Каирская пыль
Это так разительно и так заставляет остановиться и задуматься. Кого-то назначают быть в чужой стране советником по культуре или каким-то там еще «атташе». Назначенный бедняга, должен «продвигать культуру» и получать за это зарплату на карточку. Отерев усталый лоб, думать вечером о выполненном заказе государства, и идти домой. Купив по дороге что-то поесть.
А кто-то другой, родившись совсем в другой стране, не будет думать о том самом счете в банке, но будет говорить, говорить и говорить о далекой «родине души», просто потому, что иначе не выйдет, потому что иначе тошнит, выворачивает нутро от невыполненного предназначения.
Первый пример - он не плохой. Он - испытание судьбой, для человека, который, наверное, мечтал о том что дипкорпус - это хорошо и вкусно и все остальное- пепел.
А ты идешь, и вокруг тебя текст, иероглифами, и «чужие» по крови предки, а ты идешь, словно босой по пустыне и под ногами пепел и горящие угли. А под пеплом огонь и ступни жжет, вынимая душу, и ты не можешь просто стоять и не можешь идти. Ты - бежишь и говоришь о том, что у тебя болит. Потому что не говорить - не можешь.
Как-то, дапвно, я улетал из Москвы в Египет и хороший человек из посольства передал со мной другу мешок чего-то в подарок. «Передай, - говорил он, - мне это важно». Смотрю на пакет - там огромный, отборный изюм и орешки. «Зачем, - спрашиваю его? - Зачем из Москвы в Каир везти изюм?»
«Эх, ты пока не понял, - обнял меня тогдамудрый Саид Нофаль, выстроивший в России ту модель туризма, которая процветала до египетской революции. - Вот ты передашь, а он, мой друг, отведает. И ему будет сладко. И это - сладость моей дружбы. А он мне из Каира присылает сладости, и это - сладость моей земли, моей Родины».
Я тогда просто повез изюм и орехи. Понял я много позже.
Это та сладость, когда открывается люк в борту самолета и тебе ударяет в лицо запах самой дорогой земли на свете, пряной, сладкой, пыльной, пахнущей болью и твоим потом, потом твоих усилий, которые ты приложил, чтобы вернуться. В этом запахе - горячий асфальт, известковая пыль, перезрелые фрукты и ветер базара, где продавали корицу, мирру, ладан и шафран. И когда ты ступаешь на нее, то в одно мгновение, в уме проносятся все молитвы, благодарящие Всевышнего больше, чем любые тексты, прочитанные в старых книгах.
И вот ты стоишь, идиот, перед открытой дверью, перед трапом, и мешаешь людям спешить. Не спеша, мешаешь. Потому что для них - просто открылась дверь в мир. А для тебя - дверь распахнулась, ударила по тебе, оглушила, почти разбив лицо, ошеломила. Потому что ты слишком долго ждал. Потому что по лицу течет кровь и мирра, а никто не видит.
А потом - машина, скорость и все та же известковая пыль. Надоедливая и вездесущая. А ты ее ловишь губами. Впиваешься в нее, как в самое дорогое, что можно встретить в жизни. Машина выскочит, по-каирски гудя, из туннеля и вот оно шоссе - Салах Салем, и впереди Каир, а слева - гробницы, разбитые, растоптанные, с пробитыми головами - гробницы мамлюков и вся история этого города, большая, приторная и такая родная.
И вот это чувство стоит всего, и никогда ни один чиновник или «советник по культуре» или кто-то там еще из посольства этого не проймет. Просто потому, что он едет в чужой край, чтобы заработать и найти новое в жизни, а ты, идиот больной, работаешь и день и ночь, чтобы выторговать у судьбы этот проклятый месяц и вернуться. Вернуться домой, к предгорью Мукаттама. Туда, где в ночи горят случайные огни и черен чай, налитый стариком в придорожной «ахве» - кофейне, кофейне со стенами из битого кафеля, где чай зовется "невестой".
(с) Виктор Солкин
(c) фото - Adel Al-Sayed
А кто-то другой, родившись совсем в другой стране, не будет думать о том самом счете в банке, но будет говорить, говорить и говорить о далекой «родине души», просто потому, что иначе не выйдет, потому что иначе тошнит, выворачивает нутро от невыполненного предназначения.
Первый пример - он не плохой. Он - испытание судьбой, для человека, который, наверное, мечтал о том что дипкорпус - это хорошо и вкусно и все остальное- пепел.
А ты идешь, и вокруг тебя текст, иероглифами, и «чужие» по крови предки, а ты идешь, словно босой по пустыне и под ногами пепел и горящие угли. А под пеплом огонь и ступни жжет, вынимая душу, и ты не можешь просто стоять и не можешь идти. Ты - бежишь и говоришь о том, что у тебя болит. Потому что не говорить - не можешь.
Как-то, дапвно, я улетал из Москвы в Египет и хороший человек из посольства передал со мной другу мешок чего-то в подарок. «Передай, - говорил он, - мне это важно». Смотрю на пакет - там огромный, отборный изюм и орешки. «Зачем, - спрашиваю его? - Зачем из Москвы в Каир везти изюм?»
«Эх, ты пока не понял, - обнял меня тогдамудрый Саид Нофаль, выстроивший в России ту модель туризма, которая процветала до египетской революции. - Вот ты передашь, а он, мой друг, отведает. И ему будет сладко. И это - сладость моей дружбы. А он мне из Каира присылает сладости, и это - сладость моей земли, моей Родины».
Я тогда просто повез изюм и орехи. Понял я много позже.
Это та сладость, когда открывается люк в борту самолета и тебе ударяет в лицо запах самой дорогой земли на свете, пряной, сладкой, пыльной, пахнущей болью и твоим потом, потом твоих усилий, которые ты приложил, чтобы вернуться. В этом запахе - горячий асфальт, известковая пыль, перезрелые фрукты и ветер базара, где продавали корицу, мирру, ладан и шафран. И когда ты ступаешь на нее, то в одно мгновение, в уме проносятся все молитвы, благодарящие Всевышнего больше, чем любые тексты, прочитанные в старых книгах.
И вот ты стоишь, идиот, перед открытой дверью, перед трапом, и мешаешь людям спешить. Не спеша, мешаешь. Потому что для них - просто открылась дверь в мир. А для тебя - дверь распахнулась, ударила по тебе, оглушила, почти разбив лицо, ошеломила. Потому что ты слишком долго ждал. Потому что по лицу течет кровь и мирра, а никто не видит.
А потом - машина, скорость и все та же известковая пыль. Надоедливая и вездесущая. А ты ее ловишь губами. Впиваешься в нее, как в самое дорогое, что можно встретить в жизни. Машина выскочит, по-каирски гудя, из туннеля и вот оно шоссе - Салах Салем, и впереди Каир, а слева - гробницы, разбитые, растоптанные, с пробитыми головами - гробницы мамлюков и вся история этого города, большая, приторная и такая родная.
И вот это чувство стоит всего, и никогда ни один чиновник или «советник по культуре» или кто-то там еще из посольства этого не проймет. Просто потому, что он едет в чужой край, чтобы заработать и найти новое в жизни, а ты, идиот больной, работаешь и день и ночь, чтобы выторговать у судьбы этот проклятый месяц и вернуться. Вернуться домой, к предгорью Мукаттама. Туда, где в ночи горят случайные огни и черен чай, налитый стариком в придорожной «ахве» - кофейне, кофейне со стенами из битого кафеля, где чай зовется "невестой".
(с) Виктор Солкин
(c) фото - Adel Al-Sayed