом говорить”[9]).
Приведенные сведения о гибели Отакара можно дополнить результатами исследования его костных останков в 1977 г. Плохая сохранность скелета не позволила выявить нанесенных королю колющих ударов (хотя сомнений в том, что они действительно были, не возникло), зато на черепе короля сохранился след сильнейшего рубящего удара, который был, по мнению экспертов, нанесен ему, когда он лежал на спине. Один уже этот удар являлся смертельным: король должен был сразу же умереть от повреждения мозга, кровотечения и болевого шока[10]. Следует поэтому предположить, что значительная часть из семнадцати ударов, нанесенных Отакару согласно Зальцбургским анналам, пришлась уже по мертвому телу, над которым глумились враги.
Смерть Отакара не была случайной смертью в пылу сражения - все цитированные выше авторы представляют ее именно как убийство, сознательно совершенное его участниками. В качестве оправдания подобных действий используется уже упоминавшийся тезис о мести за несправедливо казненных близких (братьев, друзей). В сочетании с другими обвинениями получается картина справедливого наказания тирана. Вероятно, именно так оправдывали бывшие австрийские и штирийские подданные Отакара свои действия, столь мало согласующиеся как с рыцарским этосом, так и с традиционным отношением к личности правителя. Отнюдь не случайно Отакар Штирийский - а вслед за ним и Иоганн Виктрингский - не сочли возможным назвать имена убийц. Вместе с тем последние могли считать, что совершили благое дело, избавив страну от тирана и узурпатора.
Проблеме тирании и прав подданных на выступление против нее и физическое устранение тирана уделялось в XIII столетии пристальное внимание на западе Европы. Симптоматично, что в трактате “De regimine principum” ей отдал дань сам Фома Аквинский. Проводя в своем сочинении мысль о том, что наилучшей формой правления является монархия, Фома в то же время отчетливо высказался в защиту прав подданных восставать против тирании. При этом Аквинат считал, что “против жестокости тирана будет иметь успех действие каких-либо людей не по своему почину, а по решению общества”. Свое мнение он аргументировал тем, что “если право какого-либо множества простирается на то, чтобы выдвинуть для себя царя, то не будет несправедливо, если выдвинутый этим множеством царь будет низвергнут...Не следует считать, что такое множество несправедливо, даже если оно прежде возвысило его над собой навечно; ведь он сам заслужил это, ведя себя нечестно в управлении множеством, поэтому договор с ним подданных не соблюдается”[11]. Сочинение Фомы Аквинского было создано около 1266 г., и хотя убийцы Отакара читать его не могли (навряд ли они вообще умели читать), поступили они почти в буквальном соответствии с рассуждениями “ангелического доктора”, который отразил в своем труде устойчивую тенденцию эпохи.
Подобная тенденция, а именно мысль о допустимости свержения монарха отчетливо прослеживается в другом современном сочинении, известной “Песни о битве при Льюисе”, автор которой утверждает, что “каждый король управляет по праву, которое знает” и приводит библейские примеры монархов, поплатившихся за нарушение закона:
“Саул свергнут - он нарушил право,
Давид сразу же наказан, так как поступил
Вопреки праву. Пусть знают те , кто это читают,
Что не может править тот, кто не хранил права,
И такого не должны делать королем те, кто имеют на это право...”[12].
Антикоролевское выступление английских баронов оправдывал хронист Мэтью Парижский, настаивавший на выборности короля. Интерес к проблеме проявлялся и у представителей западнославянских народов. Винцентий Кадлубек также оправдывал в своей хронике сопротивление несправедливому монарху и трактовал детронизацию как естественное следствие все того же принципа избрания. Уже в раннем Средневековье появилось классическое определение тирании, данное Исидором Севильским на “этимологической основе”: ученый испанец производил слово “rex” от “recte regere”. Его игра слов (“Королем будешь, если будешь править согласно праву; если нет, не будешь королем”) стала, по словам Я. Башкевича, одним из стереотипов средневековой политической доктрины[13]. Наряду с рассуждениями о принципиальной возможности детронизации, появляются рассуждения о возможности тираноубийства. Иоанн Солсберийский считал, что тиран нарушает божественный закон и его наказание находится в Божьих руках, убийство тирана является законным, а подданный, убивший тирана, - орудием в руках Божьих, каким была Юдифь; действия тираноубийцы, однако, должны соответствовать представлениям о чести - он не должен, например, пользоваться ядом[14].
Упомянутая выше концепция Фомы Аквинского была серьезным шагом вперед, так как изымала дело свержения и наказания тирана из рук одиночки и передавала это дело в руки всего общества, обосновывая борьбу против тирана нарушением последним “договора” с обществом и превращая право борьбы против тирании почти в обязанность “множества”. Фома не оговаривал методов свержения тирана специально, и это в полной мере соответствовало сложившейся практике борьбы против неугодного правителя, в которой применялись самые разнообразные средства, что хорошо показывает пример Пршемысла Отакара II, сначала преданного недовольными им чешскими панами, а затем убитого австрийскими и штирийскими рыцарями. И в том и в другом случае “тиран” понес заслуженное наказание от “общества”, а не от рук одного человека. При этом можно добавить, что в силу неразвитости представлений о праве на сопротивление в центральноевропейском регионе того времени подобные действия еще не казались абсолютно правомочными, и поэтому их участники не стремились излишне афишировать совершенное ими. Более того, возможно, именно неразвитость данного института заставляла их идти на столь радикальные меры, как тайное умерщвление Фридриха Бабенбергского или далекое от рыцарских понятий жестокое групповое убийство захваченного в плен чешского короля (трудно сказать, было ли оно выгодно Рудольфу Габсбургу - можно привести доводы как за, так и против подобного предположения).
Важным элементом реализации права на сопротивление являлось обоснование необходимости свержения тирана, описание творимых им несправедливостей и нарушений закона. Не стала исключением посмертная судьба Отакара, подвергнутого диффамации в писаниях целого ряда хронистов и анналистов. Главными пунктами обвинения стали его неблагородное поведение по отношение к своей первой жене Маргарите, брак с которой он был, как утверждалось, сделал для него возможным приобретение Австрии и Штирии, и жестокое обращение с представителями чешской и немецкой знати. Если симпатизировавшие Отакару авторы таких памятников, как “Збраславская хроника”, пытались драматически представить расторжение брака с Маргаритой Бабенбергской в духе конфликта чувства и долга (Отакар идет на развод потому, что его немолодая жена не может дать наследника королевству; все совершается по обоюдному согласию супругов и после совета с королевскими приближенными[15], то его противники, напротив, не жалели черных красок. “Далимил”, напрямую связавший все территориальные приобретения Отакара с женитьбой на Маргарите (Knez Rakúsy po ženě jmieše, odtud až do moře všě země držieše), именно разрывом отношений с ней, при котором Отакар ничего не дал бывшей жене “за Австрию”, объяснял возмущение против Отакара почти всех немецких князей (Za Rakúsy ji jej nic nedachu, pro to na krále bez mále vše kniežata vstachu)[16].
Еще более решительно осудил чешского короля Отакар Штирийский. Он ставил в вину Пршемыслу его любовные похождения[17], рассказывал, как тот, соблазненный дьяволом, против воли папы принудил жену к разводу, а потом отравил[18]. Последнее утверждение можно принять за досужий вымысел ненавидевшего Отакара хрониста, но в одном из чешских источников обнаруживается сходная информация: Ждярская летопись (ок. 1300 г.) также сообщает, что после того как Отакар оставил свою первую жену Маргариту, та умерла от яда (moritur post hec Margareta veneno)[19]. Таким образом мы вправе предположить, что слухи об отравлении первой супруги Отакара ходили еще до того, как Отакар Штирийский приписал это действительное или мнимое преступление чешскому королю. Вместе с тем не представляется возможным установить, что произошло на самом деле, и, если отравление действительно имело место, кому оно было выгодно. Достоверно известно лишь то, что последние годы жизни Маргарита провела в своем наследном городе Кремсе[20]. Она скончалась в 1267 г. и была, в соответствии со своим завещанием, погребена в монастыре в Лилиенфельде, в фамильной усыпальнице Бабенбергов[21]. Современные анналисты (пражский, венский, ламбахский, зальцбургский, хайлигенкройцкий) странным образом обошли молчанием смерть последней герцогини Австрии и Штирии из династии Бабенбергов.
С точки зрения анналистов из Зальцбурга, наиболее последовательных противников Отакара, его смерть являлась заслуженным наказанием мятежного вассала, каким предстает в их летописи чешский король, незаконно присвоивший имперские лены. И урок Пршемысла, убитого собственными подданными, которые, вчера еще трепетавшие перед ним, теперь плюют ему в лицо, должен явиться уроком и для прочих князей[22]. Венские анналисты, сделавшиеся после победы Рудольфа ревностными противниками Отакара, обвиняли его в неверности и коварстве: он якобы вызывал ведьм из Штайера, прося их изготовить для Рудольфа яд, однако все их ухищрения оказались напрасными[23]. Его правление в немецких землях в Венских анналах преподносилось как “чешское ярмо…, которое [австрийцы, штирийцы и каринтийцы] … незаслуженно несли в течение долгого времени”[24]. В качестве иллюстрации приводились примеры жестоких казней, совершенных в бытность Отакара австрийским герцогом[25]. В своем осуждении павшего правителя венский анналист не знал границ, ставя ему в вину даже то, за что прежде в тех же самых анналах Отакар восхвалялся. Нападение на город Нитру во время войны с венграми, некогда представленное как подвиг, в условиях изменившейся внутри- и внешнеполитической конъюнктуры стало преподноситься как злодеяние чехов, разбивавших младенцам головы о соборные колонны. Составители анналов неожиданно сделались друзьями мадьяр, с полным пониманием описывая, как те по приказу Ласло стали праздновать годовщины гибели своего злейшего врага[26]. Важным элементом почти всех повествований о войне 1278 г. выступает упоминание о повторном отлучении чешского короля от церкви.
Разумеется, не все немецкие хронисты относились к погибшему королю с осуждением и радовались его гибели. Отакару сочувствовали автор “Истории 1264-1279 годов” Гутольф из Хайлигенкройца[27] и Генрих Хаймбургский, высоко оценивавший заслуги Отакара как правителя, установившего покой и мир во всех своих владениях, разрушившего и построившего множество замков, понизившего и возвысившего больше людей, чем все его предшественники[28] (то есть, по существу сделавшего то, за что его ненавидели его враги). В том же духе, как уже говорилось, отзывался об Отакаре баварский хронист из Нидеральтайха. В целом, однако, в немецких источниках преобладало осуждение Отакара и сочувствие Рудольфу, в том числе и в памятниках, созданных далеко за пределами альпийских земель[29]. Модель, использованная венскими и зальцбургскими анналистами, успешно воспроизводилась авторами XIV столетия, находившими, что смерть Пршемысла является вполне заслуженной, ибо он был убит друзьями и родственниками тех, кого подвергал жестоким пыткам[30]. Иоганн Виктрингский умудрился связать политические репрессии и тиранство Отакара с мотивом его женолюбия: “...он обезглавил брата Милоты, ибо возлюбил его жену, благородного мужа из Майссау погубил огнем и склонился к тиранскому образу жизни”[31].
Авторы чешских памятников были более сдержанны в оценках. Собственно, лишь один из них открыто выступал недоброжелателем погибшего короля - все тот же автор так называемой хроники Далимила, недовольный покровительством чешского короля немцам и несправедливостями в отношении чешских панов (по его рассказу, многие из них, возмущенные такими действиями, призывают на помощь немецкого короля Рудольфа Габсбургского, заявляя, что лучше стране быть пустой, чем отданной Отакаром в руки немцев[32]).
Несмотря на разницу в подходе[33], чешских и немецких врагов Отакара объединяло одно - стремление доказать, что погибший король заслужил свою участь, и снять таким образом возможные обвинения с косвенных и непосредственных виновников его гибели. Сходство наблюдается и в результатах их действий. И немецкие, и чешские участники событий 1276-1278 гг. сумели надолго охранить себя от попыток правителей навязать стране авторитарное правление. Основным итогом потрясений, испытанных Чешским королевством после сражения у Сухих Крут, стало постепенное оформление в Чехии политического дуализма - неустойчивого равновесия монархии и оказавшихся в руках знати земских учреждений (прежде всего земского суда). Подобные процессы были характерны и для альпийских земель, где власть Габсбургов еще очень долго будет ограничена волеизъявлением сословий. Даже без официального признания и глубокой теоретической разработки представление о праве подданных на сопротивление глубоко укоренится в сознании знати Чешского королевства, Австрии и Штирии.
Илл.: Горшковый шлем второй половины XIII в. Найден в Даргеме, Померания, хранится в Музее немецкой истории (Берлин). Вес ок. 3,5 кг. Ширина прорези для глаз 7 мм.