невосстановимое. момент.
Выйдя из карантина, обнаружила, что стала шарахаться от соцсетей - причем не намеренно (ах, детокс, три месяца просидели во тьме онлайна), а на уровне интуиции или какой-то нехорошей памяти: мы все пережили что-то странное, и мне словно хочется от этого отдохнуть. Не отвечаю на сообщения, не слушаю присланные ссылки ("ты не прослушала мой воооойсик" - кричит Вера), забываю про существование ЖЖ (раз в неделю опять же вспоминаю - и открываю два-три дневника самых важных людей, ленту не могу, она линейная), не перезваниваю, когда обещала - и все это вообще не специально, просто у меня какая-то прокрастинация цифровой реальности, даже если в ней близкие люди с войсиком. Похожим неспециальным образом у меня рассыпалось понимание времени - время перестало быть линейным. То, что было вчера, как бы находится рядом с тем, что было неделю назад, если эти события тематически связаны. Все события вдруг оказались как будто неким единым супом, иерархированным тематически, а не линейно. Надеюсь, это пройдет, потому что пока что я не могу отличить позавчера от "в начале июня" и все воспоминания пугающе складываются в общий котел, а не в четко оформленную линию жизни, как раньше. Меня пугает мгновенно, ослепительно быстро присланный мне перевод, который я просила сделать хотя бы за три недели (проверяю почту - все правильно, просила три недели назад), я не чувствую дедлайнов (меня саму просили прислать один текст в течение четырех недель - и мне теперь нужно долго понимать, что такое четыре недели, если считать от пятого июня - пятого июня перестало быть меткой на линии, теперь это просто слова, и мне сложно упихнуть их в хронологический концепт), вчерашние и сегодняшние встречи иерархически в одной точке, и вчера с сегодня одинаково удалены от меня как момента. Шит, надеюсь, теперь такое у многих.
Все свободное нелинейное время (а его много - я работаю с сокращенными часами и теперь по-настоящему бедный художник с хлипкой, эпизодической работой) провожу в городе - в восторге шарюсь между перегородившими все проезжие части уличными столиками (Нью-Йорк превратился в Вильнюс и Париж), вижусь со всеми друзьями, которые с марта сидели дома и только недавно начали понемногу выбираться в сити, снимаю бесконечные видео с милипиздрическими агрессивными богомолами в Батарейном Парке, пью бесконечное ведро апероля и хожу во все рестораны, в которые мне раньше был вход заказан - а теперь это уличные кафешки! теперь тут всем голодранцам рады! за восемь долларов наливают! Также очень классный штабик выстроили протестующие Black Lives Matter около здания городской ратуши в парке - это что-то среднее между фильмом про Вудсток, реальным воспоминанием про Басовище-2000 (гусары, молчать), сигет-фестивалем как концепцией и бард-колледжем как функцией. Палатки, джаз, библиотечка ультра-левой литературы, бесплатная еда волонтерскими усилиями, даже стирка есть! "Добро пожаловать в нашу прекрасную утопию", - сообщил мне могучий черный дед на входе и протянул руку (рубрика "наше первое рукопожатие с марта-месяца, хе-хе"). Все это, с одной стороны, выглядит ужасно инфантильно, а с другой - от этого разит мощной, лавинообразной радостью и силой; прямо физически ощущаешь, как эта штука деятельно поправляет осыпавшееся; при этом не то чтобы чинит реальность (реальность не совсем сломана, она всегда такая, какая есть - но вот эта ее фасадная, парадная версия, выдаваемая нам для пользования, сейчас очень условная, как будто отвалились два-три привычных сценических занавеса и сквозь мельтешение струистых хлябей стало видно зияние чего-то совершенно иного - самое время повесить какую-то свою версию фасада), а как бы устанавливает новые правила в мире, где старые перестали работать, и правильно перестали.
"Похоже, мир сам себя высек" - сообщаю я другу М.
Все вокруг выглядит таким, как будто после дождя - помытое, яркое, двоящееся (низкое давление, рябит в глазах). Связи здесь всегда такие сильные, что они никогда не истончаются - они просто рвутся, лопаются с грохотом, как взрывающиеся канаты, которыми лодки в шторм крепятся к причалу. Весь Нью-Йорк сейчас - про объективные вещи и невосстановимость. Все, что у тебя есть - в единственном экземпляре. Если ты это потерял - оно невосстановимо. "Я забытая греческая богиня невосстановимости. И имя мое - Анэпанафора".
Все свободное нелинейное время (а его много - я работаю с сокращенными часами и теперь по-настоящему бедный художник с хлипкой, эпизодической работой) провожу в городе - в восторге шарюсь между перегородившими все проезжие части уличными столиками (Нью-Йорк превратился в Вильнюс и Париж), вижусь со всеми друзьями, которые с марта сидели дома и только недавно начали понемногу выбираться в сити, снимаю бесконечные видео с милипиздрическими агрессивными богомолами в Батарейном Парке, пью бесконечное ведро апероля и хожу во все рестораны, в которые мне раньше был вход заказан - а теперь это уличные кафешки! теперь тут всем голодранцам рады! за восемь долларов наливают! Также очень классный штабик выстроили протестующие Black Lives Matter около здания городской ратуши в парке - это что-то среднее между фильмом про Вудсток, реальным воспоминанием про Басовище-2000 (гусары, молчать), сигет-фестивалем как концепцией и бард-колледжем как функцией. Палатки, джаз, библиотечка ультра-левой литературы, бесплатная еда волонтерскими усилиями, даже стирка есть! "Добро пожаловать в нашу прекрасную утопию", - сообщил мне могучий черный дед на входе и протянул руку (рубрика "наше первое рукопожатие с марта-месяца, хе-хе"). Все это, с одной стороны, выглядит ужасно инфантильно, а с другой - от этого разит мощной, лавинообразной радостью и силой; прямо физически ощущаешь, как эта штука деятельно поправляет осыпавшееся; при этом не то чтобы чинит реальность (реальность не совсем сломана, она всегда такая, какая есть - но вот эта ее фасадная, парадная версия, выдаваемая нам для пользования, сейчас очень условная, как будто отвалились два-три привычных сценических занавеса и сквозь мельтешение струистых хлябей стало видно зияние чего-то совершенно иного - самое время повесить какую-то свою версию фасада), а как бы устанавливает новые правила в мире, где старые перестали работать, и правильно перестали.
"Похоже, мир сам себя высек" - сообщаю я другу М.
Все вокруг выглядит таким, как будто после дождя - помытое, яркое, двоящееся (низкое давление, рябит в глазах). Связи здесь всегда такие сильные, что они никогда не истончаются - они просто рвутся, лопаются с грохотом, как взрывающиеся канаты, которыми лодки в шторм крепятся к причалу. Весь Нью-Йорк сейчас - про объективные вещи и невосстановимость. Все, что у тебя есть - в единственном экземпляре. Если ты это потерял - оно невосстановимо. "Я забытая греческая богиня невосстановимости. И имя мое - Анэпанафора".