Выздоровление
ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ
За доктором для Мишеньки послали ещё вчера днём, но в нашу глухомань он приехал, разумеется, только сегодня утром. Но приехал так рано, будто приснился. И в самом деле, никто в доме не спал всю ночь, а под утро всех сморило, и доктор так долго стучался во все двери и окна, что уже начинал сердиться. Первой проснулась в сенях старая Григорьевна и спросонья, не разобрав или уже позабыв, что за переполох был тут ещё накануне, стала предлагать доктору «чаю с дороги».
- Какой чай, дура! - огрызнулся доктор. - Где ребёнок?
Тут она всплеснула руками, заохала, стала качать головой да причитать: уж, что за ребёнок, что за мальчик, золото, а не мальчик, а такое горе.
- Дура! - снова выругался доктор и уже сам прошёл в комнаты, оставив её в сенях причитать да охать.
Тут уже навстречу выбежали мать с отцом, тётки, молодая Григорьевна, старшие дети. Сон будто рукой сняло. Все кинулись наперебой ухаживать за доктором: принять саквояж, пальто, шляпу, зонтик. И все что-то говорили, говорили, спрашивали, совсем ненужное и даже лишнее: как доехали, да сильно ли размыло дороги в уезде после вчерашней непогоды, да выставлены ли уже карантины.
- Где ребёнок? - спросил ещё раз доктор, едва сдерживая раздражение.
- Прошу! - сказал отец, указывая дорогу и пропуская доктора вперёд. Было видно, что он не раздевался на ночь, а так и спал в одежде, и даже в очках, и сейчас тоже ещё не успел ни толком проснуться, ни привести себя в порядок, ни даже сообразить вполне, что же происходит у него в доме.
В комнату к Мишеньке доктор никого не пустил, строго приказав только принести стакан воды, а лучше сразу целый кувшин, и сидеть ждать.
Мать, чтобы хоть чем-то занять себя, стала ходить из угла в угол, заламывая руки. Отец всё пытался утешить её, но безуспешно. Старших детей молодая Григорьевна увела на кухню завтракать. Тётки караулили у дверей в комнату Мишеньки: не прикажет ли доктор что-нибудь ещё.
День, между тем, пошёл в гору, и чувствовалось, что после вчерашнего ливня снова наладила жара: не было ещё и восьми, а уже припекало.
В конце концов, всех опять сморило: и тёток в карауле, и мать с отцом, и даже молодую Григорьевну с детьми на кухне, и уж, наверняка, и старая Григорьевна давно уже спала у себя в сенях, словно была она и не человек вовсе, а старая дворовая собака, которую за выслугу, вот, пускают иногда в сени. Даже доктор в комнате у Мишеньки - и тот, кажется, уснул. Откровенно говоря, он очень устал с дороги: тряслись всю ночь, да ещё этот бесконечный ливень, колеи развезло, с пути сбились, два раза приходилось выходить и выталкивать коляску из непролазной жижи, промок до нитки, да и «селифан» мой в придачу - дурак дураком, всё путает, зачем-то поехали в объезд! А здесь даже и чаю нельзя выпить. Так что вполне мог и заснуть, ничего удивительного. Во всяком случае, что-то напоминавшее храп, который уж никак не мог бы произвести семилетний мальчик, доносилось из детской.
Старая Григорьевна, между тем, опять проснулась раньше всех и стала шаркать по дому, скрипя половицами. Услышав чьи-то голоса в зале, пошла на них. Дверь была приоткрыта.
- Что вы теперь читаете? - спрашивала Маруся у доктора.
- Вы не поверите, но Чехова. Мне кажется, мы и сейчас в его рассказе. Кстати, довольно жестокий автор, а мало кто замечает. Вы только представьте, Маша: мы проживаем свою единственную и неповторимую жизнь, пусть иногда скучную и глупую, даже временами и пошлую, но неповторимую и единственную, и каждый о чём-то мечтает, на что-то надеется, влюбляется, разочаровывается, страдает, терзается какими-то вопросами, ищет на них ответы, ищет себя, а у него всё это умещается на трёх-четырёх страницах рассказа, а иногда вообще всего лишь в одном абзаце. Обидно.
- Какой ты выдумщик, - перешла на «ты», боже мой, сердце так и зашлось, - А мне вот кажется, что всё это чей-то сон, Мишеньки, например.
- Ничего удивительного, - пролепетал доктор, пунцовея, и чувствуя, что начинает говорить глупости, - Кризис миновал, все в доме спят, кто-нибудь видит во сне и нас.
- А знаешь, - подошла почти вплотную и сделала большие загадочные глаза, - Когда мне будет тридцать лет, я тоже начну писать прозу. - Это она уже почти прошептала, словно доверила тайну.
- Вот и Мишенька, судари мои, уж такой сочинитель, такой выдумщик! - а это старая Григорьевна влезла. - Пойдут, например, с деревенскими ребятами в лес или на речку, а вернутся, он такого порасскажет: и у медведя-то они обедали, и на волке-то катались, и с лисой в карты играли! И чего только не придумает!
- Уйди, дура!
- Чаю не хотите?
- Уйди, говорю!
- Ну как знаете…
- А может это и не Мишеньки всё снится, а вот… ей, например? - засмеялась Маруся, указываю на старую Григорьевну, которая вдруг, словно во сне, превратилась в медведицу и, встав на задние лапы, обиженно заревела: «Только и слышишь от вас дура, да дура! А я, между прочим, в колхозе ударницей была, а не дурой, и больше всех дикого мёда сдавала и трудодней больше всех имела! Меня в Москву на съезд депутатом возили, а я там Сталина видела, и на свадьбе у Хрущёва гуляла, когда его замуж за Гагарина выдавали! А вы всё своё - уйди, дура, да уйди, дура!»
Господи, что за околесицу она несёт… или мы все тут угорели?..
А ведь и правда, какой-то дурацкий разговор получился тогда, а вот надо же - до сих пор помню. Больше двадцати лет минули, а помню. И кстати, Маруся, милая моя Маруся, где твоя проза? Написала ли хоть страничку?..
Старая Григорьевна, меж тем, давно померла, а молодая зовётся теперь старой, хотя новой молодой Григорьевны нет и в помине. Половину дома на лето стали сдавать дачникам: в двух верстах от нас прошла железная дорога, и наша деревня уже не такая глушь. Мишенька тоже давно вырос, кончил университет, и теперь практикующий юрист. Адвокат. Женат. Двое детей. Миша и Маша. Или Маша и Миша. Я ещё путаю. Им по семь лет, они близнецы. Каждый год, в день рождения, отец фотографирует их вон у той старой карусели. Маша говорит, что когда вырастет, не станет выходить замуж, а будет сочинять книжки. А у Миши вчера случился жар, его знобило, вызвали по телефону доктора, послали за ним коляску, но ждут его только сегодня, и всю ночь никто в доме из-за Миши не спал, даже дачники - и те - приняли участие: сходили с фонариками в лес, набрали для него малины.
А под утро всех сморило, и поэтому никто не услышал, как в кабинете у адвоката сначала долго и беспокойно трезвонил телефон и, так никого и не дождавшись, обиженно замолк, а потом в тишине, затянутой ряской комариного писка и мушиного жужжания, скрипнула дверь детской, и оттуда, словно золотая рыбка, выпущенная обратно в аквариум, выглянул семилетний мальчик.