Театральное. Улицкая. Анджей Бубень.
После таких рецензий остро захотелось в Москву или Питер.
"Потанцуем" Улицкой в театре "Современник". Режиссёр Анджей Бубень
http://tvkultura.ru/article/show/article_id/134864/
Рецензия Бавильского:
http://paslen.livejournal.com/1935628.html
Или под кат
Поначалу кажется, что актрисы переигрывают - слишком уж преувеличенно комикуют, говорят ненатуральными голосами, из-за чего думаешь, что, вот, попал в традиционный театр, работающий эмоциональной гуашью, от которой отвык. Сама ситуация - москвичка и фармацевт Эмма прилетела к подруге и онкологу Марго в Нью-Йорк после десятилетней разлуки всего на пару дней, чтобы напиться и выяснять общее прошлое в компании с третьей женщиной, тоже «новой американкой» Верой, - не особенно располагает к такому уж сильному фонтану эмоций. Тем более после трансатлантического перелёта. Поэтому, разумеется, то, что показывают со сцены - откровенная условность. Хотя, порой, конечно, редко, но бывает так, что всё складывается таким образом, что градус разговора повышается вместе с градусом выпитого, когда люди перестают сдерживаться и скелеты сыпятся сразу из всех книжных шкафов.
Импортная водка и палёный армянский коньяк, с одной стороны, помогают режиссёру и трём актрисам создать особое игровое натяжение, которое принимаешь не сразу - <театральная> жизнь наша приучает к хроническому недоверию. Тем более в театрах традиционного дискурса, который, вроде как, вполне созвучен традиционным христианским идеалам, исповедуемым Людмилой Улицкой. С другой стороны, последовательные стадии алкогольного опьянения оказываются метафорой постепенного драматического нагнетания, тем более, что авторы не забывают постоянно подкручивать эмоциональный градус.
Всё разыгрывается как по нотам, петелька-крючочек, вокальные номера в наиболее острых мизансценах и музыкальная подложка в наиболее пафосных (в финале Улицкая и вовсе выходит на фронтальную проповедь), как и положено в хорошо сочинённых мелодрамах, где самым трагическим или трогательным сценам обязательно предшествуют самые уморительные и шумные. Дамы в возрасте затевают пьяную мешпуху и трагикомическую возню, внутри которой вызревает самый сильный (потому что неожиданный и особенно правдивый) поворот: танцуя, Марго совершенно случайно видит у Эммы онкологические симптомы, мгновенно трезвеет и тут же везет подругу в клинику.
А дальше происходит ещё один сюжетный разворот, совсем как в некоторых других текстах Улицкой (прежде всего, я имею ввиду «Казус Кукоцкого» и «центральный» сон из «Зелёного шатра») персонажи пьесы (написанной по мотивам повести «Женщины русских селений») оказываются на том свете, откуда, ретроспективно, вспоминают прошедшую жизнь. Де, чем бы ты не насыщал всё своё существование - конец один и если что-то остаётся там, где смерти всё равно нет, то это не суета мнимых целей (приобретательство или карьеры), но количество любви, полученной или розданной человеком.
Этот отдельный финал Улицкая специально написала, дополнив уже готовую пьесу, по просьбе польского режиссёра Анджея Бубеня («Потанцуем» уже пятый спектакль, который он ставит по прозе Улицкой) и он не только переводит бульварную («Современник» расположен всё-таки на бульваре) мелодраму в чёткое и простое экзистенциальное высказывание. Позволяющее примериться со смертью, не бояться небытия, а, главное, понять, что же, на самом деле, является главным в жизни. Конечно, любовь. Разные виды любви, которая, по Улицкой, есть благодарность и подлинное благородство.
Который раз сталкиваюсь с тем, что одна из главных черт творчества Людмилы Евгеньевны - уместность. То, что она пишет, каждый раз умудряется, с помощью разных технических штучек и ухищрений, проникнуть в самую сердцевину твоего собственного сегодняшнего самочувствия. Конструкции, кажущиеся поначалу умозрительными и намеренно демонстративно следующими жанру, в конце концов, выруливают на единственно верную интонацию. Оказываясь единственно правильным жестом. Когда всех жалко - и персонажей, и людей, сидящих в зале и, разумеется, самого себя, ещё пока отражающегося в зеркале сцены.
Конечно, нет тем более сильных, чем «любовь» и «смерть» (особенно в их соединении), но дело ещё и в том, как негромко Улицкая пользуется этими бронебойными средствами, в которых, кажется, невозможно сказать ничего принципиально нового. Улицкая же добивается эффекта новизны с помощью резкой перемены дистанции, смены оптики, которая оказывается сверхактуальной во времена обобщений и работы с готовыми жанровыми и информационными блоками. Однако, пафос Улицкой, в отличие от её формы, рассказывающей о самом возвышенном и сложном, шершавым языком современного театра, намеренно немоден и, оттого, оказывается ровно тем чего сегодня так не хватает.
ФА, главное, приём, используемый режиссёром, превращает все недостатки традиционного и как бы психологического театра в одно сплошное безусловное достоинство. Ибо после своей смерти, три поначалу взбалмошных и заполошенных женских персонажа начинают, наконец, говорить своими естественными, человеческими голосами.
Тот же Анджей Бубень в Питере в театре " Балтийский дом" по книге под редакцией Улицкой «Детство 45 - 53: а завтра будет счастье».
Улицкая о премьере:
"27 мая премьера. Спектакль фантастический. Я счастлива, что скромный сборник послужил материалом для этого гениального спектакля. Поставить его можно только в этом пространстве, он весь как перчатка надет на это помещение.
Сначала все зрителей собирают в фойе, где стоит огромный пионер с горном - руки полуотбиты, торчит арматура, его окружает еще десяток таких же, но более мелких скульптур советского периода - голова, ноги, еще голова, все полуразрушено, с торчащей арматурой, стоят на подиумах, оклеенных фотографиями послевоенного и отчасти довоенного времени. Выходят 6 актеров - как будто шесть персонажей из дома инвалидов - руки трясутся, ноги заплетаются. (Травма поколения!) И сразу же начинаются «письма» - каждый рассказывает какую-то историю. Уходят в коридор, всех приглашают в зрительный зал, куда ведут вслед за актерами по длинному коридору, обклеенному фотографиями, которые «слегка обработаны» - где-то приклеен воротничок, где-то торчит игрушка. Фотографии крупные, с увеличением. Проход этот немного напоминает проход по Берлинскому еврейскому музею, своим личным драматическим участием в происходящем. Потом вводят в небольшую комнату, где опять актриса со своим текстом. И снова коридор, по которому приходят в зрительный зал. Одна из боковых сторон зала с фотографиями детей из детдома для детей изменников родины. От них глаз не отвести. Довольно крупные. Подлинные - никакое искусство не может такого сотворить.
В зале большие парты - две или три, двухэтажная железная кровать больше натуральной великины, шкаф. Все на колесах, двигается, изумительно трансформируется. Маленькая тележка с землей, на ней деревянный крест. Могила. Тоже катается по сцене. И шесть кукол в натуральную величину, каждая произведение искусства - упрощенные, одетые в подобие тех одежд, что носила беднота во время войны.
Далее читаются и отыгрываются собственно письма. Сердце просто останавливается от происходящего.Спектакль идет два с половиной часа без перерыва.
Художник гениальный, прекрасно подобрана и написала музыка, великолепно поставлено движение. Актеры вкупе с куклами создают босховскую картинку. Все насыщено такими режиссерскими ходами, что если б Анджей поставил только один этот спектакль, остался бы в числе выдающихся режиссеров.
Это не спектакль, это подвиг, великий поступок, а я совершенно счастлива, что каким-то образом участвовала в создании этого действа.
Это одно из самых сильных театральных впечатлений за всю мою жизнь. "
Интервью:
http://nvspb.ru/tops/v-sssr-teplota-chelovecheskih-otnosheniy-byla-neobyknovennaya-57846
"Потанцуем" Улицкой в театре "Современник". Режиссёр Анджей Бубень
http://tvkultura.ru/article/show/article_id/134864/
Рецензия Бавильского:
http://paslen.livejournal.com/1935628.html
Или под кат
Поначалу кажется, что актрисы переигрывают - слишком уж преувеличенно комикуют, говорят ненатуральными голосами, из-за чего думаешь, что, вот, попал в традиционный театр, работающий эмоциональной гуашью, от которой отвык. Сама ситуация - москвичка и фармацевт Эмма прилетела к подруге и онкологу Марго в Нью-Йорк после десятилетней разлуки всего на пару дней, чтобы напиться и выяснять общее прошлое в компании с третьей женщиной, тоже «новой американкой» Верой, - не особенно располагает к такому уж сильному фонтану эмоций. Тем более после трансатлантического перелёта. Поэтому, разумеется, то, что показывают со сцены - откровенная условность. Хотя, порой, конечно, редко, но бывает так, что всё складывается таким образом, что градус разговора повышается вместе с градусом выпитого, когда люди перестают сдерживаться и скелеты сыпятся сразу из всех книжных шкафов.
Импортная водка и палёный армянский коньяк, с одной стороны, помогают режиссёру и трём актрисам создать особое игровое натяжение, которое принимаешь не сразу - <театральная> жизнь наша приучает к хроническому недоверию. Тем более в театрах традиционного дискурса, который, вроде как, вполне созвучен традиционным христианским идеалам, исповедуемым Людмилой Улицкой. С другой стороны, последовательные стадии алкогольного опьянения оказываются метафорой постепенного драматического нагнетания, тем более, что авторы не забывают постоянно подкручивать эмоциональный градус.
Всё разыгрывается как по нотам, петелька-крючочек, вокальные номера в наиболее острых мизансценах и музыкальная подложка в наиболее пафосных (в финале Улицкая и вовсе выходит на фронтальную проповедь), как и положено в хорошо сочинённых мелодрамах, где самым трагическим или трогательным сценам обязательно предшествуют самые уморительные и шумные. Дамы в возрасте затевают пьяную мешпуху и трагикомическую возню, внутри которой вызревает самый сильный (потому что неожиданный и особенно правдивый) поворот: танцуя, Марго совершенно случайно видит у Эммы онкологические симптомы, мгновенно трезвеет и тут же везет подругу в клинику.
А дальше происходит ещё один сюжетный разворот, совсем как в некоторых других текстах Улицкой (прежде всего, я имею ввиду «Казус Кукоцкого» и «центральный» сон из «Зелёного шатра») персонажи пьесы (написанной по мотивам повести «Женщины русских селений») оказываются на том свете, откуда, ретроспективно, вспоминают прошедшую жизнь. Де, чем бы ты не насыщал всё своё существование - конец один и если что-то остаётся там, где смерти всё равно нет, то это не суета мнимых целей (приобретательство или карьеры), но количество любви, полученной или розданной человеком.
Этот отдельный финал Улицкая специально написала, дополнив уже готовую пьесу, по просьбе польского режиссёра Анджея Бубеня («Потанцуем» уже пятый спектакль, который он ставит по прозе Улицкой) и он не только переводит бульварную («Современник» расположен всё-таки на бульваре) мелодраму в чёткое и простое экзистенциальное высказывание. Позволяющее примериться со смертью, не бояться небытия, а, главное, понять, что же, на самом деле, является главным в жизни. Конечно, любовь. Разные виды любви, которая, по Улицкой, есть благодарность и подлинное благородство.
Который раз сталкиваюсь с тем, что одна из главных черт творчества Людмилы Евгеньевны - уместность. То, что она пишет, каждый раз умудряется, с помощью разных технических штучек и ухищрений, проникнуть в самую сердцевину твоего собственного сегодняшнего самочувствия. Конструкции, кажущиеся поначалу умозрительными и намеренно демонстративно следующими жанру, в конце концов, выруливают на единственно верную интонацию. Оказываясь единственно правильным жестом. Когда всех жалко - и персонажей, и людей, сидящих в зале и, разумеется, самого себя, ещё пока отражающегося в зеркале сцены.
Конечно, нет тем более сильных, чем «любовь» и «смерть» (особенно в их соединении), но дело ещё и в том, как негромко Улицкая пользуется этими бронебойными средствами, в которых, кажется, невозможно сказать ничего принципиально нового. Улицкая же добивается эффекта новизны с помощью резкой перемены дистанции, смены оптики, которая оказывается сверхактуальной во времена обобщений и работы с готовыми жанровыми и информационными блоками. Однако, пафос Улицкой, в отличие от её формы, рассказывающей о самом возвышенном и сложном, шершавым языком современного театра, намеренно немоден и, оттого, оказывается ровно тем чего сегодня так не хватает.
ФА, главное, приём, используемый режиссёром, превращает все недостатки традиционного и как бы психологического театра в одно сплошное безусловное достоинство. Ибо после своей смерти, три поначалу взбалмошных и заполошенных женских персонажа начинают, наконец, говорить своими естественными, человеческими голосами.
Тот же Анджей Бубень в Питере в театре " Балтийский дом" по книге под редакцией Улицкой «Детство 45 - 53: а завтра будет счастье».
Улицкая о премьере:
"27 мая премьера. Спектакль фантастический. Я счастлива, что скромный сборник послужил материалом для этого гениального спектакля. Поставить его можно только в этом пространстве, он весь как перчатка надет на это помещение.
Сначала все зрителей собирают в фойе, где стоит огромный пионер с горном - руки полуотбиты, торчит арматура, его окружает еще десяток таких же, но более мелких скульптур советского периода - голова, ноги, еще голова, все полуразрушено, с торчащей арматурой, стоят на подиумах, оклеенных фотографиями послевоенного и отчасти довоенного времени. Выходят 6 актеров - как будто шесть персонажей из дома инвалидов - руки трясутся, ноги заплетаются. (Травма поколения!) И сразу же начинаются «письма» - каждый рассказывает какую-то историю. Уходят в коридор, всех приглашают в зрительный зал, куда ведут вслед за актерами по длинному коридору, обклеенному фотографиями, которые «слегка обработаны» - где-то приклеен воротничок, где-то торчит игрушка. Фотографии крупные, с увеличением. Проход этот немного напоминает проход по Берлинскому еврейскому музею, своим личным драматическим участием в происходящем. Потом вводят в небольшую комнату, где опять актриса со своим текстом. И снова коридор, по которому приходят в зрительный зал. Одна из боковых сторон зала с фотографиями детей из детдома для детей изменников родины. От них глаз не отвести. Довольно крупные. Подлинные - никакое искусство не может такого сотворить.
В зале большие парты - две или три, двухэтажная железная кровать больше натуральной великины, шкаф. Все на колесах, двигается, изумительно трансформируется. Маленькая тележка с землей, на ней деревянный крест. Могила. Тоже катается по сцене. И шесть кукол в натуральную величину, каждая произведение искусства - упрощенные, одетые в подобие тех одежд, что носила беднота во время войны.
Далее читаются и отыгрываются собственно письма. Сердце просто останавливается от происходящего.Спектакль идет два с половиной часа без перерыва.
Художник гениальный, прекрасно подобрана и написала музыка, великолепно поставлено движение. Актеры вкупе с куклами создают босховскую картинку. Все насыщено такими режиссерскими ходами, что если б Анджей поставил только один этот спектакль, остался бы в числе выдающихся режиссеров.
Это не спектакль, это подвиг, великий поступок, а я совершенно счастлива, что каким-то образом участвовала в создании этого действа.
Это одно из самых сильных театральных впечатлений за всю мою жизнь. "
Интервью:
http://nvspb.ru/tops/v-sssr-teplota-chelovecheskih-otnosheniy-byla-neobyknovennaya-57846