Дельфы
Мы забыли, как пахнет море.
Забыли, как его соленые брызги, словно мелкие острые камни, бьют в спину того, кто возложил на алтарь свою жертву. Забыли то, как масляниста соль моря на пальцах, как терпко пахнут прибрежные травы и как далек горизонт.
Мы почти уже не умеем видеть былые следы. Среди диких цветов и мака, и тех, позабытых, синих цветов - следы дев, что шли к Дельфам. Они двигались прочь - позабытая жертва именам полустертым богов. Они, говорят, умели любить. И ненавидеть, пожалуй, тоже умели. В их память над замшелым камнем ворот глядят на алтарь микенские львицы.
Мы забыли, как жжет пальцы священный огонь.
Запамятовали, как нагревает он камень - черный базальт у чрева, порождающего его, во тьме, между стен, верха не видно которым, уходящим в небытие. Он взмывается ввысь, как пары у бронзовых стоп треножника девы, жующей лавровые листья. Она ждет бога своего, вдыхая дым чрева, идет во тьме навстречу ему, так, как шли поколения до нее. Поколения тех, кто слышал.
Мы забыли, как парила она, дева, сидя над алтарем своим, омытая в водах Касталии, стремясь к обретению, и как неустанно шептали, бескровные, уста ее, предрекая чужую судьбу в Дельфах, там, где погиб Пифон. Кто слышит теперь предсмертный крик его - как будто водой морской плеснули на раскаленный гранит алтаря - кто знает теперь как это: на месте смерти предрекать вечную жизнь?
Ныне говорят о грехе, не о жизни. О грехе того, кто только рожден, о грехе того, кто любим, и грехе той девы, что на треножник села, сбросив свой пеплос. Так принято нынче среди позабывших. В скалах Афона люди в черном тоскуют о боге, клеймом греха терзая других, у подножья; разучились навеки смотреть в вышину, себя считая превышним.
Мы забыли, как высоко то небо. То небо, под которым в ночи Клитемнестра обнимала алтарь, становясь спиною к морю Авлиды. То небо, где песок нес следы Ариадны, глубокие - ибо неподъемен был клубок. Под тем небом, не нашим, герою была слава, богу была жертва, человеку - огонь, а деве дельфийской было слово, тем же, кто пришел к ней - судьба.
Так было прежде. Ныне листья священного лавра стали приправой, имя бога забыто, орудие пытки стало символом веры, огонь был потушен, дева погрязла в пороке и старые, сизые камни все еще высятся, заросшие маками, близ Дельф. Они лишь помнят. Их капители, те, что остались, вздымаются ввысь, старики, разбитые, с криком взывая.
Они верят. Что минут века, человек пробудится. Что там, вдали, в чужеземной стране, вдруг очнется от тяжелого морока сна дева; что увидит она средь обломков дельфийских, стоящих в тысячах стадий от моря, из бронзы треножник.
А пока - за стеклом, на тулове амфор и дне киликов, мы глядим на жизнь другую. Ту, где умели любить, ненавидели, не знали чуждого слова «грех», были вольны и свободны - красным на черном и черным на пламенно красном глиняном теле.
Мы забыли. Забыли, что во вкусе лавра порой прежде бывала судьба, удивленные, когда вдруг мстит за прошлое, убивая, море.
(с)Виктор Солкин