Про черносотенцев в России
«Уже давно мы так сидели вдвоем. Это было в один из послепогромных дней. Там же, на Димиевке, - в одном из домов, -я читал книгу, подобравшись ближе к печке. Изредка похлебывал чай. А он сидел в углу на неудобном стуле, сгорбившись - неподвижно. Он внимательно смотрел вниз в другой угол - напротив. Я думал, что он следит за мышью, которая там шуршала обоями. Это был старик еврей, седой, худой, с длинной бородой. Мы не обращали друг на друга никакого внимания и сидели так, может быть, часа два. Печка приятно трещала, в окно понемножку входили голубоватые сумерки.
Караул помещался внизу. А мне отвели помещение здесь - в комнате, которая служила и столовой и гостиной в этой еврейской семье. Старик этот был хозяин.
Наш батальон в это время охранял Димиевку и каждые сутки выставлял караул. Мы помещались в разных домах, где придется. В противоположность дням допогромным, каждый еврейский дом добивался, чтобы караул поставили у него. Принимали всегда в высшей степени радушно, но я старался держать «гаidе» [4]. В качестве войск мы обязаны были сохранять «нейтралитет» и, спасая евреев, держаться так, чтобы русское население не имело бы поводов выдумывать всякие гадости вроде: «Жиды купили офицеров».
Поэтому я читал, не заговаривая с хозяином. Он молчал, этот старик, и о чем-то думал. И вдруг неожиданно разразился.. .
- Ваше благородие… сколько их может быть?
- Кого?
- Этих сволочей, этих мальчишек паршивых…
- каких мальчишек?
- Таких, что бомбы бросают… Десять тысяч их есть?
Я посмотрел на Него с любопытством.
- Нет… конечно, нет…
- Ну, так что же!.. Так на что же министры смотрят… Отчего же их не вы вешать всех!
Он тряс перед собой своими худыми руками. Мне показалось, что он искренен, этот старик.
- А отчего вы сами, евреи, - старшие, не удержите их? Ведь вы же знаете, сколько ваших там?
Он вскочил от этих слов.
- Ваше благородие! И что же мы можем сделать?
Разве они хотят нас слушать? Ваше благородие! Вы знаете, это чистое несчастье. Приходят ко мне в дом… Кто?
-Мальчишки. говорят: «Давай»… И я мушу[5] дать… Они говорят - «самооборона». И мы даем на самооборона.
Так ви знаете, ваше благородие, что они сделали, эти сволочи, на Димиевке? Эта «самооборона»? Бомбы так бросать они могут. Это они таки умеют, да… А когда пришел погром до нас, так что эта самооборона? Штрелили эти паршивые мальчишки, штрелили и убегли… Они таки убегли, а мы так остались… Они стрелили, а нас бьют… Мальчишки паршивые! «Самооборона»!!! - Все-таки надо удерживать вашу молодежь. - Ваше благородие, как их можно удерживать!.. Я - старый еврей. Я себе хожу в синагогу. Я знаю свой закон… Я имею бога в сердце. А эти мальчишки! Он себе хватает бомбу, идет - убивает… На тебе - он тебе революцию делает… Ваше благородие… И вы поверьте мне, старому еврею: вы говорите - их нет десять тысяч.
Так что же, в чем дело?! Всех их, сволочей паршивых, всех их, как собак, перевешивать надо. И больше ничего, ваше благородие.
* * *
-С тех пор когда меня спрашивают: «Кого вы считаете наибольшим черносотенцем в России?» - я всегда вспоминаю этого еврея… И еще я иногда думаю: ах, если бы «мальчишки», еврейские и русские, вовремя послушались своих стариков - тех, по крайней мере, из них, кто имели или имеют «бога в сердце»!..».
Отрывок из книги: Василий Витальевич Шульгин. «Дни.» "НОВОСТИ ", 1990.