Чума, как много в этом звуке...
Сейчас, когда смертность от ковида в России снова бодро шагает вверх и почти ежедневно бьет рекорды, уместно вспомнить, что ровно 250 лет назад, в 1771 году, было примерно то же самое, только тогдашний ковид назывался бубонной чумой. В Москву "моровая язва" наведалась еще в ноябре 1770 года, а через несколько месяцев разгулялась по полной. В июле-августе 1771-го ежедневно умирало до 1000 человек, что при населении города менее 200 тысяч было, прямо скажем, сурово.
Точные цифры умерших неизвестны, так как горожане предпочитали не сообщать о заболевших родственниках, а покойников - хоронить тайно, чтобы не оказаться в карантинном бараке, которого москвичи боялись не меньше, чем самой чумы. Считалось, что оттуда не возвращаются, и в значительной мере это было правдой. К тому же, личные вещи и все те предметы, с которыми контактировал умерший, полагалось сжигать, а бережливых обывателей это возмущало до глубины души.
Вообще, отношение к эпидемии тогда было примерно таким же, как сейчас. Подавляющее большинство людей было уверено, что болезнь послана им Господом в наказание за грехи, что прививки лекарства это яд, что карантин - бесовская выдумка и что врачи-убийцы, продавшсь Сатане, распространяют заразу. Самыми надежными средствами профилактики считались святое причастие, святая вода и молитвы перед чудотворными иконами.
Наиболее эффективной в этом отношении почему-то считалась Боголюбская икона Божьей матери, висевшая на стене Варварской башни Китай-города. Возле нее ежедневно собирались толпы молящихся, часть из которых уже была покрыта чумными язвами. Разумеется, инфекция в этих толпах распространялась молниеносно.
Образованные люди, к которым относился московский архиепископ Амвросий, понимали угрозу. Поэтому в ночь с 25 на 26 сентября (по новому стилю), когда в городе действовал комендантский час, а по улицам ходили патрули, Амвросий распорядился снять и спрятать икону, а заодно и стоявший рядом с ней ящик для пожертвований.
Решение оказалось крайне опрометчивым. Когда наутро люди пришли молиться и не обнаружили образ на его законном месте, среди них моментально распространился слух, что икону сняли, чтобы воспрепятствовать исцелению и уморить всех горожан. Кто-то закричал, что "спасительница" спрятана в Чудовом монастыре (хотя, на самом деле она находилась в другом месте). В ответ на это толпа, вооружившись ножами, дубинами, топорами и кольями, ворвалась в Кремль, разгромила монастырь и избила монахов, но чудотворную доску так и не нашла.
Тогда распространился новый слух: икона в Донском монастыре - резиденции архиепископа. Толпа атаковала монастырь и вломилась в покои иерарха. И тут Амвросий совершил еще одну ошибку, которая стала для него роковой. Он заявил, что не знает, где спрятана икона и попытался увещевать погромщиков. За это ему топором разрубили голову, а потом изуродовали труп до неузнаваемости.
Не найдя то, что искали, бунтовщики, которых было уже более 10 тысяч, разделились. Часть из них отправилась громить больницы и карантинные бараки, а остальные снова двинулась к Кремлю, чтобы обыскать другие тамошние церкви и монастыри. Но к тому времени военный комендант Москвы генерал Еропкин ввел в Кремль Великолуцкий пехотный полк с артиллерией и несколько конных эскадронов.
Мятежники, которые оставались на территории цитадели, были частично перебиты, частично схвачены, а когда подошла основная толпа, по ней дали холостой залп из пушек. Однако это произвело эффект, обратный ожидаемому. Видя, что никто не убит и не ранен, мятежники решили, что их защищает Богородица, и с криками бросились в атаку.
Солдатам пришлось дать мушкетный залп в упор боевыми патронами, но и это не остановило обезумевших "чумных диссидентов". Отбивать атаку пришлось штыками, а контратака кавалеристов довершила разгром. По донесению Еропкина, при усмирении бунта 100 погромщиков было убито и 300 - арестовано, цифры он явно округлил. Среди военных потерь не было, только несколько солдат получили травмы от дубин и камней.
Большинство задержанных составляли крестьяне и "дворовые люди", но также были ремесленники, несколько лиц духовного звания и даже один дворянин. В ноябре состоялся суд, приговоривший четырех непосредственных участников убийства Амвросия к повешению. Еще 173 человека были биты кнутом и отправлены на каторгу, а остальных освободили за недостатком улик.
Между тем эпидемия продолжалась и прекратилась лишь тогда, когда вымерло около половины города, а контакты между выжившими резко сократились, что препятствовало дальнейшему распространению заразы. Сыграл свою роль категорический запрет любых массовых мероприятий, в том числе церковных служб, введенный присланным из Петербурга "чрезвычайным уполномоченным" Григорием Орловым.
Кроме того, Орлов ввел эффективную меру борьбы с укрывательством заболевших и отказами от госпитализации. Он велел выплачивать всем выздоровевшим от чумы в госпиталях по пять рублей серебром - солидные деньги по тем временам. Подавляющее большинство россиян такую сумму никогда в руках не держало. Хитрость заключалась в том, что эти деньги очень мало кто получал, так как лечить чуму не умели и смертность от нее составляла почти 100%. Тем не менее, стимул сработал и заболевших стали доставлять в больницы.
Также в борьбе с эпидемией сыграл роль локдаун - закрытие всех мастерских, заводов и фабрик, рынков и торговых лавок. Оставшимся без работы ремесленнникам стали выплачивать пособие - по 10 копеек в день, которых хватало на пропитание. А вместо закрытых базаров на окраинах города были организованы специальные торговые ряды, в которых покупателей и продавцов разделяли широкие рвы.
Товары и деньги передавали через эту "социальную дистанцию" на длинных палках, причем деньги предавалсь в ковшиках, наполненных уксусом, игравшим роль антисептика. Благодаря этой мере удалось избежать заражения заезжих купцов и распространения заразы за пределами города.
Зимой эпидемия пошла на убыль, а в 1772 году прекратилась. Согласно официальным данным, в Москве от чумы умерло 56907 человек, но эта цифра далеко не полная, так как она не учитывает тайных захоронений, а также тех, кто, несмотря на карантинные заставы, бежали из города и умерли за его пределами. По более позднему демографическому анализу разницы численности населения до и после эпидемии, реальная смертность составляла не менее 80 тысяч.
В Москве в память о "черной смерти" осталось большинство ее ныне действующих дореволюционных кладбищ - Ваганьковское, Даниловское (ранее - Татарское), Калитниковское, Армянское, Миусское, Рогожское (старообрядческое), Пятницкое, Преображенское, Введенское (ранее - Немецкое) а также - ликвидированные при сталинской реконструкции Лазаревское и Дорогомиловское. Все они возникли в 1771 году как чумные могильники.
На заставке: убийство архиепископа Амвросия, гравюра XIX века.
Акварель неизвестного автора "Чума в Москве". Место хорошо узнаваемо. Справа - кремлевская стена, перед ней впоследствии засыпанный Алевизов ров, левее - Воскресенские ворота с Иверской часовней.
Варварская башня Китай-города с той самой Боголюбской иконой, которая после эпидемии была возвращена на прежнее место. Акварель 1790 года.