Рассказы В.М. Шукшина
Один из самых моих любимых писателей - Василий Макарович Шукшин. С его литературным творчеством, короткими яркими рассказами, я познакомился еще в школе, классе в девятом. Но тогда я не заметил в них ничего особенного, школьная программа галопом пробежала по ним, и в памяти не осталось почти ничего. Так что, довольно долгое время Шукшин оставался для меня только одним из самых талантливых советских актеров, но никак не писателем.
По-натоящему обратился я к Шукшину-писателю тоже через кино. После просмотра фильма "Калина красная" (детище Шукшина), я стал искать первоисточник - и немало удивился, узнав, что им является одноименная повесть режиссера и исполнителя главной роли.
Заинтересовавшись его литературным творчеством, я, конечно, тут же наткнулся на россыпь его небольших рассказов и повестей. Стал читать, в том числе и то, что когда-то уже пробегал, в школе. Читать и вчитываться.
И промелькнувшие когда-то передо мной истории заиграли теперь уже другим светом.
За простыми на первый взгляд сюжетами появилась глубина. Раньше они не вызывали в душе особого смятения, теперь же заставляют подолгу думать, и часто один рассказ мог вызвать больше работы мысли, чем многие, серьезные по претензии, романы.
Лучше всяких моих слов послужат сами строки Шукшина. Приведу отрывок из его рассказа «Думы» (лучше, конечно прочесть его целиком). Он посвящен вдруг проснувшимся на старость лет душевным переживаниям председателя колхоза. Происходит это ночью, и «формальным» инициатором всего является бродящий по улицам влюбленный баянист Колька. Но, как мы понимаем, все тут гораздо сложнее…
«О чем думалось? Да так как-то… ни о чем. Вспоминалась жизнь. Но ничего определенного, смутные обрывки. Впрочем, в одну такую ночь, когда было светло от луны, звенела гармонь и в открытое окно вливался с прохладой вместе горький запах полыни из огорода, отчетливо вспомнилась другая ночь. Она была черная, та ночь. Они с отцом и с младшим братом Кузьмой были на покосе километрах в пятнадцати от деревни, в кучугурах. И вот ночью Кузьма захрипел: днем в самую жару потный напился воды из ключа, а ночью у него «завалило» горло. Отец разбудил Матвея, велел поймать Игреньку (самого шустрого меринка) и гнать в деревню за молоком.
- Я тут пока огонь разведу… Привезешь, скипятим - надо отпаивать парня, а то как бы не решился он у нас, - говорил отец.
Матвей слухом угадал, где пасутся кони, взнуздал Игреньку и, нахлестывая его по бокам волосяной путой, погнал в деревню. И вот… Теперь уж Матвею скоро шестьдесят, а тогда лет двенадцать-тринадцать было - все помнится та ночь. Слились воедино конь и человек и летели в черную ночь. И ночь летела навстречу им, густо била в лицо тяжким запахом трав, отсыревших под росой. Какой-то дикий восторг обуял парнишку; кровь ударила в голову и гудела. Это было как полет - как будто оторвался он от земли и полетел. И ничего вокруг не видно: ни земли, ни неба, даже головы конской - только шум в ушах, только ночной огромный мир стронулся и понесся навстречу. О том, что там братишке плохо, совсем не думал тогда. И ни о чем не думал. Ликовала душа, каждая жилка играла в теле… Какой-то такой желанный, редкий миг непосильной радости.
…Потом было горе. Потом он привез молоко, а отец, прижав младшенького к груди, бегал вокруг костра и вроде баюкал его:
- Ну, сынок… ты чо же это? Обожди маленько. Обожди маленько. Счас молочка скипятим, счас продохнешь, сынок, миленький… Вон Мотька молочка привез!..
А маленький Кузьма задыхался уж, посинел.
Когда вслед за Матвеем приехала мать, Кузьма был мертв.
Отец сидел, обхватив руками голову, и покачивался и глухо и протяжно стонал. Матвей с удивлением и с каким-то странным любопытством смотрел на брата. Вчера еще возились с ним в сене, а теперь лежал незнакомый иссинябелый чужой мальчик.
…Только странно: почему же проклятая гармонь оживила в памяти именно эти события? Эту ночь? Ведь потом была целая жизнь: женитьба, коллективизация, война. И мало ли еще каких ночей было-перебыло! Но все как-то стерлось, поблекло. Всю жизнь Матвей делал то, что надо было делать: сказали, надо идти в колхоз - пошел, пришла пора жениться - женился, рожали с Аленой детей, они вырастали… Пришла война - пошел воевать. По ранению вернулся домой раньше других мужиков. Сказали: «Становись, Матвей, председателем. Больше некому». Стал. И как-то втянулся в это дело, и к нему тоже привыкли, так до сих пор и тянет эту лямку. И всю жизнь была только на уме работа, работа, работа. И на войне тоже - работа. И все заботы, и радости, и горести связаны были с работой. Когда, например, слышал вокруг себя - «любовь», он немножко не понимал этого. Он понимал, что есть на свете любовь, он сам, наверно, любил когда-то Алену (она была красивая в девках), но чтоб сказать, что он что-нибудь знает про это больше, - нет. Он и других подозревал, что притворяются: песни поют про любовь, страдают, слышал даже - стреляются… Не притворяются, а привычка, что ли, такая у людей: надо говорить про любовь - ну давай про любовь».
Шукшин задает фундаментальные вопросы. Зачем человек живет? Чем он по-настоящему живет, а чем лишь существует? Почему именно тот ночной полет из детства вспоминается герою, что в нем, в том полете? Ведь очевидно, что автор противопоставляет трагическую и чем-то очень особенную ночь - всей остальной жизни героя. И какой жизни! Коллективизация, война! Но сравнение явно не в пользу последней.
На что указывает нам (а точнее своим советским современникам) автор этим сравнением?
Ответ предоставлю Вам.