Про Цветаеву и быт
Читая письма М.И. подумала: её принято ругать как за то, что она постоянно жаловалась (Пастернак: "тарелки вымыть не могла без достоевщины") и просила денег (ну да, у тех дам, которые её организовывали финансовую помощь, ну или просто время от времени эти самые деньги подкидывали, как А.А. Тескова). Дескать, время было тяжёлое, все так жили и пр.
Всё, конечно, так. Время было нелёгкое как в России, так и на западе. И "проблему с бытом" решали по-разному: Мандельштам и Ахматова от быта просто отказались (благо, Ахматовой было, кому отдать сына, а самой ей было не очень много нужно), Пастернак от быта отстранялся, насколько возможно (за что спасибо Зинаиде Николаевне, которую принято, в отличие от Ивинской, всячески порицать), а если и участвовал в нём, то вполне добровольно (на огороде работал, да и другую "мужскую" работу выполнял, о чём немало пишут, да и фотографии имеются). Опять же, зарабатывать ему давали всегда. То же - с Маяковским.
У Цветаевой выбора как такового не было с юности: ранний брак и рождение ребёнка, ну и муж-гимназист, не способный ни на что в жизни и до самой гибели (больно читать её запись 1940 года о приезде в Москву, о коротком времени до ареста Али, когда она увидела ещё раз, насколько он беспомощен во всём).
А с другой стороны она родилась в семье, где очень многого из того, чем ей в жизни пришлось заниматься, не предполагалось по определению: она была дворянкой, выросла в семье, может, и не самой богатой, но весьма обеспеченной. Не стоит забывать, что после свадьбы она могла купить домик в Замоскворечье, в Казачьем переулке. Ну и были большие суммы в банке, оставленные матерью, всё сгорело в революцию. У неё всегда была прислуга, няни для Ариадны - до 1918 или до 1919 года, то есть до её 26-27 лет, бОльшую часть жизни. Ну и на это накладывался заимствованный и унаследованный от матери романтизм, презрение к быту, всё прочее. И судя по всему она как-то управлялась домом, огромным хозяйством и семьёй до революции - С.Я. был не способен, кажется, ни на что, и она занималась его делами тоже (в частности, когда речь шла о выпускных и вступительных экзаменах).
Её просто не растили для того, чтобы хозяйничать самостоятельно, вести быт. Поэтому такой ужас был в её квартире в 1919 году. Ну, а потом, в Чехии для неё с её воспитанием было вполне естественно "делегировать работу" тому, кто был ближе всего - дочери, которая двенадцати лет стала и нянькой, и помощницей. И её, разумеется, жалко, тем более, что М.И. её очевидно разлюбила, а главным стал её Сын (о том, что сын - именно её, писал и С.Я., да это и очевидно). И это очень заметно по письмам М.И.
Но когда Аля стала отдаляться и уходить из дома (уход, как это нередко бывает, был долгим и для всех мучительным), она, тем не менее, хозяйством занималась, и вполне успешно - при том-то нищем быте, когда иногда случалось варить суп из того, что было собрано на рынке после закрытия. Хотя о её супах отзывы разные бывают.
Тем не менее Цветаева заботится не только о Муре, но и о дочери, и о муже: регулярно пытается устроить мужа на лечение, готовит дочери бутеброды с собой, думает о её здоровье. При этом нередко основной заработок семьи - это как раз её публикации, которых было, увы, не так много.
Опять же, по возвращении в Москву, в тех жутких условиях когда ей, москвичке, дочери профессора Московского университета и создателя Музея изящных искусств, не дали даже комнаты (всего за несколько лет до этого варшавскому уроженцу Мандельштаму дали двухкомнатную квартиру, да и многочисленные родственники как его, так и его жены, все - неместные, почему-то получили в Москве жильё, хотя я как-то никогда не слышала о каких бы то ни было заслугах этих семей по отношению к моему городу), она с бытом и обеспечением своей семьи справлялась вполне успешно - зарабатывала переводами достаточно не только на еду и жильё (а платить приходилось немало), но и на книги, на школу для Георгия (с 1940 года за старшие классы школы и вуз нужно было платить). И достаточно почитать письма в лагерь Ариадне и дневник Георгия, чтобы увидеть, что она обдумывала и готовила передачи и посылки для Али и мужа, советовалась о том, что может быть полезнее и нужнее в заключении, т.е. матчасть ей была знакома. И это всё она делала при весьма непростом советском предвоенном быте.
Говорят о том, что она предлагала прислать Але в лагерь серебряный браслет "на другую руку" (по-видимому, когда её арестовали, у неё на одной руке был браслет), и что это предложение демонстрирует полную слепоту Цветаевой - так тогда никто и не знал, что "там" на самом деле происходило - достаточно почитать "Спуск под воду" Чуковской, чтобы увидеть, как важны и как совершенно неизвестны подробности тюремного и лагерного быта на воле.
Т.е. несмотря на всю неподготовленность к жизни, которая ей была суждена после революции, она в эту жизнь всё-таки вписалась, насколько могла, и довольно долго с ней справлялась.
Всё, конечно, так. Время было нелёгкое как в России, так и на западе. И "проблему с бытом" решали по-разному: Мандельштам и Ахматова от быта просто отказались (благо, Ахматовой было, кому отдать сына, а самой ей было не очень много нужно), Пастернак от быта отстранялся, насколько возможно (за что спасибо Зинаиде Николаевне, которую принято, в отличие от Ивинской, всячески порицать), а если и участвовал в нём, то вполне добровольно (на огороде работал, да и другую "мужскую" работу выполнял, о чём немало пишут, да и фотографии имеются). Опять же, зарабатывать ему давали всегда. То же - с Маяковским.
У Цветаевой выбора как такового не было с юности: ранний брак и рождение ребёнка, ну и муж-гимназист, не способный ни на что в жизни и до самой гибели (больно читать её запись 1940 года о приезде в Москву, о коротком времени до ареста Али, когда она увидела ещё раз, насколько он беспомощен во всём).
А с другой стороны она родилась в семье, где очень многого из того, чем ей в жизни пришлось заниматься, не предполагалось по определению: она была дворянкой, выросла в семье, может, и не самой богатой, но весьма обеспеченной. Не стоит забывать, что после свадьбы она могла купить домик в Замоскворечье, в Казачьем переулке. Ну и были большие суммы в банке, оставленные матерью, всё сгорело в революцию. У неё всегда была прислуга, няни для Ариадны - до 1918 или до 1919 года, то есть до её 26-27 лет, бОльшую часть жизни. Ну и на это накладывался заимствованный и унаследованный от матери романтизм, презрение к быту, всё прочее. И судя по всему она как-то управлялась домом, огромным хозяйством и семьёй до революции - С.Я. был не способен, кажется, ни на что, и она занималась его делами тоже (в частности, когда речь шла о выпускных и вступительных экзаменах).
Её просто не растили для того, чтобы хозяйничать самостоятельно, вести быт. Поэтому такой ужас был в её квартире в 1919 году. Ну, а потом, в Чехии для неё с её воспитанием было вполне естественно "делегировать работу" тому, кто был ближе всего - дочери, которая двенадцати лет стала и нянькой, и помощницей. И её, разумеется, жалко, тем более, что М.И. её очевидно разлюбила, а главным стал её Сын (о том, что сын - именно её, писал и С.Я., да это и очевидно). И это очень заметно по письмам М.И.
Но когда Аля стала отдаляться и уходить из дома (уход, как это нередко бывает, был долгим и для всех мучительным), она, тем не менее, хозяйством занималась, и вполне успешно - при том-то нищем быте, когда иногда случалось варить суп из того, что было собрано на рынке после закрытия. Хотя о её супах отзывы разные бывают.
Тем не менее Цветаева заботится не только о Муре, но и о дочери, и о муже: регулярно пытается устроить мужа на лечение, готовит дочери бутеброды с собой, думает о её здоровье. При этом нередко основной заработок семьи - это как раз её публикации, которых было, увы, не так много.
Опять же, по возвращении в Москву, в тех жутких условиях когда ей, москвичке, дочери профессора Московского университета и создателя Музея изящных искусств, не дали даже комнаты (всего за несколько лет до этого варшавскому уроженцу Мандельштаму дали двухкомнатную квартиру, да и многочисленные родственники как его, так и его жены, все - неместные, почему-то получили в Москве жильё, хотя я как-то никогда не слышала о каких бы то ни было заслугах этих семей по отношению к моему городу), она с бытом и обеспечением своей семьи справлялась вполне успешно - зарабатывала переводами достаточно не только на еду и жильё (а платить приходилось немало), но и на книги, на школу для Георгия (с 1940 года за старшие классы школы и вуз нужно было платить). И достаточно почитать письма в лагерь Ариадне и дневник Георгия, чтобы увидеть, что она обдумывала и готовила передачи и посылки для Али и мужа, советовалась о том, что может быть полезнее и нужнее в заключении, т.е. матчасть ей была знакома. И это всё она делала при весьма непростом советском предвоенном быте.
Говорят о том, что она предлагала прислать Але в лагерь серебряный браслет "на другую руку" (по-видимому, когда её арестовали, у неё на одной руке был браслет), и что это предложение демонстрирует полную слепоту Цветаевой - так тогда никто и не знал, что "там" на самом деле происходило - достаточно почитать "Спуск под воду" Чуковской, чтобы увидеть, как важны и как совершенно неизвестны подробности тюремного и лагерного быта на воле.
Т.е. несмотря на всю неподготовленность к жизни, которая ей была суждена после революции, она в эту жизнь всё-таки вписалась, насколько могла, и довольно долго с ней справлялась.