Когда-то я уже писала, что с музыкой у меня складываются особенные отношения, которые заключаются в том, что я либо ее принимаю, либо не принимаю - полутонов в этих отношениях не существует. Равнодушие к музыкальному произведению у меня приравнивается к неприемлемости, а произведение, которое оставляет меня неравнодушной, заставляет меня прослушивать его сотни раз, до того этапа, пока не перестанет затрагивать. То бишь пока не наступит эффект толерантности.
Подобная судьба постигла второй фортепианный концерт Рахманинова. Он меня зацепил моментально, с первых нот, и я его предсказуемо прослушала раз семьсот. Но кроме эмоционального вихря, он зацепил меня вопросом, с которым я долго пыталась разобраться.
Как правило, музыка не рассказывает мне истории. Иногда она создает образы и ассоциации, но это тоже случается редко, и реакция на нее более чувственная, чем вербальная или визуальная - процесс более первичный, затрагивающий какие-то древние участки майнда.
Но с этим концертом у меня было впечатление, что в довесок к эмоциональному торку, он мне о чем-то рассказывает, о какой-то истории, вполне складным и говорящим нарративом. Я очень удивилась этому новому для меня впечатлению, и попыталась прочесть концерт так, как я читаю слова и предложения - с ориентацией на понимание.
И тут меня постигло прозрение. Я нашла в музыке понятный мне смысл. Я услышала рассказ о развитии одной жизни.
Концерт знакомит нас с героем в момент формирующего его жизнь Cобытия. Я не знаю, что это за Cобытие, оно может быть как травматич еским переживанием, так и экстатическим, но оно взволновало героя настолько, что с тех пор он всю жизнь пытается вернуться к этому событию и одновременно избежать его. Мощь этого события такова, что герой не смог сперва осмыслить, что именно с ним произошло. В музыке это выражается в густом и неопределенном, но очень сильном размахе смычковых (я надеюсь, что я правильно узнала в та-да-да-даме смычковые инструменты). Это какая-то эмоциональная буря, в которой очень трудно разобраться, но она сносит все на своем пути, и отчаянные попытки фортепиано - нити разума и воли в этой истории - разобраться с ней остаются ни с чем, заглушаемые ураганом виолончелей и скрипок.
Мелодия прекрасна, но страшна в своем великолепии, и с тех пор появляется во всей своей широте только еще один раз, но не раз напоминает о себе парой фраз то тут, то там, соблазняя. И все это время одновременно хочется и не хочется снова ее услышать.
Дальше начинается сама жизнь. Попытки героя работать, отдыхать, искать и находить любовь, терять ее и идти дальше, но он никогда не удовлетворен, поскольку то Cобытие вечно преследует его своими будоражащими отголосками. Каждый раз, когда ему кажется, что он обрел покой, тот мотив откуда ни возьмись возвращается навязчивым воспоминанием, и разрушает все, что удалось создать. Но фокус в том, что это не злокачественное разрушение, а как-то наоборот. Словно то тревожащее воспоминание служит катализатором в желание не останавливаться на достигнутом, достичь большего, того самого, что он когда-то знал и уже пережил.
"Найди меня", словно просит то воспоминания своими отголосками, "найди и осмысли".
Но герой может заново найти его только тогда, когда будет готов его найти. Из другого места, из другой точки своей жизни, из нового пролета на винтовой лестнице, коей является спираль развития человеческой личности.
И каждое следующее событие этой жизни, хорошее и плохое, мрачное и веселое, забaвное и печальное, является ничем иным, кроме как подготовке к новой встрече с тем, что уже когда-то свершилось. Оно преследует его, манит и завораживает, но он еще не готов, и он бежит, скрывается, лишь только почуяв его дыхание за спиной, и это дыхание вызывает тревогу и одновременно гипнотизирует. То событие ему не принадлежит, и поэтому является призраком, который неотвязно и неуловимо следует за ним, никогда не позволяя полного покоя.
И вот, пройдя все остальные события, испытав и радости и горести, герой готов заново встретиться лицом к лицу с тем, что образовало всю его жизни и личность. Словно вся его жизнь вела его к единственному этому моменту - новой встречи из нового витка. И тогда все складывается. Все инструменты, звучащие до этого в разнобой, солируя, отвлекаясь, собираются в одно целое, ради создания наивысшей гармонии, как армия перед финальной битвой.
Вот тогда, на седьмой минуте концерта оно происходит снова. И я замираю, затаив дыхание, потому что это и есть кульминация - не только музыкального произведения, но и истории этой жизни. Это одновременно и дежа-вю, и сбывшийся сон, и воскрешающаяся встреча с тем, что уже произошло. Оно происходит снова, но теперь не оно обладает героем, сбивая с ног свеой стихийностью, а герой овладевает Событием, становясь одновременно и полноправным его хозяином и участником происходящего. Мотив тот же, мелодия та же, но голос фортепиано не заглушается больше скрипками, фортепиано звучит на их фоне и одновременно ведет их за собой, набирая силу, утверждая свое мастерство и властность хозяина происходящего. Это процесс осмысления и овладения через осмысления. Это какая-то верховная закономерность и правильность свершающегося, торжество личности над Событием. А для меня время останавливается и исчезает внешний мир - мне кажется, я узнаю эту правильность, для которой у меня не находятся слова.
А потом наступает покой. Именно покой и умиротворение. Словно теперь герой может по-настоящему начась жить, освобожденным и завершенным, хозяином собственной жизни.
Воспоминание никуда не девается, и еще три минуты до конца концерта парит где-то рядом, тем самым прекрасным и ужасным лейтмотивом, но его присутствие больше не вызывает тревогу и навязчивого желания "свершись уже наконец!". Оно просто рядом. Оно есть. Оно было. И оно еще будет, потом, в самом конце, оборванной фразой, чья оборванность тоже закономерна.
Иначе быть не может. И я думаю о том, как одна огромная любовь, переживание божественного присутствия или великая идея могут быть равносильными катастрофе, если настигают нас не вовремя, несозревшими, не имеющими достаточно языка, чтобы понять и осмыслить, и не имеющими достаточно сил, чтобы переварить. Соблазн, который настолько же пугает, как и притягивает. И тогда это травма, раскол, вокруг которого строится вся будущая жизнь, довольно шаткая и безвольная, хоть она и может быть красивой. Но если повезет, если рядом найдутся те инструменты, которые готовы будут сопровождать вас по дороге к крещендо внутренним багажом, мелодиями успокаивающими, вдохновляющими, заинтересовывающими и придающими надежду, то мы встретим заново ту любовь, бога или идею, тот невыносимый в своем великолепии лейтмотив, посмотрим ему в глаза и найдем свой инструмент, чтобы присоединиться к нему, встречая с достоинством, равноправным участником, а не унесенной стихией жертвой.
Click to view