Проходя сквозь
Относиться ко всему, как к игре.
Несерьезно.
Спонтанно.
Мне кажется, что это в последнее время - про меня.
Мое качество: проходить сквозь - события, людей. Вчера я понимала, пока шла через этот ветер, через толпу, что я не буду частью всего происходящего вокруг. Я всегда - вне, всегда - наблюдатель, очень часто - незаинтересованный наблюдатель. Поэтому ли мне зачастую все равно: произойдет ли что-то или не произойдет.
Я могу улыбнуться бегущему навстречу ребенку, потому что мне радостно видеть энергию и честность в нем.
Можно ли настолько привыкнуть мыслить предельными понятиями, категориями, что только их и замечать в людях, только на них и реагировать?
И эта часть меня, этот незаинтересованный в исходе событий наблюдатель, посмеивается надо мной-двадцатидвухлетнейдевушкой, которой важно внимание, комплименты, цветы. Он спрашивает: зачем это все? Он настойчив: неужели тебе важно внимание/комплименты/цветы от любого человека, даже от того, которого ты сочтешь аморальным?
Философ во мне уже преодолел писателя, я больше не могу заниматься "художественной прозой", не могу написать "посеребренные лунным светом листья клена, колеблемые нежным ветерком". Преодолеет ли философ во мне еще что-либо?
Пятигорский считал, что можно либо философствовать, либо жить.
Адо считал, что вся античная философия - это система духовных упражнений (которые как раз помогают жить).
Я могу относиться как к игре ко всему, кроме самой себя. Потому что для игры необходим играющий, его нельзя отождествить с процессом, иначе он исчезнет.
А я еще хочу быть.
И все-таки мне еще хочется быть в чьих-то жизнях. Только кто меня в них пустит, если я - только наблюдатель?
"В вашем мире я - прохожий, Близкий всем, всему чужой..." (Максимилиан Волошин).
Несерьезно.
Спонтанно.
Мне кажется, что это в последнее время - про меня.
Мое качество: проходить сквозь - события, людей. Вчера я понимала, пока шла через этот ветер, через толпу, что я не буду частью всего происходящего вокруг. Я всегда - вне, всегда - наблюдатель, очень часто - незаинтересованный наблюдатель. Поэтому ли мне зачастую все равно: произойдет ли что-то или не произойдет.
Я могу улыбнуться бегущему навстречу ребенку, потому что мне радостно видеть энергию и честность в нем.
Можно ли настолько привыкнуть мыслить предельными понятиями, категориями, что только их и замечать в людях, только на них и реагировать?
И эта часть меня, этот незаинтересованный в исходе событий наблюдатель, посмеивается надо мной-двадцатидвухлетнейдевушкой, которой важно внимание, комплименты, цветы. Он спрашивает: зачем это все? Он настойчив: неужели тебе важно внимание/комплименты/цветы от любого человека, даже от того, которого ты сочтешь аморальным?
Философ во мне уже преодолел писателя, я больше не могу заниматься "художественной прозой", не могу написать "посеребренные лунным светом листья клена, колеблемые нежным ветерком". Преодолеет ли философ во мне еще что-либо?
Пятигорский считал, что можно либо философствовать, либо жить.
Адо считал, что вся античная философия - это система духовных упражнений (которые как раз помогают жить).
Я могу относиться как к игре ко всему, кроме самой себя. Потому что для игры необходим играющий, его нельзя отождествить с процессом, иначе он исчезнет.
А я еще хочу быть.
И все-таки мне еще хочется быть в чьих-то жизнях. Только кто меня в них пустит, если я - только наблюдатель?
"В вашем мире я - прохожий, Близкий всем, всему чужой..." (Максимилиан Волошин).