Мучительный вопрос, который не задать немцам
Читала тут некоторое время назад советскую повесть о Тане Савичевой. Документальную, подробную, сильную.
Читала в основном в транспорте, ибо времени нет. В окружении немцев. Так сказать, потомков тех, кто.
И подумалось мне о том, что более-менее все мои знакомые немцы, которые в России ещё не бывали, говорили, что хотели бы в Россию, а именно в Питер. Ну, про Питер я много от кого в европах слышала и всегда не понимала - а смысл ехать в Россию, чтобы посмотреть ещё один европейский город? Впрочем, я тут про это уже писала, продолжаю недоумевать.
Однако в очередной раз возник вопрос именно по поводу немцев: а как это - ехать в страну, в которой ваши совсем не далёкие предки, которые вот совсем недавно ещё были живы, и вы их застали, уничтожили десятки миллионов людей, разрушили не просто города и сёла, но и множество памятников архитектуры, уникальных храмов и дворцов. Где, как мне приходилось читать, были сожжены 300 миллионов книг! Не говорю про последствия, которые никуда не делись - все физические и душевные травмы, всех, кто войну пережил, но прожил куда меньше, чем мог бы, всех неродившихся или родившихся слабыми и больными.
И особенно всё это касается как раз Ленинграда. Где всё военное ощущается куда сильнее и страшнее, чем где бы то ни было ещё.
Я помню, как я впервые приехала в Питер, и в самый первый день была поражена не только красотой города (и вообще тем, что я в Питере - а это было, в двадцать лет - вообще моё первое в жизни самостоятельное путешествие за пределы Москвы и области), но и увиденными в первые же часы табличкой на одном из постаментов на Аничковом, и надписью про сторону улицы. Хотя знала о таких табличках со школьных, если не дошкольных лет. Но когда ты это видишь - оно поражает заново.
Потом были Пискарёвское и музей блокады, "Блокадная книга" и многое другое.
И оно никуда не делось. И не денется. При том, что у меня в семье питерцев нет (точее, один прадед родился в той части Новгородской губернии, которая теперь Ленинградская область - так и не знаю, кем его считать?).
И хотя я ни разу не ленингадка и не петербурженка, и своей военной боли очень и очень много, трагедия Ленинграда - это тоже часть моего мировосприятия. И всякий раз, приезжая в Питер, боль эту я ощущаю.
А немцы, чьи деды, а то и отцы, это всё совершили, по-видимому, всё воспринимают спокойно. Если они ещё и хотят (ну, или хотели до сравнительно недавнего времени) именно в Питер.
И мне не совсем понятно: как? Настолько абстрагировались от преступлений прошлого, которые, собственно, никуда не делись и не денутся, слишком велики потери? Как можно ходить по до сих пор не до конца восстановленному Царскому Селу (которое они с упорностью дебилов называют ЦАрское СЕло), учитывая, что их предки его разрушили? По улицам города, который бомбили, обстреливали и морили голодом, пытаясь уничтожить всё живое?
Помню ещё мерзейшую сцену. За несколько лет до дегенерата Коли с Уренгоя в Бундестаге выступал Даниил Гранин. Он говорил как раз о блокаде. Говорил сильно, по делу, сдержанно, без ненужных вульгарных эмоций. Меня поразили лица немцев, которые смотрели на того, кого их отцам и дедам не удалось убить. Ни ужаса, ни стыда, ни сочувствия. Выражения лиц были такие, как будто у них на глазах говорят о чём-то неприличном, о чём в приличном обществе не стоит говорить. Типа, пришёл кто-то в гости и рассказывает, как их родственник случайно обмочился. И лица такие были как у обычных депутатов, так и у мамаши М., которая якобы и русский учила, и страну с её историей и трагедиями знать вроде как должна. Все выглядели как-то в духе "да заткнись ты уже!" В общем и целом картина была, пожалуй, мерзее, чем с Колей с Уренгоя. Правда, тогда в Бундестаге один достойный человек был, Гранин, а вот когда словесно испражнялся коля и прочие мерзкие существа, с ним приехавшие и тоже мерзкое вещавшие - достойных людей в Бундестаге уже не было совсем.
При этом мне с первых дней тут говорили о том, что немцы о своём прошлом знают, прорабатывают его, изучают в школе и т.д.
Ага, видно, как изучают. И как хорошо знают.
Так и непонятно мне, как им может (или могло) хотеться в Питер. На место преступления, что ли?
Читала в основном в транспорте, ибо времени нет. В окружении немцев. Так сказать, потомков тех, кто.
И подумалось мне о том, что более-менее все мои знакомые немцы, которые в России ещё не бывали, говорили, что хотели бы в Россию, а именно в Питер. Ну, про Питер я много от кого в европах слышала и всегда не понимала - а смысл ехать в Россию, чтобы посмотреть ещё один европейский город? Впрочем, я тут про это уже писала, продолжаю недоумевать.
Однако в очередной раз возник вопрос именно по поводу немцев: а как это - ехать в страну, в которой ваши совсем не далёкие предки, которые вот совсем недавно ещё были живы, и вы их застали, уничтожили десятки миллионов людей, разрушили не просто города и сёла, но и множество памятников архитектуры, уникальных храмов и дворцов. Где, как мне приходилось читать, были сожжены 300 миллионов книг! Не говорю про последствия, которые никуда не делись - все физические и душевные травмы, всех, кто войну пережил, но прожил куда меньше, чем мог бы, всех неродившихся или родившихся слабыми и больными.
И особенно всё это касается как раз Ленинграда. Где всё военное ощущается куда сильнее и страшнее, чем где бы то ни было ещё.
Я помню, как я впервые приехала в Питер, и в самый первый день была поражена не только красотой города (и вообще тем, что я в Питере - а это было, в двадцать лет - вообще моё первое в жизни самостоятельное путешествие за пределы Москвы и области), но и увиденными в первые же часы табличкой на одном из постаментов на Аничковом, и надписью про сторону улицы. Хотя знала о таких табличках со школьных, если не дошкольных лет. Но когда ты это видишь - оно поражает заново.
Потом были Пискарёвское и музей блокады, "Блокадная книга" и многое другое.
И оно никуда не делось. И не денется. При том, что у меня в семье питерцев нет (точее, один прадед родился в той части Новгородской губернии, которая теперь Ленинградская область - так и не знаю, кем его считать?).
И хотя я ни разу не ленингадка и не петербурженка, и своей военной боли очень и очень много, трагедия Ленинграда - это тоже часть моего мировосприятия. И всякий раз, приезжая в Питер, боль эту я ощущаю.
А немцы, чьи деды, а то и отцы, это всё совершили, по-видимому, всё воспринимают спокойно. Если они ещё и хотят (ну, или хотели до сравнительно недавнего времени) именно в Питер.
И мне не совсем понятно: как? Настолько абстрагировались от преступлений прошлого, которые, собственно, никуда не делись и не денутся, слишком велики потери? Как можно ходить по до сих пор не до конца восстановленному Царскому Селу (которое они с упорностью дебилов называют ЦАрское СЕло), учитывая, что их предки его разрушили? По улицам города, который бомбили, обстреливали и морили голодом, пытаясь уничтожить всё живое?
Помню ещё мерзейшую сцену. За несколько лет до дегенерата Коли с Уренгоя в Бундестаге выступал Даниил Гранин. Он говорил как раз о блокаде. Говорил сильно, по делу, сдержанно, без ненужных вульгарных эмоций. Меня поразили лица немцев, которые смотрели на того, кого их отцам и дедам не удалось убить. Ни ужаса, ни стыда, ни сочувствия. Выражения лиц были такие, как будто у них на глазах говорят о чём-то неприличном, о чём в приличном обществе не стоит говорить. Типа, пришёл кто-то в гости и рассказывает, как их родственник случайно обмочился. И лица такие были как у обычных депутатов, так и у мамаши М., которая якобы и русский учила, и страну с её историей и трагедиями знать вроде как должна. Все выглядели как-то в духе "да заткнись ты уже!" В общем и целом картина была, пожалуй, мерзее, чем с Колей с Уренгоя. Правда, тогда в Бундестаге один достойный человек был, Гранин, а вот когда словесно испражнялся коля и прочие мерзкие существа, с ним приехавшие и тоже мерзкое вещавшие - достойных людей в Бундестаге уже не было совсем.
При этом мне с первых дней тут говорили о том, что немцы о своём прошлом знают, прорабатывают его, изучают в школе и т.д.
Ага, видно, как изучают. И как хорошо знают.
Так и непонятно мне, как им может (или могло) хотеться в Питер. На место преступления, что ли?