Погром
Хочу поделиться мощным отрывком из романа Островского "Как закалялась сталь". Петлюровцы учиняют бесчинства в занятом ими городе. Несмотря на то что прошел век, действия книги будто описывают сегодняшнюю Одессу и Киев. Петлюровцы только сменились на бандеровцев.
Итак фрагмент (Часть 1, Глава 4).
Разбой начался ранним утром.
Городок плавал в предрассветной серой дымке. Пустые улицы, как измокшие
полотняные полосы, беспорядочно опутывавшие несуразно застроенные еврейские
кварталы, были безжизненны. Подслеповатые окошки завешены и наглухо закрыты
ставнями.
Снаружи казалось, что кварталы спали крепким предутренним сном, но в
середине домишек не спали. Семьи, одетые, готовились к начинающемуся
несчастью, сбивались в какой-нибудь комнатушке, и только маленькие дети, не
понимавшие ничего, спали безмятежно-спокойным сном на руках матерей.
.......
Дымка рассвета прояснилась. У двухэтажного дома с проржавевшей вывеской
"Галантерейная торговля Фукса" Паляныця натянул поводья.
Серая тонконогая кобыла его беспокойно ударила копытом по камню.
- Ну, с божьей помощью отсюда и начнем, - сказал Паляныця, соскакивая
на землю.
- Эй, хлопцы, слазь с коней! - обернулся он к обступившему его конвою.
- Представление начинается, - пояснил он. - Хлопцы, по черепкам никого не
стукать, на то будет еще час; баб тоже, если не велика охота, до вечера
продержитесь.
Один из конвойников, оскалив крепкие зубы, запротестовал:
- Как же так, пане хорунжий, а ежели по доброму согласию?
Кругом заржали. Паляныця посмотрел на говорившего с восхищенным
Одобрением:
- Ну, конечно, если по доброму согласию, валяйте, этого запретить никто
не имеет права.
Подойдя к закрытой двери магазина, Паляныця с силой толкнул ее ногой,
но крепкая дубовая дверь даже не дрогнула.
Начинать надо было не отсюда. Адъютант завернул за угол, направился к
двери, ведущей в квартиру Фукса, придерживая рукой саблю. За ним двинулся
Саломыга.
В доме сразу услыхали стук копыт по мостовой, и, когда топот затих у
лавки и сквозь стену донеслись голоса, сердца словно оторвались и тела как
бы замерли. В доме было трое.
Богатый Фукс еще вчера удрал из города со своими дочерьми и женой, а в
доме оставил стеречь добро прислугу Риву, тихую, забитую девятнадцатилетнюю
девушку. Чтобы ей не страшно было в пустой квартире, он предложил привести
своих стариков - отца с матерью - и всем троим жить до его возвращения.
Хитрый коммерсант успокаивал слабо возражавшую Риву, что погрома, может
быть, н не будет, что им взять с нищих? А Он уже ей, Риве, по приезде
подарит на платье.
Все трое в мучительной надежде прислушивались: авось проедут мимо,
может, они ошиблись, может, те остановились не у их дома, может, это просто
показалось. Но, как бы опровергая эти надежды, глухо ударили в дверь
магазина.
Старый, с серебряной головой, с детски испуганными голубыми глазами
Пейсах, стоявший у двери, ведущей в магазин, зашептал, молитву. Он молился
всемогущему Иегове со всей страстностью убежденного фанатика. Он просил его
отвратить несчастие от дома сего, и стоявшая рядом с ним старуха не сразу
разобрала за шепотом его молитвы шум приближающихся шагов.
Рива забилась в самую дальнюю комнату, за большой дубовый буфет.
Резкий, грубый удар в дверь отозвался судорожной дрожью в теле
стариков.
- Открывай! - Удар резче первого и брань озлобленных людей.
Но нет сил поднять руки и откинуть крючок.
Снаружи часто забили прикладами. Дверь запрыгала на засовах и,
сдаваясь, затрещала.
Дом наполнился вооруженными людьми, рыскавшими по углам. Дверь в
магазине была вышиблена ударом приклада. Туда вошли, открыли засовы наружной
двери.
Начался грабеж.
Когда подводы были нагружены доверху материей, обувью и прочей добычей,
Саломыга отправился на квартиру Голуба и, уже возвращаясь в дом, услыхал
дикий крик.
Паляныця, предоставив своим потрошить магазин, вошел в комнату. Обведя
троих своими зеленоватыми рысьими глазами, сказал, обращаясь к старикам:
- Убирайтесь!
Ни отец, ни мать не трогались. Паляныця шагнул вперед и медленно
потянул из ножен саблю.
- Мама! - раздирающе крикнула дочь. Этот крик и услышал Саломыга.
Паляныця обернулся к подоспевшим товарищам и бросил коротко:
- Вышвырните их! - Он указал на стариков, и когда тех с силой
вытолкнули за дверь, Паляныця сказал подошедшему Саломыге: - Ты постой здесь
за дверью, а я с девочкой поговорю кое о чем.
Когда старик Пейсах кинулся на крик к двери, тяжелый удар в грудь
отбросил его к стене. Старик задохнулся от боли, но тогда в Саломыгу
волчицей вцепилась вечно тихая старая Тойба:
- Ой, пустите, что вы делаете?
Она рвалась к двери, и Саломыга не мог оторвать ее судорожно
вцепившиеся в жупан старческие пальцы.
Опомнившийся Пейсах бросился к ней на помощь:
- Пустите, пустите!.. О, моя дочь!
Они вдвоем оттолкнули Саломыгу от двери. Он злобно рванул из-за пояса
наган и ударил кованой рукояткой по седой голове старика. Пейсах молча упал.
А из комнаты рвался крик Ривы.
Когда выволокли на улицу обезумевшую Тойбу, улица огласилась
нечеловеческими криками и мольбами о помощи.
Крики в доме, прекратились.
Выйдя из комнаты, Паляныця, не глядя на Саломыгу, взявшегося уже за
ручку двери, остановил его:
- Не ходи - задохлась: я ее немного подушкой прикрыл. - И, шагнув через
труп Пейсаха, вступил в темную густую жижу.
- Неудачно как-то началось, - выдавил он, выйдя на улицу.
За ними молча следовали остальные, и от их ног на полу комнаты и на
ступеньках оставались кровавые отпечатки.
Эта фраза "Неудачно как-то началось" - и стала поводом сделать поводом сделать этот пост. Сколько в ней низости и подлости. Сколько слабости трусливых карателей, боящихся настоящего боя. Шакалов, пухнущих, как паразиты, на теле собственного народа.
Кто мог бы предположить, что все повторится вновь?