Там, где его нет. Памяти О.Д. Берлева
18 февраля исполнилось бы 90 лет замечательному русскому египтологу Олегу Дмитриевичу Берлеву (1933-2000). Я намеренно называю его замечательным, а не выдающимся - хочется избежать церемониала официальных передовиц и бряцания моральными ориентирами.
Пожалуй, лучший египтолог своего поколения, уникальный знаток, проживший конец своей жизни затворником, Олег Берлев был тем ученым, ради трудов которого некоторые крупнейшие западные специалисты учили русский язык. Это ли не превосходная оценка его свершений?
Берлев был одним из последних египтологов-энциклопедистов. Он с одинаковыми скрупулезностью и усердием занимался социально-политической историей Египта эпохи Среднего царства, вопросами египетского мировоззрения и календаря, атрибутировал египетские памятники из собраний Государственного Эрмитажа и ГМИИ им. А.С. Пушкина, давал исчерпывающие консультации по просьбам коллег. Стоило только прийти в его присутственные дни в ленинградское отделение Института Востоковедения (ныне - ИВР РАН), поздороваться, подойдя к одному и тому же столу, где он всегда сидел с книгами, задать вопрос. Ответ был всегда подробен, детален и обширен. Главное было не перебивать: ответив на встречный вопрос, рассказывали мои старшие коллеги, Олег Дмитриевич замолкал и быстро давал понять, что аудиенция окончена.
Человек исключительного ума, невероятный интроверт, большой знаток египетских памятников и, одновременно, поразительный интуит, - все это о нем. Берлев так страстно любил Египет, так много сделал для того, чтобы мы понимали его глубже, однако был на берегах Нила всего лишь один раз, в туристской поездке, не веря, что он увидел воочию вожделенный мир страны Кемет. Из поездки он привез кусочек известняка, обернутый в бумажку, на которой его прекрасным почерком написано: «Саккара. Джосер». Это был один из аспектов личной трагедии ученого.
Второй и, наверное, главный, заключался в том, что он - ребенок «врага народа», хранил много десятков копий справки о реабилитации расстрелянного в 1937 году отца - судя по фото - лихого казака в папахе, инженера-гидролога, и совершенно чудом состоялся в официальной науке. Сначала он поступил в университет Ростова-на-Дону, и только потом многими силами перевелся в Ленинград и стал референтом у партийного академика В.В. Струве, покровительство которого дало ему ключи ко многим дверям. Свою мать, отказавшуюся от ребенка, Берлев не простил никогда, не хранил ее фотографий, скупо упоминал ее имя только в официальных автобиографиях.
Третья, многим неизвестная часть трагедии Олега Дмитриевича была в том, что устав от постоянных интриг и глупости коллег, он под конец жизни замкнулся на долгое десятилетие, почти перестал бывать в институте, где служил, брал трубку только по большим праздникам и окружил себя незримыми стенами крепости, которые поддерживала и хранила его муза и многолетняя супруга - Алла Ивановна Еланская. Она была выдающимся коптологом, которая отдала любимую в юности египтологию «своему Олегу», уйдя в изучение средневекового Египта, оберегала его от интриг и нервных срывов и… уступила ему поездку в Египет, потому что на семью ученых мирового уровня очередной глупый партийный чинуша из РАН выделил только один билет.
Их объединяло все: родной Пятигорск, детский дом для детей «врагов народа», любимые книги о Египте, поразительное смирение и одновременно, страсть к Египту, о котором они, отчаявшись попасть в страну, вели домашний журнал. Туда они помещали вырезки, талантливые стихи, беглые рисунки.
Крохотная, темная «двушка» около станции метро «Удельная», на первом этаже, таила в себе их Египет, созданный мыслью, исследованиями, воображением, Египет, который у них было невозможно отнять. Вместо стен храмов в квартире стояли ящики огромных картотек, вместо пирамид - книги уникальной библиотеки, вместо музейных залов - старые слепки с некоторых египетских памятников из музеев Москвы и Ленинграда. Как святыню здесь хранили несколько подлинных древних вещиц, купленных каким-то чудом у невских антикваров. Попасть в этот мир мог только тот, кому доверяла Еланская, тот, кто, по ее мнению, не смог бы нанести вред ее горячо любимому Олегу и его слабому сердцу. Бывало, что ей писали письмо и просили, чтобы она, прочитав текст и убедившись в том, что внутри - только о науке, передала вложение мужу. Или, в исключительных случаях, просили принять.
Я оказался в этом доме, самом закрытом из тех, что я знал, по счастливому случаю зимой 1998 года. Еланская не любила моего учителя Светлану Ходжаш, но доверяла ей. Светлана Измайловна дала Берлеву то, что не мог дать больше никто: она подарила ему Древний Египет через прикосновение к тысячам подлинных памятников египетского собрания ГМИИ, которые они вместе опубликовали. Попросив передать документы, Ходжаш оказала мне удивительную услугу: вместе с приятелем я, тогда еще студент, оказался в доме Берлева и Еланской. Я был потрясен встречей, а Алла Ивановна, с ее чуть недовольно поднятыми бровями и внимательным, пристальным каким-то «птичьим» взглядом, предлагая чай, и не подозревала, что наследие ее семьи будет хранить, спустя годы, именно этот «Витя от Ходжаш». Разговор я запомнил на всю жизнь. Именно у меня теперь хранятся их библиотека на шести языках, огромный фотоархив, научные записки, зарисовки, документы, «иероглифические тетради» и даже тот самый, сокровенный египетский «домашний журнал». Придет время - опубликую. Именно ему, «дорогому Олегу», Ходжаш посвятила многое, в том числе, - свою последнюю большую выставку «Путь к бессмертию», которая открылась в ГМИИ уже после его смерти в 2003 году. До конца своей жизни она трепетно хранила о нем память.
Алла Ивановна пережила Олега Дмитриевича на пять лет. Она тлела, пытаясь убедить опубликовать многие его рукописи, опираясь на поддержку только своего издателя, Николая Герасимова. Других друзей у нее не оказалось. Те, кто позже писал официозно-приторные заметки о «великом египтологе», пустословно обозначая его, как человека, нуждающегося не в славе, но в истине, увы, не были ему друзьями, скорее - наоборот. После смерти, исподтишка, они на бланке Государственного Эрмитажа назвали последние уникальные труды ученого «не тем, что стоит публиковать». В своем завещании Еланская, перечислив поименно, упомянула их общим словом «враг», заклиная не передавать им ни под каким предлогом ни книг, ни рукописей. В папке с ее завещанием лежат отказы бессмысленных ученых советов публиковать его труды. Средств, лукавые, не нашли.
Передавая мне в 2012 году сокровища Берлева и Еланской, наследник Аллы Ивановны рассказал, среди прочих, пронзительную историю. Олег Дмитриевич был православным, Алла Ивановна - нет. Чувствуя свой скорый уход, она попросила пригласить священника, захотела принять перед смертью крещение.
- Это обретение новой веры? - спросил удивленный Николай.
- Нет, тихо ответила Еланская, глядя на любимую фотографию мужа, - я просто боюсь оказаться там, где его нет…
© Виктор Солкин