НА ДЕРЕВНЮ ДЕДУШКЕ. ч. 2.
2.
Ищо ты, Василич, сибе в заслугу ставишь, што уживчивый ты. Давеча, ляпнул: «Я сотрудничаю с любым, кто проявляет здравомыслие». Оно, конешно, сотрудничай, да не шибко. В хоровод общий их не води: нихай сибе семь-сорок, под хор Дурацкого, на отшибе пляшут. Вот, када ты на карточке, с Глобой этим в обнимку, ровно голубки. Слышь, Василич, не дело эта! Не водись с ним, Василич! Ты хоть и умный, а только они весь наш райцентр облапошили и тибя надуют, лопнешь и нас опрыскаешь. Харя у него, как у попов ихних, равинаф. У него и брательник есть, по звёздам брешет, тожеть жулик, или может не рóдный, но согласись, Василич, похож.
И своих он, таких же, суёт, надо-не надо, в кажную кинушку пра себя. Так слышь, у самого «хара», та ищо, и каво-нить с такой же «харой» притащит, да целый час сибя с ними смотреть прину́дит. Я едва держусь шоб пеньтиум свой колуном не тяпнуть - противно же! Наш моторист, он нам всем виндоузы вправляет, када старые синими делаются, зовёт ево по-научному. Порода, говорит, есть такая, специальная. Погоди, я тут сибе на бумажечку выписал: «Хамелеон Пархатус Пучеглазус». Во.
А то ищо пра него смотрел, пра бабу, катора жрать, ну ни в какую. Солнцеедка, во! Так и там, баба славная, каторая голодная, словечко обронит, а дальше её с экрана прячут и этат, у каторава попы ихнии в десятом поколении, трындит: «наши предки славяне - наши предки славяне». А в конце и вовсе вермешку картавую выпустил и кикимора эта чёрная, слюнями на микрофон плевалась, а по времени, я засёк, дольше, чем та баба, пра каторую передача, как бы была. Я скажу тибе, Василич, ты хоть и башковитый, а иной раз бываешь глуп, как бабий пуп и подвоха не чуешь: он же, анафема, хочет, штоб мы хлебальники ихнии за своих считали и от «хар» ихних не вздрагивали, а думали, што у нас наши верховодят. Я тут сибе на бумажечку выписал: «создание стереотипа мышления, снижающего иммунитет этноса». Согласись, Василич, на хрен надо.
Сказывают, шлёпает, Глоба этат, журнальчики с картинками, пра культуру нашу, с понтом он за нас. А в них пишет, што армяшки - эта нам свои, што у нас с ними общие предки, а што рожи у них мерзопакостные, так эта враги на них мутацию наслали, нарошно. Ты там, слышь, Василич, близко от этава писуна, скажи ему, штоб он написал в какую-нить армянцевую книжку, мол, гыр-гыр-гыр, по-армянски значит, што мы им свои тожеть, а то они, здесь, об том не знают и ведут себя у нас не по-людски, так, што пра них и не скажешь сразу, што они люди. Да и не мудрено обознаться: страаашные они, нешто люди такими бывают? И бабы у них тожеть, не приведи господь, усатые и в шерсти́! Дажеть смежный человек не такой отвратный будит. Потаму они и позорят род людской, с животинкой-то, шо им, на глаз, без разницы - шо зверюку итить, шо бабу свою. Как и тем, што до них жили, всё «чорнаяя Козаа» крутили. Мне, слышь, один чумазый сказывал, Шаурмиль, его так в догонку за афтаритетом ихним прозвали. Эта катораму Ермолов пистон вставил, да тока Никакашка, ну ищо тот, первый, чота за нево впрягся. Короче, мартыхан горный фастался, как они ишачку замордовали: она от них, не будь дурой, в грязь по брюхо, поганые ей, с сухого места, морковкой машут, а та, на них кило презренья. Зоафилт этат ищо сально лыбился: «Нам татарам всё равно: хвост под мышку и погнал». Для них хлев, што гарем и мычание ягнят, што для человека трели соловья. Слышь, как тибе такой калор в палитре мультипульти-культуры? А мы потаму и люди, што у нас бабы видные, на ощупь гладенькие и в темноте белеются. Но быстрей всего, у нас бабы красивые, потамушта мы люди.
Ты, Василич, давай забывай этат песняк камсамольский: «все флаги в гости будут к нам». Род, он чо, безразмерный? У нас, там, в вышних мирах, чо, богадельня? Небесный интернационал? Гля, у всех предки свои, а у нас чо, общие? Верно ты учишь, што у живатмы нету национальности, но тока не у всякой нету. Есть такие живатмы, у каторых национальность ищо как есть, за что эту пакость, во все времена, как вшу об ноготь. А фрицы любят штоп всё по полочкам и додумались им, значит, кол совать, навроде как осиновый колдунам, штоп не вредничали, тока этим в гузно. Отворот, значит, как бы такой от этай порчи. «Колохвост», по-немецки зовётся. А если с ихнего, на наш перевесть, то будет «Колподхвост»: почти одинаково, с нами, звучит, потаму, как у нас, с немчурой, языки похожие. И таким макаром гансы, упырей этих, где-то с милиарт оприходовали. Хотя, чо я тебе рассказываю? Ты и сам по те́лику слышал: его часто празднуют. Но ты, Василич, смотри, я чо-то за тобой замечать стал: бывает такой хитромудрый, у каторава живатма с национальностью, гундит «наши предки славяне», а ты поддакиваешь.Ты, конешно умничай, нам умные нужны, но када и честь знай. А то, как чо - «наши предки», а, как чо - «живатма безродная». Одно другому, ясень-пень, не помеха, но ты Василич, один хрен, определись, либо живатма, родства непомнящая, либо наши предки-Родичи и народ тонкостями не смущай. А то, этат, ваще ёпу дался, ну, каторый, штоб втереться в доверие, белорусом представляется. Он, по случаю открытия мечети, ну, сам знаешь, под склад оружия, вокруг чучьмецкого попика всё крутился, папироски курил, «якши» кричал. Я тут сибе, слышь, на бумажечку выписал: «злонамеренная попытка обелить ползучую экспансию, предельно враждебной Славянам религии». Так што, вы, с дядькой Сашкой, может эта, как его... манифестации безродной живатмы, а мы манифестации Рода. И ты, как хочешь, а я с мавпой или с еврюганом пучеглазым из одной книжки читать не буду. И, на одном гектаре с ими, Предков славить, тожеть не нанимался.
А у тибя по стенкам мазня понавешана: глаза б не смотрели. Кабы супружница твоя спальню мужиками чужими оклеила, взревновал бы небось? А ревности Богов наших не страшишься? А перед Предками не зазорно, што со стен твоих раджкапуры с гамбажабами зыркают? Под сурдинку ведическую нам группенфройндшафт прививаешь?
Ба, тока щас вспомнил! Да ты ж сам хвалился, што в прошлой жизни бандерлогом разгуливал! Сказывал и маймуны гималайские тибя за своего признали: «тулку» ты там, чёрти чей. Слушай, чо тибе на месте не сидится-то? Чо за уроки у тибя такие, што ты прыгаешь из рода в Род? Какие тада у тибя наши предки? Эдак чо: Берлуха Лазар окочурится, а после скажет: «Принимайте в семью Славянских народов»? Нам, по Вере, такая чехарда, знаешь, во што не упиралась? А веру навязывать, где ты вчера, чушка, сёдня, человек, а завтра, опять чушка, эта, как сказал один кайзерт, его ищо смешно звали, шото пра насмарк, щас пока не вспомню, «выберите страну, каторую не жалко». Но эта он пра сациализмы-камунизмы, а подставь заместо страны народ. Вот то-то же! Ты, как хош, Василич, а тока ты нам статистику сваей допренатальной биографией сильно портишь. Ты, Василич, давай без обиняков: может ты и не за нас вовсе? Потаму-как, сразу за всех быть, так не бывает.
Однако ж, выдержка у тибя, скажу, Василич, как у артиста: какую-нить фуйню сморозишь и вида не покажешь, дажеть не хихикнешь, будто эта ты сурьёзно. Как ты хохмил ищо раньше, помнишь, што и один в поле воин, коли бог пособляет? Мол, хотите научу, как разпознать - правое дело вершите, нет ли: коли бог начинаньям вашим споспешествует и дело спориться, то вот вам и ответ. Поразмыслив, выходит, што не одобряют боги никого из наших, кто за народ.
Мужики, слышь, разбухтелись: «Никак твари Василичу в голову чип запихали: говорят уже есть такие, от каторых усадка в мозге бывает, а снаружи незаметно. По ево выходит што боги нас ноне поддержкой избаловали. Ежли эта поддержка, то тода кранты нам, Потомкам Предков наших. Не хочут боги, штоб мы ворочались. За майку «Я Русский» в узилище кидают. Вся Русь, по ево тесту, супротив божьей воли ожить хочет. А всяка промашка врагам с рук сходит, да в пользу им обращается. И так, почитай, уж каторый век. Особливо тот, шо тока был. А нам и дельное, да праведное в муку. И живы мы потаму как за печкой сидим, а кто вышел, тот и герой посмертно. Ну, хоть бы один пример мужества, пополам с везением! Мужеством не скудеем, а покровительства божьего, то есть везения - шиш. Одна совесть в нас от Богов, через то и маемся.
Вот Василич сам, к примеру, книжку сибе, вполне взвешенную, издал, а ево за то к ногтю, как душегуба какова-нить. А вор ему суд чинит, а с душегубом всамделишным тот вор вась-вась. Значится боги Василичу, через таво вора-прокурора, тумаков дали: не смей бумагу корябать, стервец! А он: «Мне боги благоволят!». Чем бахвалится-то: што чихнул и за «дерзость сию неслыханную» в кандалы не нарядили? «Боги благоволят» и следом, «всеми доступными способами твари нас убивают» - экая несуразица: то чип себя знать даёт. Времечко нынче - ровно наоборот: коли худое што замыслил - будит тибе покров. А подмога добру от Богов тока грядёт. Вот силёнок поднакопим... А то: у кого гораздо - так ещё прирастёт, а у кого едва-едва - так и таво убудит».
Эта, значит, мужики кипятятся. А я, слышь, сижу, да потешаюсь над ними, втихаря: знаю, ты, Василич, фуйню эту порешь, пра то, што Русским сверху потрафляют, невзаправду, а штоб, значит, здравомыслие нашенское спытать. Также ж?
Ищо ты, Василич, сибе в заслугу ставишь, што уживчивый ты. Давеча, ляпнул: «Я сотрудничаю с любым, кто проявляет здравомыслие». Оно, конешно, сотрудничай, да не шибко. В хоровод общий их не води: нихай сибе семь-сорок, под хор Дурацкого, на отшибе пляшут. Вот, када ты на карточке, с Глобой этим в обнимку, ровно голубки. Слышь, Василич, не дело эта! Не водись с ним, Василич! Ты хоть и умный, а только они весь наш райцентр облапошили и тибя надуют, лопнешь и нас опрыскаешь. Харя у него, как у попов ихних, равинаф. У него и брательник есть, по звёздам брешет, тожеть жулик, или может не рóдный, но согласись, Василич, похож.
И своих он, таких же, суёт, надо-не надо, в кажную кинушку пра себя. Так слышь, у самого «хара», та ищо, и каво-нить с такой же «харой» притащит, да целый час сибя с ними смотреть прину́дит. Я едва держусь шоб пеньтиум свой колуном не тяпнуть - противно же! Наш моторист, он нам всем виндоузы вправляет, када старые синими делаются, зовёт ево по-научному. Порода, говорит, есть такая, специальная. Погоди, я тут сибе на бумажечку выписал: «Хамелеон Пархатус Пучеглазус». Во.
А то ищо пра него смотрел, пра бабу, катора жрать, ну ни в какую. Солнцеедка, во! Так и там, баба славная, каторая голодная, словечко обронит, а дальше её с экрана прячут и этат, у каторава попы ихнии в десятом поколении, трындит: «наши предки славяне - наши предки славяне». А в конце и вовсе вермешку картавую выпустил и кикимора эта чёрная, слюнями на микрофон плевалась, а по времени, я засёк, дольше, чем та баба, пра каторую передача, как бы была. Я скажу тибе, Василич, ты хоть и башковитый, а иной раз бываешь глуп, как бабий пуп и подвоха не чуешь: он же, анафема, хочет, штоб мы хлебальники ихнии за своих считали и от «хар» ихних не вздрагивали, а думали, што у нас наши верховодят. Я тут сибе на бумажечку выписал: «создание стереотипа мышления, снижающего иммунитет этноса». Согласись, Василич, на хрен надо.
Сказывают, шлёпает, Глоба этат, журнальчики с картинками, пра культуру нашу, с понтом он за нас. А в них пишет, што армяшки - эта нам свои, што у нас с ними общие предки, а што рожи у них мерзопакостные, так эта враги на них мутацию наслали, нарошно. Ты там, слышь, Василич, близко от этава писуна, скажи ему, штоб он написал в какую-нить армянцевую книжку, мол, гыр-гыр-гыр, по-армянски значит, што мы им свои тожеть, а то они, здесь, об том не знают и ведут себя у нас не по-людски, так, што пра них и не скажешь сразу, што они люди. Да и не мудрено обознаться: страаашные они, нешто люди такими бывают? И бабы у них тожеть, не приведи господь, усатые и в шерсти́! Дажеть смежный человек не такой отвратный будит. Потаму они и позорят род людской, с животинкой-то, шо им, на глаз, без разницы - шо зверюку итить, шо бабу свою. Как и тем, што до них жили, всё «чорнаяя Козаа» крутили. Мне, слышь, один чумазый сказывал, Шаурмиль, его так в догонку за афтаритетом ихним прозвали. Эта катораму Ермолов пистон вставил, да тока Никакашка, ну ищо тот, первый, чота за нево впрягся. Короче, мартыхан горный фастался, как они ишачку замордовали: она от них, не будь дурой, в грязь по брюхо, поганые ей, с сухого места, морковкой машут, а та, на них кило презренья. Зоафилт этат ищо сально лыбился: «Нам татарам всё равно: хвост под мышку и погнал». Для них хлев, што гарем и мычание ягнят, што для человека трели соловья. Слышь, как тибе такой калор в палитре мультипульти-культуры? А мы потаму и люди, што у нас бабы видные, на ощупь гладенькие и в темноте белеются. Но быстрей всего, у нас бабы красивые, потамушта мы люди.
Ты, Василич, давай забывай этат песняк камсамольский: «все флаги в гости будут к нам». Род, он чо, безразмерный? У нас, там, в вышних мирах, чо, богадельня? Небесный интернационал? Гля, у всех предки свои, а у нас чо, общие? Верно ты учишь, што у живатмы нету национальности, но тока не у всякой нету. Есть такие живатмы, у каторых национальность ищо как есть, за что эту пакость, во все времена, как вшу об ноготь. А фрицы любят штоп всё по полочкам и додумались им, значит, кол совать, навроде как осиновый колдунам, штоп не вредничали, тока этим в гузно. Отворот, значит, как бы такой от этай порчи. «Колохвост», по-немецки зовётся. А если с ихнего, на наш перевесть, то будет «Колподхвост»: почти одинаково, с нами, звучит, потаму, как у нас, с немчурой, языки похожие. И таким макаром гансы, упырей этих, где-то с милиарт оприходовали. Хотя, чо я тебе рассказываю? Ты и сам по те́лику слышал: его часто празднуют. Но ты, Василич, смотри, я чо-то за тобой замечать стал: бывает такой хитромудрый, у каторава живатма с национальностью, гундит «наши предки славяне», а ты поддакиваешь.Ты, конешно умничай, нам умные нужны, но када и честь знай. А то, как чо - «наши предки», а, как чо - «живатма безродная». Одно другому, ясень-пень, не помеха, но ты Василич, один хрен, определись, либо живатма, родства непомнящая, либо наши предки-Родичи и народ тонкостями не смущай. А то, этат, ваще ёпу дался, ну, каторый, штоб втереться в доверие, белорусом представляется. Он, по случаю открытия мечети, ну, сам знаешь, под склад оружия, вокруг чучьмецкого попика всё крутился, папироски курил, «якши» кричал. Я тут сибе, слышь, на бумажечку выписал: «злонамеренная попытка обелить ползучую экспансию, предельно враждебной Славянам религии». Так што, вы, с дядькой Сашкой, может эта, как его... манифестации безродной живатмы, а мы манифестации Рода. И ты, как хочешь, а я с мавпой или с еврюганом пучеглазым из одной книжки читать не буду. И, на одном гектаре с ими, Предков славить, тожеть не нанимался.
А у тибя по стенкам мазня понавешана: глаза б не смотрели. Кабы супружница твоя спальню мужиками чужими оклеила, взревновал бы небось? А ревности Богов наших не страшишься? А перед Предками не зазорно, што со стен твоих раджкапуры с гамбажабами зыркают? Под сурдинку ведическую нам группенфройндшафт прививаешь?
Ба, тока щас вспомнил! Да ты ж сам хвалился, што в прошлой жизни бандерлогом разгуливал! Сказывал и маймуны гималайские тибя за своего признали: «тулку» ты там, чёрти чей. Слушай, чо тибе на месте не сидится-то? Чо за уроки у тибя такие, што ты прыгаешь из рода в Род? Какие тада у тибя наши предки? Эдак чо: Берлуха Лазар окочурится, а после скажет: «Принимайте в семью Славянских народов»? Нам, по Вере, такая чехарда, знаешь, во што не упиралась? А веру навязывать, где ты вчера, чушка, сёдня, человек, а завтра, опять чушка, эта, как сказал один кайзерт, его ищо смешно звали, шото пра насмарк, щас пока не вспомню, «выберите страну, каторую не жалко». Но эта он пра сациализмы-камунизмы, а подставь заместо страны народ. Вот то-то же! Ты, как хош, Василич, а тока ты нам статистику сваей допренатальной биографией сильно портишь. Ты, Василич, давай без обиняков: может ты и не за нас вовсе? Потаму-как, сразу за всех быть, так не бывает.
Однако ж, выдержка у тибя, скажу, Василич, как у артиста: какую-нить фуйню сморозишь и вида не покажешь, дажеть не хихикнешь, будто эта ты сурьёзно. Как ты хохмил ищо раньше, помнишь, што и один в поле воин, коли бог пособляет? Мол, хотите научу, как разпознать - правое дело вершите, нет ли: коли бог начинаньям вашим споспешествует и дело спориться, то вот вам и ответ. Поразмыслив, выходит, што не одобряют боги никого из наших, кто за народ.
Мужики, слышь, разбухтелись: «Никак твари Василичу в голову чип запихали: говорят уже есть такие, от каторых усадка в мозге бывает, а снаружи незаметно. По ево выходит што боги нас ноне поддержкой избаловали. Ежли эта поддержка, то тода кранты нам, Потомкам Предков наших. Не хочут боги, штоб мы ворочались. За майку «Я Русский» в узилище кидают. Вся Русь, по ево тесту, супротив божьей воли ожить хочет. А всяка промашка врагам с рук сходит, да в пользу им обращается. И так, почитай, уж каторый век. Особливо тот, шо тока был. А нам и дельное, да праведное в муку. И живы мы потаму как за печкой сидим, а кто вышел, тот и герой посмертно. Ну, хоть бы один пример мужества, пополам с везением! Мужеством не скудеем, а покровительства божьего, то есть везения - шиш. Одна совесть в нас от Богов, через то и маемся.
Вот Василич сам, к примеру, книжку сибе, вполне взвешенную, издал, а ево за то к ногтю, как душегуба какова-нить. А вор ему суд чинит, а с душегубом всамделишным тот вор вась-вась. Значится боги Василичу, через таво вора-прокурора, тумаков дали: не смей бумагу корябать, стервец! А он: «Мне боги благоволят!». Чем бахвалится-то: што чихнул и за «дерзость сию неслыханную» в кандалы не нарядили? «Боги благоволят» и следом, «всеми доступными способами твари нас убивают» - экая несуразица: то чип себя знать даёт. Времечко нынче - ровно наоборот: коли худое што замыслил - будит тибе покров. А подмога добру от Богов тока грядёт. Вот силёнок поднакопим... А то: у кого гораздо - так ещё прирастёт, а у кого едва-едва - так и таво убудит».
Эта, значит, мужики кипятятся. А я, слышь, сижу, да потешаюсь над ними, втихаря: знаю, ты, Василич, фуйню эту порешь, пра то, што Русским сверху потрафляют, невзаправду, а штоб, значит, здравомыслие нашенское спытать. Также ж?