С праздником 23 февраля
Этой истории более полувека. Первая ее публикация была устной - неведомый телеграф разнес известие по фашистским лагерям смерти. Замученные, истощенные, на гибель обреченные люди радовались ей, как собственной победе. Это было то, о чем каждый мечтал. Бежали! Да как - на захваченном самолете!
--------------------------------------------------------------------------------
...В Балтийском море есть островок Уездом. На западной его оконечности располагалась секретная база Пенемюнде. Ее называли заповедником Геринга. Тут испытывались новейшие самолеты. Тут находился ракетный центр, возглавляемый Вернером фон Брауном. С десяти стартовых площадок, расположенных вдоль побережья, ночами, оставляя огненные языки, уходили в небо “Фау-2”. Авиационное подразделение, осуществлявшее испытания новейшей техники, возглавлял тридцатитрехлетний ас Карл Хайнц Грауденц. За его плечами было много военных заслуг, отмеченных гитлеровскими наградами. Он летал на “хейнкеле”, имевшем вензель “Г.А.” - “Густав Антон”. База тщательно охранялась истребителями и зенитками ПВО, а также службой СС.
8 февраля 1945 года был обычным днем. Обер-лейтенант Грауденц, наскоро пообедав в столовой, приводил в порядок в своем кабинете полетные документы. Внезапно зазвонил телефон:
- Кто это у тебя взлетел, как ворона? - услышал Грауденц грубоватый голос начальника ПВО.
- У меня никто не взлетал...
- Не взлетал... Я сам видел в бинокль - взлетел кое-как “Густав Антон”.
Обер-лейтенант Грауденц прыгнул в автомобиль и через две минуты был на стоянке своего самолета. Чехлы от моторов и тележка с аккумуляторами - это все, что увидел оцепеневший ас.
- Поднять истребители! Поднять все, что можно! Догнать и сбить!
Через час самолеты вернулись ни с чем...
Война застала лейтенанта Михаила Девятаева под Минском. Уже 23 июня он участвовал в воздушном бою. 24 июня сбил вражеский самолет. А еще через день сам попал под огонь “мессершмитта” и выпрыгнул с парашютом из горящего “ишака” (истребителя И-16). К лету 44-го года Девятаев сбил девять вражеских самолетов. Пять раз сбивали его.
У Михаила были прострелены рука и нога. Лежал в госпитале. Снова вернулся на самолет. Полтора года из-за ранений летал на “кукурузнике”, но потом добился возвращения в истребительный полк. В 1944 году Девятаев был награжден тремя боевыми орденами.
День 13 июля 1944 года стал переломным в его военной судьбе. Накануне наступления под Львовом Девятаев сопровождал бомбардировщики, сделал за день три боевых вылета. Уже на заходе солнца поднялся в четвертый раз навстречу летевшим “юнкерсам”. Он не заметил, как из-за облака вынырнул “мессершмитт”... Машина словно споткнулась. В кабине - дым, перед глазами - языки пламени... Бой шел за линией фронта. Прыгая из самолета, который вот-вот взорвется, Михаил ударился о хвостовой стабилизатор и приземления уже не помнил. Очнулся в землянке среди летчиков. Но речь - чужая... Это был плен.
Сначала с ним обошлись почти по-джентльменски - перевязали рану, покормили, не тронули ордена. Но оказалось, это было лишь психологической подготовкой к тому, чтобы склонить к измене. Когда Девятаев с возмущением и со свойственной ему прямотой сказал: “Среди летчиков предателей не найдете”, отношение изменилось. Стучали кулаком по столу, топали ногами, подносили к лицу пистолет. Требовали не так уж много: номер части, расположение, имена командиров... Ничего не сказал!
В прифронтовом лагере военнопленных Девятаев встретил таких же, как сам. Все в плену оказались после вынужденных посадок и прыжков из подбитых машин. Были раненые, с обожженными лицами и руками, в обгоревшей одежде. Но это были люди, уже видавшие Сталинград, Курскую дугу, освобождавшие Киев, это были летчики, знавшие вкус победы, вгонявшие в землю немецких асов. Сломить их было нельзя.
Их держали отдельно от остальных пленных. И на запад повезли не в поезде, а в транспортных самолетах.
Начался для летчиков плен. Их поместили в отдельный барак. Бежать! Бежать во что бы то ни стало... Решили делать подкоп. Рыли ложками, мисками. Землю выносили и ровным слоем рассыпали под полом барака. Работали ночью, наблюдая в щелку за часовым. Чтобы землей не запачкать одежду и не выдать себя, в нору лазали нагишом. Сил хватало на пять-шесть минут.
Подкоп достигал уже линии ограждения, когда охране кто-то донес о близком побеге. Их избивали железными прутьями, истязали в карцере жаждой и жаром железной печки... Неизбежный расстрел казался желанным. Но агонию трех уже еле державшихся узников изуверски решили продлить. Сковав их цепью, отправили в Заксенхаузен, в самый страшный из лагерей.
В бараке санобработки парикмахер тихо спросил Девятаева:
- За что попал?
- Подкоп.
- Это расстрел...
За минуту до этого разговора тут, в санитарном бараке, у всех на глазах охранник лопатой убил человека за то, что тот осмелился закурить. Труп лежал у стены. Старик-парикмахер, такой же узник, как и Девятаев, вдруг сказал:
- Бирку уже получил? Давай! Давай скорее!..
Оглянувшись, старик нагнулся к убитому и тут же сунул в руку Михаилу новую бирку с номером 104533.
- Запомни, теперь ты другой человек. Фамилия - на бумажке.
Так летчик Михаил Девятаев стал Григорием Степановичем Никитенко - учителем из Дарницы.
В бараке девятьсот человек - нары в три этажа. Каждый из узников в полной власти капо, эсэсовцев, коменданта. Могут избить, изувечить, убить... 200 граммов хлеба, кружка баланды и три картофелины - вся еда на день... Работа - изнурительно тяжкая или одуряюще бессмысленная...
К концу 44-го года фашисты стали испытывать острую нужду в рабочей силе. Узников Заксенхаузена осмотрели врачи и, как видно, нашли, что часть до предела истощенных людей пригодна к работе в каких-то иных местах.
15 ноября полтысячи пленных загнали в вагоны. Везли куда-то три дня. Когда вагоны открыли, более половины людей были мертвыми.
“Учитель Никитенко Григорий” оказался среди тех, кого построили перед комендантом лагеря. Тот сказал:
- О побеге не помышляйте. Отсюда никто не убегал и не убежит.
Узники сразу поняли, что находятся близко от моря - летали чайки, сырой ветер пронизывал до костей. Было ясно: лагерь находился около важной военной базы. Вечерами в небо с ревом улетали ракеты, оставляя полосы света. Где-то вблизи располагался аэродром.
Три с половиной тысячи пленных каждое утро на плацу, ежась от ветра, получали наряд на работу. Особенно невезучей считалась аэродромная команда. Работа на летном поле самая тяжкая: засыпать воронки, носить замес из цемента. Но именно в эту команду стремился все время попасть “учитель из Дарницы”. Рев самолетов, их вид, близость с громадной силой всколыхнули в нем мысль о побеге.
Девятаев решил довериться четверым: Владимиру Соколову, Ивану Кривоногову, Михаилу Лупову и Федору Фатых. Он так горячо и убежденно говорил о побеге, что они поверили - смогут.
Работая на аэродроме, теперь примечали все подробности его жизни: когда команды уходят обедать, какая машина стоит удобней для захвата. Остановили внимание на двухмоторном “Хейнкеле - 111”. Он чаще других летал, его сразу после посадки готовили к новому вылету.
Во время аэродромных работ команду сопровождали охранники (вахтманы). Один был зверем, другой - старичок, побывавший в русском плену еще в Первую мировую войну, - знал русский язык и относился к пленным с явным сочувствием. В его дежурство “учитель из Дарницы” не упускал случая заглянуть на самолетную свалку и там впивался глазами в приборные доски “Хейнкеля - 111”. Экипаж тяжелого двухмоторного бомбардировщика, с которым до этого Михаил Девятаев встречался лишь в воздухе, состоял из шести человек. Беглецам предстояло поднять его силами одного изможденного узника.
Случай помог проследить операцию запуска двигателя. Однажды узники расчищали снег у капонира, где стоял “хейнкель”. С вала Девятаев видел в кабине пилота. И тот заметил любопытство пленника. С усмешкою на лице - смотри, мол, русский зевака, как легко настоящие асы справляются с этой машиной, - пилот демонстративно стал показывать запуск. Подвезли, подключили тележку с аккумуляторами. Пилот показал палец и опустил его прямо перед собой. Потом он специально поднял ногу на уровень плеч и опустил - заработал один мотор, следом - второй. Пилот в кабине захохотал. Девятаев тоже еле сдерживал ликование - все фазы запуска “хейнкеля” были ясны.
Заговорщики стали теперь обсуждать детальный план захвата машины. Заучено было: кто ликвидирует вахтмана, кто расчехляет моторы, кто снимает струбцинки с закрылков... Теперь без ошибки надо было выбрать день побега. Он должен быть облачным, чтобы сразу скрыться от истребителей. Небезразлично, кто будет охранником. Эсэсовца план предусматривал ликвидировать, старика-вахтмана - связать.
День 8 февраля 1945 года начался на острове как обычно. Построение, отбор команд... Задача Соколова, возглавлявшего аэродромную команду: сделать так, чтобы в группу попало сегодня не более десяти человек, чтобы все были советские и обязательно посвященные в планы побега. Все удалось.
Засыпали воронки от бомб. Работу повели так, чтобы к полудню оказаться у нужного капонира. В 12.00 техники от самолетов потянулись в столовую. Вот уже горит костер в капонире, и рыжий вахтман, поставив винтовку между колен, греет над огнем руки. Удар железякой сзади - и вахтман валится прямо в костер. Девятаев посмотрел на узников. Только четверо из них знают, в чем дело. У шести остальных на лицах неописуемый ужас: убийство вахтмана - это виселица. В двух словах объяснил им, в чем дело.
С этой минуты пути к прежнему у десяти пленников уже не было - гибель или свобода. Стрелки на часах, взятых у вахтмана, показывали 12 часов 15 минут. Действовать! Дорога каждая секунда.
Самый высокий Петр Кутергин надевает шинель охранника, шапочку с козырьком. С винтовкой он поведет пленных в направлении самолета. Девятаев и Соколов были уже у “хейнкеля”. У хвостовой двери заранее припасенным стержнем пробили дыру, изнутри открыли запор.
Внутренность “хейнкеля” Михаилу, привыкшему к тесной кабине истребителя, показалась ангаром. Сделав ребятам знак “В самолет!”, он спешно забрался в кресло пилота. Соколов и Кривоногов расчехляют моторы, снимают с закрылков струбцинки... Ключ зажигания на месте. Теперь скорее тележку с аккумуляторами. Подключается кабель. Стрелки сразу качнулись. Поворот ключа, движение ноги - и один мотор оживает. Еще минута - закрутились винты другого мотора. Прибавляется газ. Оба мотора ревут. С боковой стоянки “хейнкель” рулит на взлетную полосу. Никакой заметной тревоги на летном поле не видно - все привыкли: “Густав Антон” летает много и часто. Пожалуй, только дежурный с флажками на старте в некотором замешательстве - о взлете ему не сообщали.
Точка старта. Газ... Самолет понесся по наклонной линии к морю. Полный газ... Должен быть взлет, но “хейнкель” почему-то бежит, не взлетая, хвост от бетона не отрывается... В последний момент, почти у моря, Девятаев резко тормозит и делает разворот.
Оживает аэродром - все, кто был на поле, бегут к самолету. Выскакивают из столовой летчики и механики. Девятаев дает газ, разметает всех, кто приблизился к полосе. Разворот у линии старта. И снова газ... В воспаленном мозгу искрой вспыхнуло слово “триммер”. Триммер - подвижная с ладонь шириною плоскость на рулях высоты. Наверное, летчик оставил ее в положении “посадка”. Но как в три-четыре секунды найти механизм управления триммером? Изо всех сил Девятаев жмет от себя ручку - оторвать хвост от земли. Кричит что есть силы ребятам: “Помогайте!” Втроем наваливаются на рычаг, и “хейнкель” почти у самой воды отрывается от бетона!!!
Управление триммером отыскали, когда самолет, нырнув в облака, стал набирать высоту. И сразу машина стала послушной и легкой. На часах 12 часов 36 минут - все уместилось в 21 минуту.
Летели на север над морем, понимали: над сушей будут перехвачены истребителями. Потом - на юго-восток. Высота около двух тысяч метров. От холода и громадного пережитого возбуждения у пилота и его пассажиров в полосатой одежде зуб на зуб не попадал. Когда показалась земля, беглецы поняли: скоро увидят линию фронта - внизу вереницей тянулись бесконечные обозы, колонны машин и танков. И вот показались дымы, вспышки разрывов... Опять колонны людей и машин. Но теперь при виде летящего “хейнкеля” люди с дороги бегут и падают. “Наши!” Эту радость остудил плотный зенитный огонь. Два снаряда настигли “хейнкель”, задымился правый мотор. Девятаев резко бросил самолет в боковое скольжение, дым исчез. Но надо садиться, садиться немедленно. Внизу раскисшая, в пятнах снега земля: дорога, опушка леса, и за ней - ровное поле...
Артиллеристы 61-й армии с дороги, ведущей к линии фронта, видели, как на поле, подломив колеса, юзом сел “хейнкель”. Опушкой, опасаясь стрельбы, солдаты бросились к самолету.
А в “хейнкеле” не вполне уверены были, что среди своих. Первое, что предприняли беглецы, - попытались скрыться в лесу. Захватив винтовку убитого вахтмана и пулемет с “хейнкеля”, они пробежали сотню шагов по полю, но повернули назад - сил не было. Приготовив оружие, решили выждать в самолете, что будет дальше.
На обороте полетной карты Девятаев написал, кто они, откуда бежали, где до войны жили. Перечислил фамилии: Михаил Девятаев, Иван Кривоногов, Владимир Соколов, Владимир Немченко, Федор Адамов, Иван Олейник, Михаил Емец, Петр Кутергин, Николай Урбанович, Дмитрий Сердюков.
- Фрицы! Хенде хох! Сдавайтесь, иначе пальнем из пушки! - послышались крики с опушки леса.
Для сидевших в самолете это были очень дорогие слова.
- Мы не фрицы! Мы свои, братцы! Из плена! Свои!
Люди, подбежавшие к самолету, были ошеломлены. Десять скелетов в полосатой одежде, обутые в деревянные башмаки, забрызганные кровью и грязью, плакали, повторяя только: “Братцы, братцы...”
В расположение артиллерийского дивизиона их понесли на руках, как детей, - каждый весил менее сорока килограммов.
Было это 8 февраля 1945 года. За свой подвиг летчик Михаил Петрович Девятаев был удостоен звания Героя Советского Союза.
Василий ПЕСКОВ
Фото из архива автора
журнал подразделений специального назначения
--------------------------------------------------------------------------------
...В Балтийском море есть островок Уездом. На западной его оконечности располагалась секретная база Пенемюнде. Ее называли заповедником Геринга. Тут испытывались новейшие самолеты. Тут находился ракетный центр, возглавляемый Вернером фон Брауном. С десяти стартовых площадок, расположенных вдоль побережья, ночами, оставляя огненные языки, уходили в небо “Фау-2”. Авиационное подразделение, осуществлявшее испытания новейшей техники, возглавлял тридцатитрехлетний ас Карл Хайнц Грауденц. За его плечами было много военных заслуг, отмеченных гитлеровскими наградами. Он летал на “хейнкеле”, имевшем вензель “Г.А.” - “Густав Антон”. База тщательно охранялась истребителями и зенитками ПВО, а также службой СС.
8 февраля 1945 года был обычным днем. Обер-лейтенант Грауденц, наскоро пообедав в столовой, приводил в порядок в своем кабинете полетные документы. Внезапно зазвонил телефон:
- Кто это у тебя взлетел, как ворона? - услышал Грауденц грубоватый голос начальника ПВО.
- У меня никто не взлетал...
- Не взлетал... Я сам видел в бинокль - взлетел кое-как “Густав Антон”.
Обер-лейтенант Грауденц прыгнул в автомобиль и через две минуты был на стоянке своего самолета. Чехлы от моторов и тележка с аккумуляторами - это все, что увидел оцепеневший ас.
- Поднять истребители! Поднять все, что можно! Догнать и сбить!
Через час самолеты вернулись ни с чем...
Война застала лейтенанта Михаила Девятаева под Минском. Уже 23 июня он участвовал в воздушном бою. 24 июня сбил вражеский самолет. А еще через день сам попал под огонь “мессершмитта” и выпрыгнул с парашютом из горящего “ишака” (истребителя И-16). К лету 44-го года Девятаев сбил девять вражеских самолетов. Пять раз сбивали его.
У Михаила были прострелены рука и нога. Лежал в госпитале. Снова вернулся на самолет. Полтора года из-за ранений летал на “кукурузнике”, но потом добился возвращения в истребительный полк. В 1944 году Девятаев был награжден тремя боевыми орденами.
День 13 июля 1944 года стал переломным в его военной судьбе. Накануне наступления под Львовом Девятаев сопровождал бомбардировщики, сделал за день три боевых вылета. Уже на заходе солнца поднялся в четвертый раз навстречу летевшим “юнкерсам”. Он не заметил, как из-за облака вынырнул “мессершмитт”... Машина словно споткнулась. В кабине - дым, перед глазами - языки пламени... Бой шел за линией фронта. Прыгая из самолета, который вот-вот взорвется, Михаил ударился о хвостовой стабилизатор и приземления уже не помнил. Очнулся в землянке среди летчиков. Но речь - чужая... Это был плен.
Сначала с ним обошлись почти по-джентльменски - перевязали рану, покормили, не тронули ордена. Но оказалось, это было лишь психологической подготовкой к тому, чтобы склонить к измене. Когда Девятаев с возмущением и со свойственной ему прямотой сказал: “Среди летчиков предателей не найдете”, отношение изменилось. Стучали кулаком по столу, топали ногами, подносили к лицу пистолет. Требовали не так уж много: номер части, расположение, имена командиров... Ничего не сказал!
В прифронтовом лагере военнопленных Девятаев встретил таких же, как сам. Все в плену оказались после вынужденных посадок и прыжков из подбитых машин. Были раненые, с обожженными лицами и руками, в обгоревшей одежде. Но это были люди, уже видавшие Сталинград, Курскую дугу, освобождавшие Киев, это были летчики, знавшие вкус победы, вгонявшие в землю немецких асов. Сломить их было нельзя.
Их держали отдельно от остальных пленных. И на запад повезли не в поезде, а в транспортных самолетах.
Начался для летчиков плен. Их поместили в отдельный барак. Бежать! Бежать во что бы то ни стало... Решили делать подкоп. Рыли ложками, мисками. Землю выносили и ровным слоем рассыпали под полом барака. Работали ночью, наблюдая в щелку за часовым. Чтобы землей не запачкать одежду и не выдать себя, в нору лазали нагишом. Сил хватало на пять-шесть минут.
Подкоп достигал уже линии ограждения, когда охране кто-то донес о близком побеге. Их избивали железными прутьями, истязали в карцере жаждой и жаром железной печки... Неизбежный расстрел казался желанным. Но агонию трех уже еле державшихся узников изуверски решили продлить. Сковав их цепью, отправили в Заксенхаузен, в самый страшный из лагерей.
В бараке санобработки парикмахер тихо спросил Девятаева:
- За что попал?
- Подкоп.
- Это расстрел...
За минуту до этого разговора тут, в санитарном бараке, у всех на глазах охранник лопатой убил человека за то, что тот осмелился закурить. Труп лежал у стены. Старик-парикмахер, такой же узник, как и Девятаев, вдруг сказал:
- Бирку уже получил? Давай! Давай скорее!..
Оглянувшись, старик нагнулся к убитому и тут же сунул в руку Михаилу новую бирку с номером 104533.
- Запомни, теперь ты другой человек. Фамилия - на бумажке.
Так летчик Михаил Девятаев стал Григорием Степановичем Никитенко - учителем из Дарницы.
В бараке девятьсот человек - нары в три этажа. Каждый из узников в полной власти капо, эсэсовцев, коменданта. Могут избить, изувечить, убить... 200 граммов хлеба, кружка баланды и три картофелины - вся еда на день... Работа - изнурительно тяжкая или одуряюще бессмысленная...
К концу 44-го года фашисты стали испытывать острую нужду в рабочей силе. Узников Заксенхаузена осмотрели врачи и, как видно, нашли, что часть до предела истощенных людей пригодна к работе в каких-то иных местах.
15 ноября полтысячи пленных загнали в вагоны. Везли куда-то три дня. Когда вагоны открыли, более половины людей были мертвыми.
“Учитель Никитенко Григорий” оказался среди тех, кого построили перед комендантом лагеря. Тот сказал:
- О побеге не помышляйте. Отсюда никто не убегал и не убежит.
Узники сразу поняли, что находятся близко от моря - летали чайки, сырой ветер пронизывал до костей. Было ясно: лагерь находился около важной военной базы. Вечерами в небо с ревом улетали ракеты, оставляя полосы света. Где-то вблизи располагался аэродром.
Три с половиной тысячи пленных каждое утро на плацу, ежась от ветра, получали наряд на работу. Особенно невезучей считалась аэродромная команда. Работа на летном поле самая тяжкая: засыпать воронки, носить замес из цемента. Но именно в эту команду стремился все время попасть “учитель из Дарницы”. Рев самолетов, их вид, близость с громадной силой всколыхнули в нем мысль о побеге.
Девятаев решил довериться четверым: Владимиру Соколову, Ивану Кривоногову, Михаилу Лупову и Федору Фатых. Он так горячо и убежденно говорил о побеге, что они поверили - смогут.
Работая на аэродроме, теперь примечали все подробности его жизни: когда команды уходят обедать, какая машина стоит удобней для захвата. Остановили внимание на двухмоторном “Хейнкеле - 111”. Он чаще других летал, его сразу после посадки готовили к новому вылету.
Во время аэродромных работ команду сопровождали охранники (вахтманы). Один был зверем, другой - старичок, побывавший в русском плену еще в Первую мировую войну, - знал русский язык и относился к пленным с явным сочувствием. В его дежурство “учитель из Дарницы” не упускал случая заглянуть на самолетную свалку и там впивался глазами в приборные доски “Хейнкеля - 111”. Экипаж тяжелого двухмоторного бомбардировщика, с которым до этого Михаил Девятаев встречался лишь в воздухе, состоял из шести человек. Беглецам предстояло поднять его силами одного изможденного узника.
Случай помог проследить операцию запуска двигателя. Однажды узники расчищали снег у капонира, где стоял “хейнкель”. С вала Девятаев видел в кабине пилота. И тот заметил любопытство пленника. С усмешкою на лице - смотри, мол, русский зевака, как легко настоящие асы справляются с этой машиной, - пилот демонстративно стал показывать запуск. Подвезли, подключили тележку с аккумуляторами. Пилот показал палец и опустил его прямо перед собой. Потом он специально поднял ногу на уровень плеч и опустил - заработал один мотор, следом - второй. Пилот в кабине захохотал. Девятаев тоже еле сдерживал ликование - все фазы запуска “хейнкеля” были ясны.
Заговорщики стали теперь обсуждать детальный план захвата машины. Заучено было: кто ликвидирует вахтмана, кто расчехляет моторы, кто снимает струбцинки с закрылков... Теперь без ошибки надо было выбрать день побега. Он должен быть облачным, чтобы сразу скрыться от истребителей. Небезразлично, кто будет охранником. Эсэсовца план предусматривал ликвидировать, старика-вахтмана - связать.
День 8 февраля 1945 года начался на острове как обычно. Построение, отбор команд... Задача Соколова, возглавлявшего аэродромную команду: сделать так, чтобы в группу попало сегодня не более десяти человек, чтобы все были советские и обязательно посвященные в планы побега. Все удалось.
Засыпали воронки от бомб. Работу повели так, чтобы к полудню оказаться у нужного капонира. В 12.00 техники от самолетов потянулись в столовую. Вот уже горит костер в капонире, и рыжий вахтман, поставив винтовку между колен, греет над огнем руки. Удар железякой сзади - и вахтман валится прямо в костер. Девятаев посмотрел на узников. Только четверо из них знают, в чем дело. У шести остальных на лицах неописуемый ужас: убийство вахтмана - это виселица. В двух словах объяснил им, в чем дело.
С этой минуты пути к прежнему у десяти пленников уже не было - гибель или свобода. Стрелки на часах, взятых у вахтмана, показывали 12 часов 15 минут. Действовать! Дорога каждая секунда.
Самый высокий Петр Кутергин надевает шинель охранника, шапочку с козырьком. С винтовкой он поведет пленных в направлении самолета. Девятаев и Соколов были уже у “хейнкеля”. У хвостовой двери заранее припасенным стержнем пробили дыру, изнутри открыли запор.
Внутренность “хейнкеля” Михаилу, привыкшему к тесной кабине истребителя, показалась ангаром. Сделав ребятам знак “В самолет!”, он спешно забрался в кресло пилота. Соколов и Кривоногов расчехляют моторы, снимают с закрылков струбцинки... Ключ зажигания на месте. Теперь скорее тележку с аккумуляторами. Подключается кабель. Стрелки сразу качнулись. Поворот ключа, движение ноги - и один мотор оживает. Еще минута - закрутились винты другого мотора. Прибавляется газ. Оба мотора ревут. С боковой стоянки “хейнкель” рулит на взлетную полосу. Никакой заметной тревоги на летном поле не видно - все привыкли: “Густав Антон” летает много и часто. Пожалуй, только дежурный с флажками на старте в некотором замешательстве - о взлете ему не сообщали.
Точка старта. Газ... Самолет понесся по наклонной линии к морю. Полный газ... Должен быть взлет, но “хейнкель” почему-то бежит, не взлетая, хвост от бетона не отрывается... В последний момент, почти у моря, Девятаев резко тормозит и делает разворот.
Оживает аэродром - все, кто был на поле, бегут к самолету. Выскакивают из столовой летчики и механики. Девятаев дает газ, разметает всех, кто приблизился к полосе. Разворот у линии старта. И снова газ... В воспаленном мозгу искрой вспыхнуло слово “триммер”. Триммер - подвижная с ладонь шириною плоскость на рулях высоты. Наверное, летчик оставил ее в положении “посадка”. Но как в три-четыре секунды найти механизм управления триммером? Изо всех сил Девятаев жмет от себя ручку - оторвать хвост от земли. Кричит что есть силы ребятам: “Помогайте!” Втроем наваливаются на рычаг, и “хейнкель” почти у самой воды отрывается от бетона!!!
Управление триммером отыскали, когда самолет, нырнув в облака, стал набирать высоту. И сразу машина стала послушной и легкой. На часах 12 часов 36 минут - все уместилось в 21 минуту.
Летели на север над морем, понимали: над сушей будут перехвачены истребителями. Потом - на юго-восток. Высота около двух тысяч метров. От холода и громадного пережитого возбуждения у пилота и его пассажиров в полосатой одежде зуб на зуб не попадал. Когда показалась земля, беглецы поняли: скоро увидят линию фронта - внизу вереницей тянулись бесконечные обозы, колонны машин и танков. И вот показались дымы, вспышки разрывов... Опять колонны людей и машин. Но теперь при виде летящего “хейнкеля” люди с дороги бегут и падают. “Наши!” Эту радость остудил плотный зенитный огонь. Два снаряда настигли “хейнкель”, задымился правый мотор. Девятаев резко бросил самолет в боковое скольжение, дым исчез. Но надо садиться, садиться немедленно. Внизу раскисшая, в пятнах снега земля: дорога, опушка леса, и за ней - ровное поле...
Артиллеристы 61-й армии с дороги, ведущей к линии фронта, видели, как на поле, подломив колеса, юзом сел “хейнкель”. Опушкой, опасаясь стрельбы, солдаты бросились к самолету.
А в “хейнкеле” не вполне уверены были, что среди своих. Первое, что предприняли беглецы, - попытались скрыться в лесу. Захватив винтовку убитого вахтмана и пулемет с “хейнкеля”, они пробежали сотню шагов по полю, но повернули назад - сил не было. Приготовив оружие, решили выждать в самолете, что будет дальше.
На обороте полетной карты Девятаев написал, кто они, откуда бежали, где до войны жили. Перечислил фамилии: Михаил Девятаев, Иван Кривоногов, Владимир Соколов, Владимир Немченко, Федор Адамов, Иван Олейник, Михаил Емец, Петр Кутергин, Николай Урбанович, Дмитрий Сердюков.
- Фрицы! Хенде хох! Сдавайтесь, иначе пальнем из пушки! - послышались крики с опушки леса.
Для сидевших в самолете это были очень дорогие слова.
- Мы не фрицы! Мы свои, братцы! Из плена! Свои!
Люди, подбежавшие к самолету, были ошеломлены. Десять скелетов в полосатой одежде, обутые в деревянные башмаки, забрызганные кровью и грязью, плакали, повторяя только: “Братцы, братцы...”
В расположение артиллерийского дивизиона их понесли на руках, как детей, - каждый весил менее сорока килограммов.
Было это 8 февраля 1945 года. За свой подвиг летчик Михаил Петрович Девятаев был удостоен звания Героя Советского Союза.
Василий ПЕСКОВ
Фото из архива автора
журнал подразделений специального назначения