О Достоевском
Дочитал "Преступление и наказание". Читал третий раз: первый раз было для галочки, не тронуло (13 лет), второй раз - вызвало отторжение, бросил на середине (28 лет), сейчас - наконец, восторг (37 лет, дозрел).
Я совсем не понимаю, что этот роман делает в школьной программе. Я сейчас даже не про авторский язык и не про божественные длинноты, не про философский диалог и полифонию-разноголосицу, а про двух нераскаявшихся грешников. Я говорю о морали. Главный герой до конца не понимает, что же он такого худого совершил (что следует из последнего разговора с Дуней и из авторского комментария в эпилоге), а авторские слова об "обновлении" на последних страницах вообще можно трактовать как угодно (речь идёт, прежде всего, об обновлении любовного чувства; ну Евангелие снова стал читать, но более не сказано ничего определённого). Ещё один герой - наследник мольеровского Дон Жуана, предвестие Гумберта, изображённый, может быть, и аккуратно, но вполне откровенно (его последний диалог с Раскольниковым; два из трёх его предсмертных снов прямо отсылают к конкретным увлечениям). Добавить к этому, что Свидригайлов становится всеобщим благодетелем, что именно благодаря ему главный герой может "принять страдание" будучи совершенно спокоен за тех, кого оставляет в Петербурге; всяких "но" столько, что для прямого осуждения извращенца в романе не остаётся места.
И вот лейтмотивом уроков по Достоевскому становится "всё сложнее, чем вы думаете". А они мало что думают: как наказан Раскольников - неясно; почему герои постоянно противоречат себе - неясно; в чём суть порочности Свидригайлова - неясно ("отрицательный персонаж, потому что к Дуне приставал" - а то, что она сама к нему приставала, не заметили? а проходящую через весь роман тему насилия над ребёнком не заметили? а вселенскую тоску не заметили?) Хорошо, я объясню, разжую, без умолчаний. Удивлены. "Там такое было?" Было. А давайте ещё про Миколку поговорим. Вернее, про двух Миколок. Или это один Миколка? О боже.
Мне в этой ситуации неуютно. Что же я такое им говорю? Может, и вправду не стоит фокусироваться на тёмных сторонах текста, а рассказывать про святую, которая заставила нигилиста раскаяться, про "настоящую любовь", вспыхнувшую в сердце отвратительного Свидригайлова, про свет евангельских заповедей? Оно и проще, и удобнее в сочинениях вопроизводить.
О литературе можно говорить двумя способами - "это проще, чем кажется" и "это сложнее, чем кажется". Знаю уважаемых людей, которые с лёгкостью пользуются первым. А мне он совершенно не нравится.
Понять бы ещё, как отзывается то, что я говорю, в их головах. Я не понимаю. Я их старше на 20 лет.
Я совсем не понимаю, что этот роман делает в школьной программе. Я сейчас даже не про авторский язык и не про божественные длинноты, не про философский диалог и полифонию-разноголосицу, а про двух нераскаявшихся грешников. Я говорю о морали. Главный герой до конца не понимает, что же он такого худого совершил (что следует из последнего разговора с Дуней и из авторского комментария в эпилоге), а авторские слова об "обновлении" на последних страницах вообще можно трактовать как угодно (речь идёт, прежде всего, об обновлении любовного чувства; ну Евангелие снова стал читать, но более не сказано ничего определённого). Ещё один герой - наследник мольеровского Дон Жуана, предвестие Гумберта, изображённый, может быть, и аккуратно, но вполне откровенно (его последний диалог с Раскольниковым; два из трёх его предсмертных снов прямо отсылают к конкретным увлечениям). Добавить к этому, что Свидригайлов становится всеобщим благодетелем, что именно благодаря ему главный герой может "принять страдание" будучи совершенно спокоен за тех, кого оставляет в Петербурге; всяких "но" столько, что для прямого осуждения извращенца в романе не остаётся места.
И вот лейтмотивом уроков по Достоевскому становится "всё сложнее, чем вы думаете". А они мало что думают: как наказан Раскольников - неясно; почему герои постоянно противоречат себе - неясно; в чём суть порочности Свидригайлова - неясно ("отрицательный персонаж, потому что к Дуне приставал" - а то, что она сама к нему приставала, не заметили? а проходящую через весь роман тему насилия над ребёнком не заметили? а вселенскую тоску не заметили?) Хорошо, я объясню, разжую, без умолчаний. Удивлены. "Там такое было?" Было. А давайте ещё про Миколку поговорим. Вернее, про двух Миколок. Или это один Миколка? О боже.
Мне в этой ситуации неуютно. Что же я такое им говорю? Может, и вправду не стоит фокусироваться на тёмных сторонах текста, а рассказывать про святую, которая заставила нигилиста раскаяться, про "настоящую любовь", вспыхнувшую в сердце отвратительного Свидригайлова, про свет евангельских заповедей? Оно и проще, и удобнее в сочинениях вопроизводить.
О литературе можно говорить двумя способами - "это проще, чем кажется" и "это сложнее, чем кажется". Знаю уважаемых людей, которые с лёгкостью пользуются первым. А мне он совершенно не нравится.
Понять бы ещё, как отзывается то, что я говорю, в их головах. Я не понимаю. Я их старше на 20 лет.