Лежала-лежала у меня запись в избранном, но автор взяла, да и закрыла журнал, "переехав" на другой ник. Выяснилось данное событие случайно, когда понадобилось дать ссылку на этот чудесный текст. Нет, я знала, что автор собирается переезжать, она даже "адрес" оставляла, но вот что она ЖЖ свой закроет наглухо, даже не подозревала.
В общем, еле нашли тогда через перепосты, завела я еще одну ссылку под то же наименование и успокоилась. А на днях вдруг подумала: а ведь тот журнал тоже может закрыться! И что я тогда делать буду? Опять весь ЖЖ перерывать? А если не найду? Мне лично будет очень обидно, если этот рассказ так и пропадет, а потому я его вытаскиваю к себе, пусть тут теперь живет, вдруг кому-то еще, кроме меня понравится. Я не знаю, насколько соответствует "исторической действительности" этот текст, зарисовка это из жизни или полностью выдуманная реальность, но даже если это вымысел от первой до последней буквы, хуже он от этого совершенно не становится.
Название вынесено в заголовок поста, автор -
hildegart, теперь называется
christa_eselin, писать она стала, кажется, только лучше, с наслаждением ее вам рекомендую :)
Теперь я понимаю, почему место, где находится моя деревня, считается аномальной зоной. Оказывается, в пятнадцатом-шестнадцатом веках здесь тоже было Великое Княжество Литовское. Правда, местные жители об этом ничего не знали и платили налоги Москве, а Литва не возражала, потому что в свою очередь понятия не имела о том, что эти самые жители каким-то боком к ней относятся. А знали об этом только историки, но из предосторожности до поры, до времени помалкивали. И только в последнее время сведения об этом стали как-то просачиваться, и мы теперь ничуть не удивляемся, почему у нас всё такое аномальное. Всем известно, что Княжество Литовское - это такое место, по сравнению с которым любой Бермудский Треугольник - просто детский аттракцион в Парке культуры и отдыха. Самое фантастическое место на земле. Чего уж тут удивляться.
Например, мне долго казалось странным, отчего, когда в нашей местности долго не было дождей, наши береговые луга нисколько не высохли. В других местах луга сохнут, а у нас, как были зелёные, так и остались. И цветы цветут, как сумасшедшие, - все, как на подбор, неописуемой красоты и невероятных каких-то расцветок. А потом как-то раз я встала пораньше и увидела, отчего.
По лугу ходил ангел в розовой пижаме и поливал его из маленькой оранжевой лейки.
Лейка была - ну, очень маленькая. А ангел и того меньше. Просто крошечный, малюсенький такой ангелок, еле видный из-за травы. Когда вода в лейке заканчивалась, он деловито ковылял к мелкому тухлому озерцу возле песчаного карьера, набирал её до краёв и опять шёл поливать луг. По количеству комариных точек на ангельском лице и руках было видно, что он уже давно занимается здесь мелиорацией и должность эта - совсем не сахар. Зато луг цвёл пышным цветом и сиял так, что было больно глазам.
А потом за ангелом прибежала Баба-Яга.
Я смутно помнила, что её зовут Бабаклара. Честное слово - имя не вымышленное, а настоящее, так её и зовут на самом деле. Самое что ни на есть подходящее имя для сгорбленной, чернолицей, страшенной ведьмы. Кому, интересно, пришло в голову восемьдесят лет назад, в глухой, Богом забытой деревне, называть новорождённую Бабу-Ягу Кларой? Откуда и имя-то такое взяли? Может, в то время наша деревня входила ещё и в состав Венецианской республики? Не знаю. На этот счёт у меня есть кое-какие сомнения. Но в том, что Бабаклара уже и тогда была Бабой-Ягой, сомнений быть не может. Более типичную фольклорную ведьму невозможно себе вообразить Представьте себе тёмно-коричневое, сильно вогнутое внутрь лицо с мясистым крючком вместо носа, острейшим, выступающим на километр вперёд подбородком и безгубым ехидным ртом, который всё время что-то жуёт. А на этом лице - ярчайшие, сумасшедшего прозрачно-серого цвета глаза, не ввалившиеся, как у всех нормальных старух, а выкаченные и горящие, как у всякой нормальной нечистой силы… Не сомневаюсь, что костяная нога и хвост у неё тоже есть, просто спрятаны под длинной юбкой, пахнущей травой и коровьим навозом. Откуда коровий навоз, кстати, непонятно, потому что никаких коров у Бабыклары нет, а есть, как, опять же, и положено, только гуси-лебеди. Громадные такие, жирнющие монстры, превратившие всю отмель у берега в густое жёлто-зелёное месиво, в котором купальщики увязают, как в Гримпенской трясине. И если вы встречаете этих, с позволения сказать, гусей на тропинке возле обрыва, то лучше сразу сигайте в обрыв - так у вас будет хоть какой-то шанс уцелеть. Потому что над вашими жалкими размахиваниями стеблем конского щавеля они только глумливо посмеются, а потом уж, не торопясь, займутся вами вплотную…
Так вот. На моих глазах Баба-Яга коршуном налетела на бедного ангела и, причитая и матерясь, принялась хлопать его чёрной корявой рукой пониже спины, а ангел только страдальчески хмурился и сопел в такт шлепкам. А потом всё-таки разомкнул нежные ангельские уста и басом осведомился у Бабы-Яги:
- Ты тё делаесь-то, мать-твою-за-ногу?
- А ты чего делаешь? - хватаясь за грудь, всхлипнула Баба-Яга. - Настасья, ты меня уморишь, шалава проклятая! Сколько раз тебе, суке такой, было сказано - не ходи одна гулять! Шалава!
- Щ-щаллава! - в восторге взвизгнул ангел, ничуть не обижаясь за экзекуцию. - Щал-лава пхоклятая!
И, вырвавшись, с радостными криками понёсся по лугу, путаясь в траве толстыми ножками, сплошь искусанными комарами. Бабаклара ещё раз всхлипнула и, точно так же ковыляя и запинаясь, понеслась за ним.
Чуть позже я узнала, что дивное это ангельское дитя было принесено Бабе-Яге не гусями-лебедями, а родными родителями пресловутого дитяти - кстати, вполне интеллигентными на вид людьми. Видимо, ни интеллигентность, ни какие-либо другие соображения не помешали им скинуть своего трёхлетнего спиногрыза на руки больной диковатой старухе и с чистой совестью забыть о них обоих на ближайшую пару-тройку месяцев. Не раз и не два я потом наблюдала, как Настасья играет в корриду с угрюмой, не склонной к шуткам козой Зюзей; как пытается накормить шоколадкой цепного пса, которому для окончательного сходства с известным литературным персонажем не хватает только фосфора на морде; как блаженствует, лёжа по горло в Лягушачьей Луже, как тщательно выдирает морковь из чьей-то абсолютно чужой грядки и с сопением карабкается по оседающему песчаному склону к гнёздам береговушек. Бабаклара, надо отдать ей должное, всегда успевала вовремя, чтобы, причитая и матерясь, заслонить её, как пикадор, от аршинных Зюзиных рогов, извлечь из пасти изумлённой собаки, вызволить из приятного лягушачьего плена и тут же, на месте, надавать ритуальных шлепков. Настасья, надо отдать ей должное, всегда принимала кару стоически. Я вообще ни разу не видела этого удивительного ребёнка плачущим. Самое большее, на что её хватало, это неубедительно скукситься, надуть губы - и тут же с радостным воплем отвлечься на что-то, по настоящему достойное внимания. Слыша, как она, присев на корточки над какой-нибудь гусеницей, выпевает серебряным голоском восторженное: «ой, бля-а-а!», я с тёплым мстительным чувством думала о том, как обрадуются её интеллигентные родители, обнаружив, насколько обогатился словарный запас ребёнка после этих чудесных каникул.
Наблюдая эту парочку, я в который раз жалела, что у меня нет фотоаппарата. Потому что более изумительного и более гармоничного сочетания мне прежде видеть не приходилось. Долговязая, чёрная, страшная, как смертный грех, бабка и белоснежная сахарная куколка, вся в крупных, неправдоподобных кудряшках, словно срисованная с открытки «Поздравляемъ съ Новымъ 1911 годомъ!» Честно говоря, до сих пор я думала, что таких бабок и таких детей уже давно не производят, но в аномальных зонах чего ведь только не бывает. Тут всё можно увидеть - даже Бабу Ягу, брошенную без всякой жалости на съедение сахарному ангелочку. А может быть, даже что-нибудь и похлеще.
…Один раз я нашла в траве резиновую овцу, потерянную Настасьей, и зашла к ним вечером, чтобы вернуть животное владельцу. В избе у них было душно, пахло стиранным бельём, сундуком и сушёными грибами. Бабаклара и Настасья сидели за громадным, кое-как укрытым грязной клеёнкой столом и играли в карты. Настасья деловито выбирала из колоды картинки и крыла ими все бабкины карты подряд, а бабка стучала по столу бородавчатым пальцем и качала головой
- Ну, куда ты ходишь-то, туды-т-вою-мать? Разве ж так ходят? Ты что, не видишь, что меня козырь?
- Туды-т-твою-мать! - нежно лепетала Настасья, сползала боком со стула и шла целовать Бабуклару в коричневую складчатую щёку. Бабаклара вздыхала и моргала мелкими красноватыми слезинками, пропадающими в этих складках, как в пещерах. В ногах у неё вился кот - разумеется, очень чёрный и очень одноухий. А на комоде криво стояла старая-престарая, вся выцветшая от времени фотография дивной ангельской девушки в крупных, неправдоподобных кудряшках и с громадными, чуть выкаченными глазами, такими яркими и прозрачными, что мятый кусок картона как будто весь светился изнутри...