Судно
Уже похолодало, часы переведены на час назад, дни стремительно укорачиваются. Ho в пятницу йом кипур, который будет длиться бесконечно долго. Дни без еды длятся дольше обычных дней. Знаю, потому что в последнее время практически не ем. Но фишка в том, что когда есть запрещает совесть, а не округлившиеся бока, солнце садиться гораздо позже. Что же это получается? Что эстетическая мотивация гораздо сильнее высокоморальной?
Пожалуй, в этом выводе есть даже некоторая доля утешения. Низменные инстинкты легче подавить низменными же инстинктами. Воздержание гораздо проще, когда его цель записывается на электронном циферблате, а не в абстрактной Книге Судеб. Прописная, впрочем, истина бихевиоризма: моментальное поощрение гораздо эффективнее отложенного. Правда, тут поощрение моментальным назвать непросто, но, по-крайней мере, оно замеряемо.
А с Книгой Судеб вообще все сложно. В ней и так, скорее всего, не бывает дня без строчки, так что, тайминг голодания, наверное, особой роли не играет. Ну я все равно сделаю вид, что это невероятно важно. Вот уже семнадцать лет (с перерывом на два, в которых судный день был проведен за границей и совесть совсем сникла перед мосрскими дарами Ко-пи-пи и мексиканской ривьеры), как я не ем в эти сутки. Не ем, не потому что соблюдение традицей является неотделимой частью моей выскоморальной сущности, а потому что это была единственная из двух традиций, которую соблюдала мама в Одессе. Не зря, все же, обе эти традиции связаны с низменным инстинктом.
В детстве, мне сложно было понять, почему это в определенный день ранней осени мама вдруг отказывалась от еды и жаловалась на мигрень. Зато весенняя маца с медом и с маслом воспринималась без вопросов.
Переехав в Израиль, поститься на йом кипур стали все члены семьи, что запретилось мне по малолетству. Поэтому, пост казался мне недостижимой привилегией взрослых. Достигнув возраста мицвот, я получила золотую прабабушкину цепочку и разрешение поститься на йом кипур. Наверное по этим глубинным причинам, пост до сих пор представляется мне правом, а не обязанностью.
В эти дни становишься особенно сентиментальной. Заискивающе заглядываешь в глаза людям, приторно улыбаешься, осторожничаешь, боишься наступить на ногу рядом оказавшемуся в автбусе дяденьке. Маниакальная потребность извинятся преследует, кажется, всех. Причем, многие долго извиняются за то, что просят прощения.
В этой обстановке витает некий дух лицемерия. Потребность просить прощения - эгоистична. Попытка загладить собственную вину, угодить Писателю, угодить в хэппи-эндовскую фабулу сюжета - часто оказываются главными мотивами извиняющегося. Умением просить прощение невероятно легко овладеть. Тем более, когда на иврите оно выржается таким простым и удобным словом, как "слиха". Это вам не многосложное "я прошу прощения" или громоздкое "эндшульдигунг", или там (эксперты, помигите) слащавое "же суи десоле". А так, просто, "слиха". И все. Запись сделана, можно спокойно жить дальше до следующих Страшных Дней.
Но гораздо сложнее, чем просить прощения - уметь прощать. Может быть даже, это и есть то главное, что требуется от нас в эти дни. Глупо было бы думать, что с провинившегося автоматически снимается ответсвенность за содеянное, после вербализации одного слова. Нет. Я думаю, ответственность снимается только тогда, когда пострадавший искренне способен отпустить вину. А если развить эту мысль дальше, то тяжесть долга будет лежать весь будущий год не только на том, кто провинился, но и на том, кто не сумел простить. Отказ в прощении - вот он главный жирный минус к комментарию в Книге Судеб. Ведь тот, кто отказывается прощать, на самом деле совершает злостный акт мести, лишая провинившегося заслуженного администраторского "плюспицот".
Так что, я не только буду сейчас бить себя в грудь, прося прощения за все ужасные мерзости, подлости, гадости, низости и фальшивости, которыми я причинила боль, неудобство, дискомфорт и отрицательные эмоции всем тем, с кем я знакома близко, не очень и даже почти совсем не. Но мне также хочется отпустить и простить всем моим близким, дальним, старым и новым знакомым все то, что могло вызвать во мне негодование и злость. Честно пытаюсь задуматься, существует ли сейчас человек на планете, который, возможно, не получит заслуженного плюсика, потому что я держу на него зло. Наверное, такие найдуться, и не один. Автоматически простить вряд ли получится, но я обещаю работать над собой.
Но что же там с Книгой Судеб? Возможно, Писатель считает, что я ужасная лицемерка, подлизывающаяся к автору в разгар его литературного творчества. Ведь я даже мацу перестала употреблять в весеннем месяце Нисане. Может, он представляет меня полной идиокой, не понимающей, что эта единственная мицва, которую я с грехом пополам выполняю, не поможет мне избавить Писателя от творческого кризиса. Я честно осознаю, что задолженностей у меня гораздо больше прав, но хочется думать, что в шапке моего фика будет проставлен тег: "в процессе написания".
Что же до меня, то:
Ай эм сори.
Энд ай форгив.
Пожалуй, в этом выводе есть даже некоторая доля утешения. Низменные инстинкты легче подавить низменными же инстинктами. Воздержание гораздо проще, когда его цель записывается на электронном циферблате, а не в абстрактной Книге Судеб. Прописная, впрочем, истина бихевиоризма: моментальное поощрение гораздо эффективнее отложенного. Правда, тут поощрение моментальным назвать непросто, но, по-крайней мере, оно замеряемо.
А с Книгой Судеб вообще все сложно. В ней и так, скорее всего, не бывает дня без строчки, так что, тайминг голодания, наверное, особой роли не играет. Ну я все равно сделаю вид, что это невероятно важно. Вот уже семнадцать лет (с перерывом на два, в которых судный день был проведен за границей и совесть совсем сникла перед мосрскими дарами Ко-пи-пи и мексиканской ривьеры), как я не ем в эти сутки. Не ем, не потому что соблюдение традицей является неотделимой частью моей выскоморальной сущности, а потому что это была единственная из двух традиций, которую соблюдала мама в Одессе. Не зря, все же, обе эти традиции связаны с низменным инстинктом.
В детстве, мне сложно было понять, почему это в определенный день ранней осени мама вдруг отказывалась от еды и жаловалась на мигрень. Зато весенняя маца с медом и с маслом воспринималась без вопросов.
Переехав в Израиль, поститься на йом кипур стали все члены семьи, что запретилось мне по малолетству. Поэтому, пост казался мне недостижимой привилегией взрослых. Достигнув возраста мицвот, я получила золотую прабабушкину цепочку и разрешение поститься на йом кипур. Наверное по этим глубинным причинам, пост до сих пор представляется мне правом, а не обязанностью.
В эти дни становишься особенно сентиментальной. Заискивающе заглядываешь в глаза людям, приторно улыбаешься, осторожничаешь, боишься наступить на ногу рядом оказавшемуся в автбусе дяденьке. Маниакальная потребность извинятся преследует, кажется, всех. Причем, многие долго извиняются за то, что просят прощения.
В этой обстановке витает некий дух лицемерия. Потребность просить прощения - эгоистична. Попытка загладить собственную вину, угодить Писателю, угодить в хэппи-эндовскую фабулу сюжета - часто оказываются главными мотивами извиняющегося. Умением просить прощение невероятно легко овладеть. Тем более, когда на иврите оно выржается таким простым и удобным словом, как "слиха". Это вам не многосложное "я прошу прощения" или громоздкое "эндшульдигунг", или там (эксперты, помигите) слащавое "же суи десоле". А так, просто, "слиха". И все. Запись сделана, можно спокойно жить дальше до следующих Страшных Дней.
Но гораздо сложнее, чем просить прощения - уметь прощать. Может быть даже, это и есть то главное, что требуется от нас в эти дни. Глупо было бы думать, что с провинившегося автоматически снимается ответсвенность за содеянное, после вербализации одного слова. Нет. Я думаю, ответственность снимается только тогда, когда пострадавший искренне способен отпустить вину. А если развить эту мысль дальше, то тяжесть долга будет лежать весь будущий год не только на том, кто провинился, но и на том, кто не сумел простить. Отказ в прощении - вот он главный жирный минус к комментарию в Книге Судеб. Ведь тот, кто отказывается прощать, на самом деле совершает злостный акт мести, лишая провинившегося заслуженного администраторского "плюспицот".
Так что, я не только буду сейчас бить себя в грудь, прося прощения за все ужасные мерзости, подлости, гадости, низости и фальшивости, которыми я причинила боль, неудобство, дискомфорт и отрицательные эмоции всем тем, с кем я знакома близко, не очень и даже почти совсем не. Но мне также хочется отпустить и простить всем моим близким, дальним, старым и новым знакомым все то, что могло вызвать во мне негодование и злость. Честно пытаюсь задуматься, существует ли сейчас человек на планете, который, возможно, не получит заслуженного плюсика, потому что я держу на него зло. Наверное, такие найдуться, и не один. Автоматически простить вряд ли получится, но я обещаю работать над собой.
Но что же там с Книгой Судеб? Возможно, Писатель считает, что я ужасная лицемерка, подлизывающаяся к автору в разгар его литературного творчества. Ведь я даже мацу перестала употреблять в весеннем месяце Нисане. Может, он представляет меня полной идиокой, не понимающей, что эта единственная мицва, которую я с грехом пополам выполняю, не поможет мне избавить Писателя от творческого кризиса. Я честно осознаю, что задолженностей у меня гораздо больше прав, но хочется думать, что в шапке моего фика будет проставлен тег: "в процессе написания".
Что же до меня, то:
Ай эм сори.
Энд ай форгив.