Из комментариев...
Когда-то, еще в 90-е, я, тогда еще 20-летний юноша, был послушником в Курской Коренной пустыни еще при игум. Григории (Кренцеве). То что я помню - это действительно братская теплота, но построенная именно на личности и отношении настоятеля. Помню как важно было для всей братии, что игумен после службы просто спокойно сидел на скамейке, можно было спокойно идти в келью, а можно подойти к окружающему его кружку братии, послушать, что-то спросить - эти беседы просто согревали душу.
Жизнь в монастыре напоминала послевоенные университеты, как их описывают - конспекты писали между строк на газетной бумаге, преподавали те, кого смогли найти, но оптимизм у всех невероятный. В монастыре кругом развалины, мылись кастрюльками в неотапливаемой комнате в конце коридора даже в мороз, а у всех улыбки на лицах, радость какая-то глубокая, искренняя. Видя у кого-то нездоровые тенденции, настоятель тихонечко с глазу на глаз советовал, пытался помочь.
Монастырю стали отдавать сельские угодия, открыли скотный двор, игумен как мог старался отстоять братию перед местным владыкой, говорил что в первую очередь дело монаха - молиться, а послушания должны служить помощью молитве. Но конечно весовые категории у него и владыки разные, все больше братий отсутствовало на службе то на скотном дворе, то охраняя пруд, то еще на подобных разных послушаниях, игумена это огорчало, он в беседах постоянно об этом говорил, старался распределить послушания так, чтобы было время на службы, мы видели его старания и поэтому переживали, но общего оптимизма это не убавляло. До Курской Коренной, ездил в Оптину, школьные и университетские каникулы часто проводил в Жировицком монастыре - и везде видел это самое пусть не горение, но тление искреннего стремления к монашеской жизни, какого-то удивительного огонька в глазах людей, который невозможно подделать. В бедных материально, живущих под постоянным ехидным взором местных жителей, действительно было то, что описывается в книге "Несвятые святые", искренняя теплота душевная.
Но потом действительно как-то незаметно сам дух монастырей начал меняться - то ли нахлынувшие толпы паломников начали затаптывать это едва начавший тлеть огонек, то ли дух времени оказался настолько деструктивным, но все стало совсем другим. Я решил доучиться и если Бог даст выбрать себе монастырь по душе. Приехав в Жировицы после нескольких лет, я понял, что я уже безнадежно отстал и у меня уже не хватит смирения подвизаться в монастыре. Опытная братия монастыря пошла двумя путями - половина братии стала епископами, у них все хорошо). А у большинства остальных, кто остался, произошел какой-то внутренний надлом, причину которого я не могу объяснить. У опытных монахов, много лет проведших в монастыре, начали происходить какие-то психологические сложности. Те люди, кто еще пять лет назад мудро, мирно и рассудительно объяснял мне, еще мальчику, истины веры, правила монашеской жизни, теперь ходили тихонечко как тени, новые послушники на любой вопрос или просьбу спрашивали - а есть ли благословение настоятеля? или сразу "настоятель не благословил", исчез тот дух монашеского оптимизма, появилась какая-то безличность, бесхарактерность если охарактеризовать это ощущение как его чувсвует сердце.
Так больно было читать Ваш замечательный дневник - больно оттого, что ни в одном из монастырей где Вы были не было того огонька теплой для души обители спасения, где тлеет этот надмирный огонек, ощутив который, как бы трудно не было, не можешь не улыбаться просыпаясь на жесткой монашеской кровати и благодарить Бога за все, огонька. Так много где тлел этот огонек 25-30 лет назад и казалось вот-вот и он разгорится, а он вдруг взял и начал угасать то там, то здесь.
Жизнь в монастыре напоминала послевоенные университеты, как их описывают - конспекты писали между строк на газетной бумаге, преподавали те, кого смогли найти, но оптимизм у всех невероятный. В монастыре кругом развалины, мылись кастрюльками в неотапливаемой комнате в конце коридора даже в мороз, а у всех улыбки на лицах, радость какая-то глубокая, искренняя. Видя у кого-то нездоровые тенденции, настоятель тихонечко с глазу на глаз советовал, пытался помочь.
Монастырю стали отдавать сельские угодия, открыли скотный двор, игумен как мог старался отстоять братию перед местным владыкой, говорил что в первую очередь дело монаха - молиться, а послушания должны служить помощью молитве. Но конечно весовые категории у него и владыки разные, все больше братий отсутствовало на службе то на скотном дворе, то охраняя пруд, то еще на подобных разных послушаниях, игумена это огорчало, он в беседах постоянно об этом говорил, старался распределить послушания так, чтобы было время на службы, мы видели его старания и поэтому переживали, но общего оптимизма это не убавляло. До Курской Коренной, ездил в Оптину, школьные и университетские каникулы часто проводил в Жировицком монастыре - и везде видел это самое пусть не горение, но тление искреннего стремления к монашеской жизни, какого-то удивительного огонька в глазах людей, который невозможно подделать. В бедных материально, живущих под постоянным ехидным взором местных жителей, действительно было то, что описывается в книге "Несвятые святые", искренняя теплота душевная.
Но потом действительно как-то незаметно сам дух монастырей начал меняться - то ли нахлынувшие толпы паломников начали затаптывать это едва начавший тлеть огонек, то ли дух времени оказался настолько деструктивным, но все стало совсем другим. Я решил доучиться и если Бог даст выбрать себе монастырь по душе. Приехав в Жировицы после нескольких лет, я понял, что я уже безнадежно отстал и у меня уже не хватит смирения подвизаться в монастыре. Опытная братия монастыря пошла двумя путями - половина братии стала епископами, у них все хорошо). А у большинства остальных, кто остался, произошел какой-то внутренний надлом, причину которого я не могу объяснить. У опытных монахов, много лет проведших в монастыре, начали происходить какие-то психологические сложности. Те люди, кто еще пять лет назад мудро, мирно и рассудительно объяснял мне, еще мальчику, истины веры, правила монашеской жизни, теперь ходили тихонечко как тени, новые послушники на любой вопрос или просьбу спрашивали - а есть ли благословение настоятеля? или сразу "настоятель не благословил", исчез тот дух монашеского оптимизма, появилась какая-то безличность, бесхарактерность если охарактеризовать это ощущение как его чувсвует сердце.
Так больно было читать Ваш замечательный дневник - больно оттого, что ни в одном из монастырей где Вы были не было того огонька теплой для души обители спасения, где тлеет этот надмирный огонек, ощутив который, как бы трудно не было, не можешь не улыбаться просыпаясь на жесткой монашеской кровати и благодарить Бога за все, огонька. Так много где тлел этот огонек 25-30 лет назад и казалось вот-вот и он разгорится, а он вдруг взял и начал угасать то там, то здесь.