Л.К. Чуковская, Дневник - большое подспорье...
Вышедший уже после кончины Е.Ц. Чуковской том - дополнение к уже вышедшим дневниковым записям Л.К. Чуковской. Те, кто с удовольствием читал предыдущие издания её дневниковых записей, будут читать и этот. Хотя в общем и целом он воспринимается как дополнение и приложение к уже изданному, и самостоятельной ценности не имеет. Дополнения тем не менее интересные.
Из совсем нового - немного о Ташкенте, в частности о безобразном поведении Н.Я. Мандельштам по отношению к Лидии Корнеевне, ну и о её чудовищном самомнении - о последнем нетрудно догадаться, читая «Вторую книгу» и другие её тексты, здесь - ещё несколько штрихов к портрету, так сказать. Ещё две записи - детали к «Запискам об Анне Ахматовой» - одна, не вошедшая в «После конца», о наследстве, судебном процессе; другая - об ахматовской годовщине, встрече старых друзей Ахматовой у Ардовых, ставшая поводом и саму Ахматову вспомнить. Кое-что о гибели Марины Цветаевой, как дополнение к очерку «Предсмертие» - она, как и Анастасия Цветаева, считает главным виновным в смерти матери Георгия Эфрона, хотя и спорит с Анастасией Ивановной о детялях и мотивациях. И несколько записей о Корнее Ивановиче, его литературной судьбе, её взаимоотношениях с отцом.
Удивила в этих записях большая жесткость и прямота. Несмотря на то, что в давно опубликованных и читанных текстах и то, и другое было, здесь оно проявилось в куда большей степени. Впрочем, ничто из того, что она пишет, не кажется несправедливым. Единственный, чьё изображение в дневниках удивило - это Маршак, его эгоцентризм, поведение с домашними и другие неприятные черты, которые она отмечает. О нём Л.К. в опубликованном при жизни или подготовленном к публикации совсем иначе отзывается, ничего негативного там нет. Так, упоминается «низменное, трусливое и жадное», которое он не умеет одолеть (запись от 14/XI 47). Негативно отзывается она и о Е.С. Булгаковой - мне впервые встретился не слишком положительный отзыв о ней. Впрочем, в данном случае причина названа и убедительна.
Неприятно удивили сильно негативные отзывы о «простых людях» - постоянно встречаются слова «простонародный» в значении «примитивный»; народ, необразованные - это по определению дурные люди. И это несколько иначе, нежели в опубликованном - достаточно вспомнить страницы о деревенских в «Спуске под воду», слова о народе в статьях шестидесятых-семидесятых - там всё-таки признаётся, что народ в своей необразованности и темноте не виноват. А в этих записях необразованный, точнее, не очень хорошо образованный - по определению плохой, дурной человек. И одно дело, когда описан пожар на даче Федина, где деревенские стоят, ничего не делая, и грабя сад и огород - тут понятно. Но ведь между строк упоминается, к примеру, абстрактная «пресная сельская учительница» - как будто та самая сельская учительница в чём-то виновата... Подумалось, что Лидия Корнеевна этого самого «народа» не знала и совсем не представляла: даже в эвакуации она жила среди тех же писателей, а уж в Петербурге/Ленинграде и в Москве с Переделкином не видела их и подавно.
Много ругани по поводу совписов и совкритиков, которая вполне по делу. И «лаврушинские самки», и «проститутка в штанах» - о Шкловском, при описании разных его мерзких поступков, и скоты - о тех, кто отказывался ставить её имя под её работой - справедливо, разумеется, но неожиданно.
В конце - две записи, дополняющие «Прочерк» - о Михаиле Майслере и Мироне Левине.
Из совсем нового - немного о Ташкенте, в частности о безобразном поведении Н.Я. Мандельштам по отношению к Лидии Корнеевне, ну и о её чудовищном самомнении - о последнем нетрудно догадаться, читая «Вторую книгу» и другие её тексты, здесь - ещё несколько штрихов к портрету, так сказать. Ещё две записи - детали к «Запискам об Анне Ахматовой» - одна, не вошедшая в «После конца», о наследстве, судебном процессе; другая - об ахматовской годовщине, встрече старых друзей Ахматовой у Ардовых, ставшая поводом и саму Ахматову вспомнить. Кое-что о гибели Марины Цветаевой, как дополнение к очерку «Предсмертие» - она, как и Анастасия Цветаева, считает главным виновным в смерти матери Георгия Эфрона, хотя и спорит с Анастасией Ивановной о детялях и мотивациях. И несколько записей о Корнее Ивановиче, его литературной судьбе, её взаимоотношениях с отцом.
Удивила в этих записях большая жесткость и прямота. Несмотря на то, что в давно опубликованных и читанных текстах и то, и другое было, здесь оно проявилось в куда большей степени. Впрочем, ничто из того, что она пишет, не кажется несправедливым. Единственный, чьё изображение в дневниках удивило - это Маршак, его эгоцентризм, поведение с домашними и другие неприятные черты, которые она отмечает. О нём Л.К. в опубликованном при жизни или подготовленном к публикации совсем иначе отзывается, ничего негативного там нет. Так, упоминается «низменное, трусливое и жадное», которое он не умеет одолеть (запись от 14/XI 47). Негативно отзывается она и о Е.С. Булгаковой - мне впервые встретился не слишком положительный отзыв о ней. Впрочем, в данном случае причина названа и убедительна.
Неприятно удивили сильно негативные отзывы о «простых людях» - постоянно встречаются слова «простонародный» в значении «примитивный»; народ, необразованные - это по определению дурные люди. И это несколько иначе, нежели в опубликованном - достаточно вспомнить страницы о деревенских в «Спуске под воду», слова о народе в статьях шестидесятых-семидесятых - там всё-таки признаётся, что народ в своей необразованности и темноте не виноват. А в этих записях необразованный, точнее, не очень хорошо образованный - по определению плохой, дурной человек. И одно дело, когда описан пожар на даче Федина, где деревенские стоят, ничего не делая, и грабя сад и огород - тут понятно. Но ведь между строк упоминается, к примеру, абстрактная «пресная сельская учительница» - как будто та самая сельская учительница в чём-то виновата... Подумалось, что Лидия Корнеевна этого самого «народа» не знала и совсем не представляла: даже в эвакуации она жила среди тех же писателей, а уж в Петербурге/Ленинграде и в Москве с Переделкином не видела их и подавно.
Много ругани по поводу совписов и совкритиков, которая вполне по делу. И «лаврушинские самки», и «проститутка в штанах» - о Шкловском, при описании разных его мерзких поступков, и скоты - о тех, кто отказывался ставить её имя под её работой - справедливо, разумеется, но неожиданно.
В конце - две записи, дополняющие «Прочерк» - о Михаиле Майслере и Мироне Левине.