Дайте живого слова глоток!
Давненько я не садился за свободное письмо… А ведь была мечта, стремление - научиться писать, овладеть языком! И где теперь все это? Какие раньше сочные пейзажи я лепил из воспоминаний. Закаты, рассветы, степь и необъятная река… А нынче?
Последний рассказ, и тот дистрофик - написан аж в 2016 году! А после - пресс-релизы, новости, воззвания и меморандумы. Оно важно, конечно, куда уйдешь от борьбы, когда только в ней можно понять жизнь. Но ведь, поняв ее, нужно суметь и выразить! А что тут выразишь, когда язык высох, и все просятся какие-то остренькие лозунги с него соскочить. Вот и сейчас - сел вроде проникновенное писать, а что выходит? Чуть не речь для митинга. Скоро и пафос попрет: «И, осознавая важнейшую роль художественного творчества, он решил!»
Тьфу! Стоп. Выдох, вдох. Сначала.
Что делать мне, если голова пухнет от образов, если рождаются, как слепые младенцы, в сознании зачатки историй, а язык при этом сух, как летняя трава у меня на огороде? Так ведь и с ума можно сойти. Вот сейчас ухвачу какой-нибудь образ за хвост и вам покажу. Может тогда поймете.
Вот одно, навеянное чудным происшествием в моей жизни. Зимняя степь, вокруг белым бело, не видно даже толком, где осекается горизонтом земля и начинается небо. Ранее утро, ночью была метель - замело все дороги. На километры вокруг - ни души. Но тут нарушается незыблемость - появляется жужжащая точка. Она увеличивается - это машина, потрепанный микроавтобус. Кто додумался ехать в такую пору? За рулем полубезумный водитель, в салоне - отчаявшиеся пассажиры, готовые хоть у черта на хвосте добраться до города в срок. Это будет веселая поездочка.
А вот другое. Майский день, который всем нам приятно знаком. В городе тесно от нахлынувшего народу. В центре, на площади - парад. Давка, люди толпятся, задирают головы - но видны лишь стройные ряды фуражек, да слышен ритмичный хруст тяжелых ботинок. Вот мальчик - ему лет 10, не больше. Для него все в новинку - в первый раз его взяли на парад. Отец поднимает его, сажает на плечи - у мальчишки расширяются глаза - сколько людей вокруг, он и думать не мог, что бывает такое! За головами чернеет асфальт, по нему ровными, подрагивающими в такт коробками маршируют солдаты в парадном. Зрелище! Дальше - больше. По широкому проспекту разливается людская река, над ней, будто отдельным маршем - вереница портретов. На них старые снимки - чистые лица, смелые взгляды, скромные гимнастерки... По рядам прокатывается "Уррррра!", а спереди кто-то затягивает песню. Ее подхватывают голоса - десятки, сотни, тысячи. Песня мужает, крепнет, и заполняет собой небо. Слышат ли они? Те, чьи светлые лица текут нескончаемой рекой по улицами ими спасенного города.
Теперь покажу вам что-нибудь лиричное. Старый дом. Облупилась на дощатой обшивке краска, в мутные стекла уже и не видно почти, что происходит внутри. Но там и нечем любоваться. Будто голые стены молча смотрят старинными картинами на стоящие повсюду узлы. Дом собрались покидать… Но вот скрипнула половица, другая. Неизвестный бродит по комнатам. Он молча прикасается к старым вещам: покосившийся шкаф, чуть треснуло зеркало в витиеватом чугунном обрамлении - все знакомо. Но теперь пока расставаться. Мужчина развязал один узел - достал толстый альбом с фотографиями. Потертые черно-белые карточки. Почти забытые лица… Он перелистывает страницу за страницей, а в голове его уютно потрескивая, тянет песню старинный патефон, ту самую, что раздавалась в этих стенах десятки лет назад. Когда он карапузом играл с черными виниловыми пластинками, а рядом, на столе, молодая еще его мать мяла тесто, вздымая руками тучки белой муки…
Ну вот пока и хватит. Полегче стало.
Сажусь писать. Столько еще не сказанного!