Карлсплац
«Что за непотребный балаган», - сказал Иосиф Второй и поморщился. А может и не сказал - но особым указом в 1772-м запретил «Братьям смерти» появляться у мест казни. Потому что накануне Бенедикт Лaхнер устроил под виселицей настоящее шоу - а «Братство смерти» добавило ему мрачной зрелищности.
Бенедикт Лaхнер был вообще-то просто обаятельным мошенником и вором - с детства подрабатывал контрабандой табака, однажды попался и уже не выбирался из бесконечных отсидок. Его арестовывали, он сбегал, расширял бизнес - сначала воровал по-мелкому, потом сошелся с конокрадами, вдохновился их ремеслом, и, конечно, попался на краже лошадей. На этот раз его приговорили к смертной казни, потом заменили ее восемью годами исправительных работ в румынском Араде. Оттуда он снова и снова бежал, на свободе вдохновенно воровал, пока одна из венских краж в конце-концов не привела его на виселицу у Каринтийских ворот.
Из собственной смерти он устроил спектакль - выезжая из тюрьмы, призвал венцев следовать за ним к месту казни, обещал, что будет интересно. Под виселицей Лaхнер держал пламенную покаянную и бесконечно долгую речь, которой позавидовали бы знаменитые актеры, «Братья смерти» в черном сопровождали ее благочестивыми песнопениями, «а мать казнимого показывала всем дорогой гроб, который приобрела специально для этого случая». Венская публика ревела от восторга.
Император, узнав обо всем, в восторг не пришел. Может, еще и потому, что анонимное «Братство смерти» по большей части состояло из австрийских аристократов.
Среди всех венских ноябрьских кладбищенских страшилок история Карлсплац для меня - самая любимая. Здесь теперь почти всегда многолюдно и суетно, но все равно где-то призраком маячит несбывшийся проект Карлскирхе, задуманный театральным декоратором Фердинандо Галли-Бибиена, не давая исчезнуть всему этому венскому макабрическому театру. И даже если не знать прошлого Карлсплац, оно все равно тут: слева - умершие от чумы, справа - Вивальди и бедные грешники, под ногами - бывшие виноградники и ушедшая под землю река Вена. Когда совсем поздний вечер, туман и куда-то пропадают туристы и венцы - чувствуешь, как под черной глянцевой кожей ноябрьского асфальта бьется огромное сердце города. Оно непременно тут, где-то под плитами, выстилающими путь к римским колоннам Карлскирхе.
И, конечно, таинственное «Братство смерти» - оно связано с Карлсплац в крепкий узел.
Если представить это место лет четыреста назад - один сплошной погост. Несколько кладбищ делили землю за городской чертой: на одном хоронили знатных горожан, другое осталось со времен чумных эпидемий, третье взяла себе больница. А там, где сейчас Технический университет, хоронили «бедных грешников» - казненных неподалеку, на месте, где потом построили Оперу. «Братство смерти» - это единственное, что у них оставалось. Общество, благословенное Элеонорой Гонзага и папой Урбаном Восьмым, было театрально-таинственным, мрачным и милосердным - совсем венским. Для венцев Братья превратились в олицетворение самой смерти. Закутанные в черное с головы до ног - балахон с капюшоном, закрывающим лицо, поверх балахона кожаная куртка с вышитым на спине императорским орлом - они появлялись с крестом и двумя монахами-августинцами на месте казни, а когда дело было сделано, несли гроб с телом казненного на плечах до Карлсплац и торжественно хоронили на погосте, отведенном для бедных грешников.
После случая с Бенедиктом Лaхнером Иосиф Второй наложил на эту Пляску смерти у городских ворот вето - ограничил «Братьев» в правах, разрешив приступать к своим обязанностям лишь через день после казни, а потом, лет через десять, и совсем их запретил. Кладбища на Карлсплац закрыли, кладбищенские часовни сравняли с землей, все поделили на участки, продали и застроили.
И вроде бы все закончилось и прошлое унес ноябрьский влажный ветер, но уходя с Карлсплац вечером, лучше все-таки не оглядываться. Чтобы не увидеть, как вместо туристов и случайных прохожих из темноты проступают словно идущие по страницам средневекового свитка с текстом Пляски смерти короли и шуты, проповедники и ростовщики, рыцари и монахи, купцы и крестьяне, юноши и старики. Ну и Бенедикт Лaхнер с безликими Братьями в черном.
Бенедикт Лaхнер был вообще-то просто обаятельным мошенником и вором - с детства подрабатывал контрабандой табака, однажды попался и уже не выбирался из бесконечных отсидок. Его арестовывали, он сбегал, расширял бизнес - сначала воровал по-мелкому, потом сошелся с конокрадами, вдохновился их ремеслом, и, конечно, попался на краже лошадей. На этот раз его приговорили к смертной казни, потом заменили ее восемью годами исправительных работ в румынском Араде. Оттуда он снова и снова бежал, на свободе вдохновенно воровал, пока одна из венских краж в конце-концов не привела его на виселицу у Каринтийских ворот.
Из собственной смерти он устроил спектакль - выезжая из тюрьмы, призвал венцев следовать за ним к месту казни, обещал, что будет интересно. Под виселицей Лaхнер держал пламенную покаянную и бесконечно долгую речь, которой позавидовали бы знаменитые актеры, «Братья смерти» в черном сопровождали ее благочестивыми песнопениями, «а мать казнимого показывала всем дорогой гроб, который приобрела специально для этого случая». Венская публика ревела от восторга.
Император, узнав обо всем, в восторг не пришел. Может, еще и потому, что анонимное «Братство смерти» по большей части состояло из австрийских аристократов.
Среди всех венских ноябрьских кладбищенских страшилок история Карлсплац для меня - самая любимая. Здесь теперь почти всегда многолюдно и суетно, но все равно где-то призраком маячит несбывшийся проект Карлскирхе, задуманный театральным декоратором Фердинандо Галли-Бибиена, не давая исчезнуть всему этому венскому макабрическому театру. И даже если не знать прошлого Карлсплац, оно все равно тут: слева - умершие от чумы, справа - Вивальди и бедные грешники, под ногами - бывшие виноградники и ушедшая под землю река Вена. Когда совсем поздний вечер, туман и куда-то пропадают туристы и венцы - чувствуешь, как под черной глянцевой кожей ноябрьского асфальта бьется огромное сердце города. Оно непременно тут, где-то под плитами, выстилающими путь к римским колоннам Карлскирхе.
И, конечно, таинственное «Братство смерти» - оно связано с Карлсплац в крепкий узел.
Если представить это место лет четыреста назад - один сплошной погост. Несколько кладбищ делили землю за городской чертой: на одном хоронили знатных горожан, другое осталось со времен чумных эпидемий, третье взяла себе больница. А там, где сейчас Технический университет, хоронили «бедных грешников» - казненных неподалеку, на месте, где потом построили Оперу. «Братство смерти» - это единственное, что у них оставалось. Общество, благословенное Элеонорой Гонзага и папой Урбаном Восьмым, было театрально-таинственным, мрачным и милосердным - совсем венским. Для венцев Братья превратились в олицетворение самой смерти. Закутанные в черное с головы до ног - балахон с капюшоном, закрывающим лицо, поверх балахона кожаная куртка с вышитым на спине императорским орлом - они появлялись с крестом и двумя монахами-августинцами на месте казни, а когда дело было сделано, несли гроб с телом казненного на плечах до Карлсплац и торжественно хоронили на погосте, отведенном для бедных грешников.
После случая с Бенедиктом Лaхнером Иосиф Второй наложил на эту Пляску смерти у городских ворот вето - ограничил «Братьев» в правах, разрешив приступать к своим обязанностям лишь через день после казни, а потом, лет через десять, и совсем их запретил. Кладбища на Карлсплац закрыли, кладбищенские часовни сравняли с землей, все поделили на участки, продали и застроили.
И вроде бы все закончилось и прошлое унес ноябрьский влажный ветер, но уходя с Карлсплац вечером, лучше все-таки не оглядываться. Чтобы не увидеть, как вместо туристов и случайных прохожих из темноты проступают словно идущие по страницам средневекового свитка с текстом Пляски смерти короли и шуты, проповедники и ростовщики, рыцари и монахи, купцы и крестьяне, юноши и старики. Ну и Бенедикт Лaхнер с безликими Братьями в черном.