Грызу потихоньку шоколадную мороженку в загорелом стаканчике. Отращиваю мысли о собственной студии. Идеи растут быстро, спонтанно - ветвятся и множатся.
Всегда вот мечтала ходить на работу в сапогах, платьях и красиво сидеть в обрамлении сплошной красоты с кудрями на башенке. Ходют будто ко мне люди и выспрашивают, а я им всё помогаю и рассказываю. И допридумывалась моя голова до самотканной материи, до небывалой диковины.
Решила перестать быть тем самым жадным фантазёром, который все изученные богатства сгребает в раздувшийся от сокровищ тайник. А выплесну-ка я на некоторых счастливцев кой-чего поинтереснее пресных танцулек. Буду сидеть за дырчатой заслонкой рукодельного столика на фоне тяжёлой ширмы, что обнимет меня по бокам бархатными дверцами-дланями - словно выглядывающая из резных расписных ставен бабка-рассказчица в начале фильма-сказки. И стану поведывать о человеке и его самости, об этнологии и истории, культуре и искусствах, красоте и уродстве, внешнем и внутреннем, старине и современности. Захватывающих в плен голову и сердце тем так много, а и материала, что так и просится в жадные до новизны уши, не меньше.
Мне нравится ощущение нарастающей уверенности в себе. Но и мнущаяся и зардевшаяся от смущенья Люба (та, что всегда стеснялась держать речь) всё-таки сдерживает меня и просит обождать. Обождать ли?