Социальная топография, насилие и капитализм. (литературные образы и фразы философского взгляда на то
новое на www.revkom.com
Работа первоначально не акцентируется на всей топографии, включающей в себя все существенные масштабы топографического анализа капитализма, целью нашего внимания становится на данный момент, момент начала работы, топография конкретного города - Перми, хотя мы считаем, что любой город в сущностном плане подходит под этот анализ, феноменологически же - мы считаем, что любой крупный город России подходит под пример исследования вполне.
Еще одно примечание: на первый взгляд, когда речь будет носить вводный характер, исследование будет носить на себе категориальные "одежды", налет идеалистических систем, часто напоминающих язык Гегеля. Мы им действительно воспользуемся, но сущностное определение проблемы будет подвергаться лишь марксистскому анализу. Мы говорим это отнюдь не для того, что бы заранее оправдаться перед строгой научной критикой, но для того, что бы был ясней переход от одного "языка" к другому, что бы четко определить мотив. Кажется, это не будет лишним.
Социальная топография капитализма - топография капитала и труда
Топография Перми как города, экономически развитого, вполне современного капиталистического города, носит на себе неизгладимый отпечаток буржуазной системы, основанной на постоянном движении капитала с противостоящим ему (в качестве вполне гегелевского раба) трудом. Собственно, частная собственность рождает не только полное подчинение капиталу интересов пролетариата, фундаментальной и базовой силы капиталистического общества, но и его победу над трудом, поскольку капитал стремится к тотальному уничтожению труда, желая его конечной целью своего движения, желая полную победу капитала над трудом, выражающуюся во всем фундаментальном отношении в обществе, но конкретно - в отношении капиталиста к рабочему - желании издержать на зарплате рабочего как можно больше для того, чтобы как можно больше увеличить прибыль - явления, своей ясностью и простотой исчерпывающее "полноту" процесса капитализации жизни. Победу, однако, невозможную, целью, неосуществимой как полное прекращение производства, материального производства, преобразования мира человеком для своих потребностей. Обратное означало бы, что человек вернулся бы в состояние дикого животного, привязанного за ошейник биологической формы материи. Даже именно потому, что это означало бы прекращение труда как образующего капитал, как его живительная сила, его главный источник. Поэтому капиталу необходимо оставлять человека на достаточно высокой ступени развития в фундаментальном плане Единого Закономерного Мирового Процесса, оставлять его человеком, правда, лишь настолько, что бы тот был вполне пригоден к созданию прибавочной стоимости .
Вернемся к вопросу о топографии непосредственно. В нашем городе четко различимо деление на центр и периферию. В целом это объясняется неоднородностью капиталистического развития, стремящего к централизации своих капиталов. Во многом также это деление связанно с вытекающей из тенденции к централизации и расширению рыночного пространства глобализацией мирового экономического пространства, хотя на меньших масштабах это менее заметно, не так четко прорисовывается как глобальное мировое разделение. Деление это, мы имеем в виду городское деление Перми, носит фундаментальный характер. Оно вытекает из фундаментального деления капитала и
что, кстати противоречит теории автоматизированного общества, когда, якобы, развития автоматики автоматически (простите за вынужденный каламбур) привело бы к устранению капиталистического общества, замены частной собственности на общественную, потому что увеличение уровня развития производительных сил скорее вызывает не повышение общественного элемента в обществе (сокращение поля жизнедеятельности и вымирания частной собственности), а, наоборот, дает рабочему все меньше жизненного пространства и времени, именуемыми рабочее место и рабочее время. Вымирания рабочего места и рабочего времени не буквальном смысле этого слова, как его физического пространства и времени. Скорее социального пространства и времени: рабочий наоборот, будет "приобретать" не дополнительное время на отдых от процесса непосредственного производства, а, поскольку капитализм требует постоянного увеличения накопления капитала, возможного лишь в результате увеличения интенсивности труда, то есть пропорциональное относительно предыдущего уровня увеличения рабочего времени, то эксплуатация будет усиливаться, и качественно ускоренная автоматизация будет даже толчком для масштабного увеличения эксплуатации человека. Автоматизация есть объективный процесс, однако сам по себе он не более приближает нас к коммунистической революции, переходу к общественному производству и плановой экономике, чем наличная в данное время экономическо-технологическая система. Капитализм развивает производительные силы, лишь для того чтобы оттянуть свою смерть. Мы разъяснили этот момент, который не очень близок к самой тематике, но это очень важно с точки зрения рассмотрения самого движения капитализма и революционного ему процесса, и, следовательно, связано с его топографией.
труда, рабочего и капиталиста. Именно это деление мы и пытаемся описать, опираясь на социально-топографическую карту.
Наш город очень ярок и необычен вечером. Вечером эта топография получает достаточно четкие границы деления, при свете дня оно может быть также заметно, хотя и не так ясно. Свет играет здесь очень важную роль. Буквальный свет - дневной, но скорее свет искусственный, созданный фонарями и неонами витрин. Город представляет собой довольно таки впечатляющую картину, удивляющего своей контрастностью: центр города буквально купается в уличном свете, яркие фонари делают пространство прозрачным, лишенным тайной угрозы со стороны насилия во мраке. Именно в центре сосредоточены наиболее богатые экономические структуры, офисы, банки, бутики и развлекательные комплексы. Вся эта структура представляет собой место сбора богатых, тех, кто может себе позволить спрятаться в дневном свете от ужасов насилия, который охватывает мир капитализма. Богатые, таким образом, платят за безопасность. Свет у нас характеризует именно безопасность в лице органов защиты частной собственности, прежде всего полиции, то о чем говорил Ленин в "Государстве и революции": институты насилия государства. Не секрет, что уровень преступности ниже в более благополучном районе, нежели в бедном. Поэтому люди, озабоченные поиском отдыха и безопасности как мотыльки слетаются на свет. Там люди гуляют, проводят свидания, полноценно "отдыхают" и расслабляются. Центр безопасен, потому что создается для эффективного буржуазного существования. Границы этого состояния обрисованы в наиболее концентрируемом виде на границах улиц Коммунистической, Ленина, границ Центрального рынка и Перми-2-ой.
Совсем другая картина ожидает нас за пределами этой геометрической фигуры. Периферия вступает в свои законные права, поглощая свет самыми примитивными формами капиталистического насилия - прямого насилия человека над человеком (мы, разумеется, считаем наиболее фундаментальной, следовательно, изуверской формой насилия процесс эксплуатации рабочего капиталом, однако даже буржуазному режиму противны варварские формы насилия - отношения между людьми времен рабовладельчества, когда хозяин распоряжался жизнью раба непосредственно, буквально, наверное, потому, что сами капиталисты не отгорожены непроходимой стеной от этого насилья, даже в Беверли Хилз). Этот акт уничтожения и насилия становится возможен именно благодаря отсутствию света, но с другой стороны, отсутствие света есть порождение концентрации его вместе с верхними слоями капитала в центре. На темных улицах нашего города лучше не появляться без достаточной уверенности в собственных возможностях - отбиваться или бежать. Еще больше не хочется там гулять с подругой или пускать гулять детей. Темнота ограничивает человеческий глаз, но в то же время, развязывает руки желанию обогатиться либо экстремально отомстить всему обществу за непомерную жадность, рождающую отчуждение и злость. Если мы обратимся к статистике, то увидим, что уровень преступности наиболее высок именно в неблагополучных районах, чем более они неблагополучны, чем более далеки они от центра. Свет, в свою очередь в лице контроля институтами насилия - государственными институтами защиты частной собственности - полицией, тюрьмами, армией, - губительно действует на такое насилие. Сразу же оговоримся: насилие, противоправные гражданскому обществу капитализма действия, посягающие на принцип частной собственности, присуще и светлой части, но производится оно там также, за счет ограничения доступа человеческого глаза. В центре так же много углов, дворов и закутков, за которыми органы полиции следить просто не успевают. Поэтому темные силы современного мира чувствуют себя уютней в дали от света и его разоблачительной силы. Похоже на сказку, но, наверное, не зря "сказка ложь, да в ней намек".
Процесс разделения, конечно, сам по себе неоднороден и некатегоричен, процесс производства зданий, кварталов, смена инфраструктурных ландшафтов постоянно корректирует социальную топографию. Однако в целом процесс даже для невооруженного взгляда достаточно заметен и очевиден, что бы его ухватить.
Центр - это средоточение буржуазного класса, физически, материально, финансово и субъектно. Периферия остается на выкуп пролетариата: ветшалые дома, грязные улицы, низкокачественная продукция в магазинах, соответственные места культурного отдыха, и, наконец, отсутствие света, темнота и постоянная мысль о том, что тебе грозит угроза - вот те черты, которые присущи городской периферии. Это целиком и полностью рабочие районы, вплоть до наиболее люмпенизированных, маргинальных слоев населения, которые являются источниками наиболее отвратительных социальных явлений - проституции, алкоголизма, наркомании и бессмысленных убийств. С ними общество ходит как с ранами, язвами, разлагающими весь организм. В классических антиутопиях можно иметь возможность наиболее ярко представить себе подобный мир, наполненный этой болезнью в наиболее масштабных формах. Там властвует пролетариат, угрюмый и бестактный, лишенный вежливости и уважения к ближнему - улицы принадлежат такому пролетариату, а его наиболее ярким соседом являются касты "не совсем законных дел мастеров" - преступников, воров, грабителей, сутенеров, наркодиллеров и прочих. Простой обыватель-пролетарий совсем не всегда является злым насильником над человеком - в среде прямого насильственного воспроизводства жизни и средств к существованию идет жесткая конкуренция, инициированная возможностями к нему капитализма, и оформленная в правовую норму государством (мы имеем прежде всего правовое признания преступления как существующего, по сути, объективно). Не каждый может жить по схеме "украл, выпил, сел". Обыватель скорее, в отсутствии придавания должного внимания его финансовым возможностям со стороны органов охраны правопорядка, сам является потенциальной и реальной жертвой насилия преступного характера (кстати, именно это разделение порождает феномен частных охранных предприятий, ориентированных точечно по тем объектам, адресам и субъектам, которые за это заплатили - яркий пример деления общества на доступный безопасному существованию слой богатых и открытый для всякого насилия слой бедных, не способных финансово обеспечить себе гарантию от него так, как это может себе позволить слой имущих). Им, обывателям в общепризнанном смысле, физически противостоит слой, который в народе именуется просто и беспощадно точно - "быдло". Отморозки, которые являются носителями тьмы, собственно существенной характеристикой химического состояния под названием "тьма", - угроза безопасности. Никто, из тех, кто забредет в район рабочей периферии или попадется под горячую руку в удачно выбранном месте центра, скрытого от посторонних глаз, не гарантирован от того, чтобы не быть ими ограбленными, избитыми, иногда даже изнасилованными. Полнейшее выражение капиталистического безумства, задействования всех доступных человеческой природе средств к обогащению, увеличению собственного богатства, таких как ограбление с применением насилия, проявление социального сверхиндивидуального психоза человека, толкающего на путь убийства или жестокости лишь ради их самих по себе - таково отношение "быдла" к современному миру, людям вокруг и самим себе.
Граница топографического классового деления и классовый выбор
Странный момент был нами обнаружен на уровне собственного экзистенциального опыта. Дело в том, что автор относится к буржуазному сообществу, непосредственно принадлежащей классу капиталистов и их прислуге массе, сугубо негативно - буржуазное насквозь фальшиво, коммерциализированно и отвращает своей напускной гордостью, фетишизированностью чувств и прямой хвастливостью буржуазного богатства. Собственно, цель буржуазной культуры - оторваться как можно дальше от столь ненавистной ей периферии, от рабочего класса, так явственно напоминающем капиталу о враждебном ему труде. Вместе с тем, эта враждебность есть неосознанный страх перед своим могильщиком, призраком коммунизма, пугающим во тьме своей возможностью существования, словно маленьких детей, что боятся спать без света. Эта ясно очерченная мысль марксизма не дает нам полюбить буржуазную культуру в ее чистом, конкретно-человеческом виде - в виде снобов буржуа и их отпрысков - золотой молодежи.
Однако здесь возникает некий парадокс. Нам ближе культура пролетарская, культура единственно последовательно революционного класса общества. Однако. Во-первых, страх быть уничтоженным этой озлобленной силой, без разбора режущей и колющей направо и налево, во-вторых, так называемая гегемония буржуазного, феномен, замечательно описанный итальянским марксистом Антонио Грамши, который анализировал состояние, когда в целях самосохранения, распространения, а главное просто в силу своего тотального характера, капитализм устанавливал господство буржуазного и мелкобуржуазного сознания и в, казалось бы, совершенно чуждой ему среде - в рабочем классе. Рабочий принимает основные капиталистические правила игры - продажу своей рабочей силы при "добровольно-принудительном" пожертвовании части ее в пользу создания прибавочной стоимости, то есть принимает отношения в базисе - экономической системе общества, следовательно, принимает он и сложившиеся под действием капиталистического способа производства отношения надстройки, то есть культурное сознание, равно как и религию, мораль, право и т.д. В то время как буржуазия принимает наиболее обезличенный и обездушивающий вид капитализма - вид капитала, пустого в своем содержании и активного в своем тупике, рабочий класс носит в себе черты, представляющие вид наиболее отчужденного труда - отрицания труда как творческой деятельности, сверхнасилие над трудом и трудовым народом. Отрицание это, возникшее в результате акта отчуждения производителя от продукта труда в пользу аппетита капитала, выводит отчуждение человеческое - отчуждения человека от человека и от самого себя. В общем смысле убийство или самоубийство, тесно связанные с социальной деградацией и непосредственной природой капитала - жадностью и безвыходностью, - это и есть результат тотального отчуждения человека от другого человека и от самого себя. Не все преступники, конечно, являются закостенелыми эгоистами, кто-то работает сутенером или грабителем, что бы бескорыстно прокормить своих детей или жену, однако тесная родственная и семейная связь еще не получили у нас морального права разрывать связь общечеловеческую.
Описанная ситуация, характеризующая положение рабочего класса крайне негативно и пессимистично, так же отталкивает нас по этим двум причинам: страх и гегемония буржуазного сознания в бытии рабочего класса. Возникает вопрос о конкретном выборе поведения в конкретных ситуациях, занять ту или иную моральную позицию, с точки зрения которой строить свое индивидуальное и общественное поведение. Пресловутое "Что делать"?
Стоя на улице Коммунистической, границе "двух миров", исследуемых в нашей социальной топографии, нашем эксперименте, на границе света и тьмы, буржуазной безопасности и пролетарского адреналина, можно заметить следующее положение: эта линия света, пролегающая вдоль пролетарского океана, является существенным местом на топографическом снимке социальной реальности нашего города, и во многом даже уникальным. Можно находиться в близкой нам по нашему классовому взгляду, по нашей научной симпатии, области пролетарской реальности, пролетарской темноты, которая остается нам более симпатична, чем мнимый блеск буржуазных неонов, мы, в то же время, находимся на достаточно близком расстоянии от света бытия буржуазного класса. Понятно, что только сумасшедший предпочтет умереть от ножа психопата-алкоголика, или быть ограбленным молодыми парнишками, наскребающими денег "на движуху". Такая участь сродни самоубийству, крайне по своей сути иррациональному шагу, который мы уже отметили выше как отрицание человеком самого себя вследствие отчуждения своей человеческой, трудовой, творческой сущности от человека в дар капиталу. Мы предпочтем выжить, оставаясь на спасительной линии, разграничивающей два антагонистических мира.
"Спасительная линия"
Это, конечно, более картина метафоричная, я имею в виду как топографию в целом, так и эту спасительную линию, однако она имеет под собой прежде всего свою реально существующую, материальную основу, выражающуюся, например, в статистике насилия и преступности, реально положенных традициях культурной топографии, местах, где люди предпочитают гулять, а где стараются не появляться особенно после захода солнца. И, главное, мы видим реальную основу сложившееся ситуации в конкретном случае, что очень важно с точки зрения нашей методологии - восхождению от конкретного к абстрактному и обратно к конкретному. Мы рассматриваем конкретную ситуацию и выводим ее на более широкий уровень, на уровень ее основания, ее причины, и таким образом еще и еще раз, посредством утверждения конкретного, то есть, частного в нем, утверждаем верность описанного нами положения вещей в целом в социальной реальности, вскрываем ее суть.
Спасительная линия, таким образом, для нас и для всего прогрессивного человечества состоит в том, что бы, во-первых, последовательно отрицать буржуазное сознание в рабочем классе, развеивать в нем архетипы индивидуалистического существования, своего целеполагания, жажду наживы и обогащения за счет других людей. В общем-то в принципе это и имел в виду Маркс, когда говорил в "Экономико-философских рукописях 1844 года" о том, что капитализм создавая обнищание рабочего и безработицу, сталкивает рабочих друг с другом (а так же с машинами), превращает их в конкурентов, заставляет участвовать своих Спартаков в гладиаторских боях и совершать языческие жертвоприношения ради возможности отдать именно свои рабочие руки для жесточайшей эксплуатации. Здесь действует экономическое принуждение - нежелание рабочего участвовать в этом абсурде человеческих отношений приведет его либо на уже известную нам ступень диких хищников (грабителей, воров, сутенеров, убийц, наркоторговцев и т.д.) что, за исключением изменения скорее профессии и статуса в обществе и праве, является тем же по сути, либо подведет его на грань физической смерти - от голода, холода и бездеятельности. Задача здесь в актуализации среди рабочих, класса, противоположного корыстной природе капитализма, коллективного солидарного мышления, способности ясно и четко определить своих реальных врагов и союзников. Яркий пример этого в конкретно-исторической плоскости - это создание рабочими народной милиции из числа трудящихся по территориально-производственному принципу. Следствием этого, и это подтвердил нам опыт пролетарских революций, является падение уровня преступности в государствах рабочей демократии. Это есть также всеобщее вооружение трудящегося народа в пролетарских государствах. Прежде всего, потому что изменятся суть этой силы: из охранителя частных интересов, и орудия подавления меньшинством эксплуататоров большинства эксплуатируемых, вооруженная сила становится, в противоположность первому, силой подавления большинством трудящегося народа меньшинства владельцев средств производства, угнетения создателем всего материального богатства современного общества его паразитов. Это есть функция рабочего государства - диктатуры пролетариата. Собственно это и есть то, о чем говорил А. Грамши в его концепции гегемонии пролетариата - устанавливать власть рабочего класса в его сознании. Теория, взятая в диалектическом комплексе с другими альтернативными частями революционного процесса, представляет собой очень мощный шаг в развитии марксистской мысли.
Во-вторых, и здесь мы касаемся основания проблемы - необходимо способствовать непосредственно прогрессивному движению пролетариата, его непосредственной социально-политической борьбе против капиталистической системы. Спектр борьбы уже известен, разработан, а главное, к этим инструментам рабочее движение обращается в силу своих материальных в этом потребностей каждый день в желании противостоять разрушительной силе капитализма - это профсоюзное движение; осуществление низовой самоорганизации во всех сферах буржуазного общества - современных нам по реформам ЖКХ, Образования, Здравоохранения, социальных гарантий и т.д.; наконец, создание рабочей партии, ядра революционного процесса, его оформленной силы, способной подняться от тред-юнионизма и ненаучных взглядов пессимизма и пассивности до практического схватывания революционного изменения.
Victor Serge X.
Работа первоначально не акцентируется на всей топографии, включающей в себя все существенные масштабы топографического анализа капитализма, целью нашего внимания становится на данный момент, момент начала работы, топография конкретного города - Перми, хотя мы считаем, что любой город в сущностном плане подходит под этот анализ, феноменологически же - мы считаем, что любой крупный город России подходит под пример исследования вполне.
Еще одно примечание: на первый взгляд, когда речь будет носить вводный характер, исследование будет носить на себе категориальные "одежды", налет идеалистических систем, часто напоминающих язык Гегеля. Мы им действительно воспользуемся, но сущностное определение проблемы будет подвергаться лишь марксистскому анализу. Мы говорим это отнюдь не для того, что бы заранее оправдаться перед строгой научной критикой, но для того, что бы был ясней переход от одного "языка" к другому, что бы четко определить мотив. Кажется, это не будет лишним.
Социальная топография капитализма - топография капитала и труда
Топография Перми как города, экономически развитого, вполне современного капиталистического города, носит на себе неизгладимый отпечаток буржуазной системы, основанной на постоянном движении капитала с противостоящим ему (в качестве вполне гегелевского раба) трудом. Собственно, частная собственность рождает не только полное подчинение капиталу интересов пролетариата, фундаментальной и базовой силы капиталистического общества, но и его победу над трудом, поскольку капитал стремится к тотальному уничтожению труда, желая его конечной целью своего движения, желая полную победу капитала над трудом, выражающуюся во всем фундаментальном отношении в обществе, но конкретно - в отношении капиталиста к рабочему - желании издержать на зарплате рабочего как можно больше для того, чтобы как можно больше увеличить прибыль - явления, своей ясностью и простотой исчерпывающее "полноту" процесса капитализации жизни. Победу, однако, невозможную, целью, неосуществимой как полное прекращение производства, материального производства, преобразования мира человеком для своих потребностей. Обратное означало бы, что человек вернулся бы в состояние дикого животного, привязанного за ошейник биологической формы материи. Даже именно потому, что это означало бы прекращение труда как образующего капитал, как его живительная сила, его главный источник. Поэтому капиталу необходимо оставлять человека на достаточно высокой ступени развития в фундаментальном плане Единого Закономерного Мирового Процесса, оставлять его человеком, правда, лишь настолько, что бы тот был вполне пригоден к созданию прибавочной стоимости .
Вернемся к вопросу о топографии непосредственно. В нашем городе четко различимо деление на центр и периферию. В целом это объясняется неоднородностью капиталистического развития, стремящего к централизации своих капиталов. Во многом также это деление связанно с вытекающей из тенденции к централизации и расширению рыночного пространства глобализацией мирового экономического пространства, хотя на меньших масштабах это менее заметно, не так четко прорисовывается как глобальное мировое разделение. Деление это, мы имеем в виду городское деление Перми, носит фундаментальный характер. Оно вытекает из фундаментального деления капитала и
что, кстати противоречит теории автоматизированного общества, когда, якобы, развития автоматики автоматически (простите за вынужденный каламбур) привело бы к устранению капиталистического общества, замены частной собственности на общественную, потому что увеличение уровня развития производительных сил скорее вызывает не повышение общественного элемента в обществе (сокращение поля жизнедеятельности и вымирания частной собственности), а, наоборот, дает рабочему все меньше жизненного пространства и времени, именуемыми рабочее место и рабочее время. Вымирания рабочего места и рабочего времени не буквальном смысле этого слова, как его физического пространства и времени. Скорее социального пространства и времени: рабочий наоборот, будет "приобретать" не дополнительное время на отдых от процесса непосредственного производства, а, поскольку капитализм требует постоянного увеличения накопления капитала, возможного лишь в результате увеличения интенсивности труда, то есть пропорциональное относительно предыдущего уровня увеличения рабочего времени, то эксплуатация будет усиливаться, и качественно ускоренная автоматизация будет даже толчком для масштабного увеличения эксплуатации человека. Автоматизация есть объективный процесс, однако сам по себе он не более приближает нас к коммунистической революции, переходу к общественному производству и плановой экономике, чем наличная в данное время экономическо-технологическая система. Капитализм развивает производительные силы, лишь для того чтобы оттянуть свою смерть. Мы разъяснили этот момент, который не очень близок к самой тематике, но это очень важно с точки зрения рассмотрения самого движения капитализма и революционного ему процесса, и, следовательно, связано с его топографией.
труда, рабочего и капиталиста. Именно это деление мы и пытаемся описать, опираясь на социально-топографическую карту.
Наш город очень ярок и необычен вечером. Вечером эта топография получает достаточно четкие границы деления, при свете дня оно может быть также заметно, хотя и не так ясно. Свет играет здесь очень важную роль. Буквальный свет - дневной, но скорее свет искусственный, созданный фонарями и неонами витрин. Город представляет собой довольно таки впечатляющую картину, удивляющего своей контрастностью: центр города буквально купается в уличном свете, яркие фонари делают пространство прозрачным, лишенным тайной угрозы со стороны насилия во мраке. Именно в центре сосредоточены наиболее богатые экономические структуры, офисы, банки, бутики и развлекательные комплексы. Вся эта структура представляет собой место сбора богатых, тех, кто может себе позволить спрятаться в дневном свете от ужасов насилия, который охватывает мир капитализма. Богатые, таким образом, платят за безопасность. Свет у нас характеризует именно безопасность в лице органов защиты частной собственности, прежде всего полиции, то о чем говорил Ленин в "Государстве и революции": институты насилия государства. Не секрет, что уровень преступности ниже в более благополучном районе, нежели в бедном. Поэтому люди, озабоченные поиском отдыха и безопасности как мотыльки слетаются на свет. Там люди гуляют, проводят свидания, полноценно "отдыхают" и расслабляются. Центр безопасен, потому что создается для эффективного буржуазного существования. Границы этого состояния обрисованы в наиболее концентрируемом виде на границах улиц Коммунистической, Ленина, границ Центрального рынка и Перми-2-ой.
Совсем другая картина ожидает нас за пределами этой геометрической фигуры. Периферия вступает в свои законные права, поглощая свет самыми примитивными формами капиталистического насилия - прямого насилия человека над человеком (мы, разумеется, считаем наиболее фундаментальной, следовательно, изуверской формой насилия процесс эксплуатации рабочего капиталом, однако даже буржуазному режиму противны варварские формы насилия - отношения между людьми времен рабовладельчества, когда хозяин распоряжался жизнью раба непосредственно, буквально, наверное, потому, что сами капиталисты не отгорожены непроходимой стеной от этого насилья, даже в Беверли Хилз). Этот акт уничтожения и насилия становится возможен именно благодаря отсутствию света, но с другой стороны, отсутствие света есть порождение концентрации его вместе с верхними слоями капитала в центре. На темных улицах нашего города лучше не появляться без достаточной уверенности в собственных возможностях - отбиваться или бежать. Еще больше не хочется там гулять с подругой или пускать гулять детей. Темнота ограничивает человеческий глаз, но в то же время, развязывает руки желанию обогатиться либо экстремально отомстить всему обществу за непомерную жадность, рождающую отчуждение и злость. Если мы обратимся к статистике, то увидим, что уровень преступности наиболее высок именно в неблагополучных районах, чем более они неблагополучны, чем более далеки они от центра. Свет, в свою очередь в лице контроля институтами насилия - государственными институтами защиты частной собственности - полицией, тюрьмами, армией, - губительно действует на такое насилие. Сразу же оговоримся: насилие, противоправные гражданскому обществу капитализма действия, посягающие на принцип частной собственности, присуще и светлой части, но производится оно там также, за счет ограничения доступа человеческого глаза. В центре так же много углов, дворов и закутков, за которыми органы полиции следить просто не успевают. Поэтому темные силы современного мира чувствуют себя уютней в дали от света и его разоблачительной силы. Похоже на сказку, но, наверное, не зря "сказка ложь, да в ней намек".
Процесс разделения, конечно, сам по себе неоднороден и некатегоричен, процесс производства зданий, кварталов, смена инфраструктурных ландшафтов постоянно корректирует социальную топографию. Однако в целом процесс даже для невооруженного взгляда достаточно заметен и очевиден, что бы его ухватить.
Центр - это средоточение буржуазного класса, физически, материально, финансово и субъектно. Периферия остается на выкуп пролетариата: ветшалые дома, грязные улицы, низкокачественная продукция в магазинах, соответственные места культурного отдыха, и, наконец, отсутствие света, темнота и постоянная мысль о том, что тебе грозит угроза - вот те черты, которые присущи городской периферии. Это целиком и полностью рабочие районы, вплоть до наиболее люмпенизированных, маргинальных слоев населения, которые являются источниками наиболее отвратительных социальных явлений - проституции, алкоголизма, наркомании и бессмысленных убийств. С ними общество ходит как с ранами, язвами, разлагающими весь организм. В классических антиутопиях можно иметь возможность наиболее ярко представить себе подобный мир, наполненный этой болезнью в наиболее масштабных формах. Там властвует пролетариат, угрюмый и бестактный, лишенный вежливости и уважения к ближнему - улицы принадлежат такому пролетариату, а его наиболее ярким соседом являются касты "не совсем законных дел мастеров" - преступников, воров, грабителей, сутенеров, наркодиллеров и прочих. Простой обыватель-пролетарий совсем не всегда является злым насильником над человеком - в среде прямого насильственного воспроизводства жизни и средств к существованию идет жесткая конкуренция, инициированная возможностями к нему капитализма, и оформленная в правовую норму государством (мы имеем прежде всего правовое признания преступления как существующего, по сути, объективно). Не каждый может жить по схеме "украл, выпил, сел". Обыватель скорее, в отсутствии придавания должного внимания его финансовым возможностям со стороны органов охраны правопорядка, сам является потенциальной и реальной жертвой насилия преступного характера (кстати, именно это разделение порождает феномен частных охранных предприятий, ориентированных точечно по тем объектам, адресам и субъектам, которые за это заплатили - яркий пример деления общества на доступный безопасному существованию слой богатых и открытый для всякого насилия слой бедных, не способных финансово обеспечить себе гарантию от него так, как это может себе позволить слой имущих). Им, обывателям в общепризнанном смысле, физически противостоит слой, который в народе именуется просто и беспощадно точно - "быдло". Отморозки, которые являются носителями тьмы, собственно существенной характеристикой химического состояния под названием "тьма", - угроза безопасности. Никто, из тех, кто забредет в район рабочей периферии или попадется под горячую руку в удачно выбранном месте центра, скрытого от посторонних глаз, не гарантирован от того, чтобы не быть ими ограбленными, избитыми, иногда даже изнасилованными. Полнейшее выражение капиталистического безумства, задействования всех доступных человеческой природе средств к обогащению, увеличению собственного богатства, таких как ограбление с применением насилия, проявление социального сверхиндивидуального психоза человека, толкающего на путь убийства или жестокости лишь ради их самих по себе - таково отношение "быдла" к современному миру, людям вокруг и самим себе.
Граница топографического классового деления и классовый выбор
Странный момент был нами обнаружен на уровне собственного экзистенциального опыта. Дело в том, что автор относится к буржуазному сообществу, непосредственно принадлежащей классу капиталистов и их прислуге массе, сугубо негативно - буржуазное насквозь фальшиво, коммерциализированно и отвращает своей напускной гордостью, фетишизированностью чувств и прямой хвастливостью буржуазного богатства. Собственно, цель буржуазной культуры - оторваться как можно дальше от столь ненавистной ей периферии, от рабочего класса, так явственно напоминающем капиталу о враждебном ему труде. Вместе с тем, эта враждебность есть неосознанный страх перед своим могильщиком, призраком коммунизма, пугающим во тьме своей возможностью существования, словно маленьких детей, что боятся спать без света. Эта ясно очерченная мысль марксизма не дает нам полюбить буржуазную культуру в ее чистом, конкретно-человеческом виде - в виде снобов буржуа и их отпрысков - золотой молодежи.
Однако здесь возникает некий парадокс. Нам ближе культура пролетарская, культура единственно последовательно революционного класса общества. Однако. Во-первых, страх быть уничтоженным этой озлобленной силой, без разбора режущей и колющей направо и налево, во-вторых, так называемая гегемония буржуазного, феномен, замечательно описанный итальянским марксистом Антонио Грамши, который анализировал состояние, когда в целях самосохранения, распространения, а главное просто в силу своего тотального характера, капитализм устанавливал господство буржуазного и мелкобуржуазного сознания и в, казалось бы, совершенно чуждой ему среде - в рабочем классе. Рабочий принимает основные капиталистические правила игры - продажу своей рабочей силы при "добровольно-принудительном" пожертвовании части ее в пользу создания прибавочной стоимости, то есть принимает отношения в базисе - экономической системе общества, следовательно, принимает он и сложившиеся под действием капиталистического способа производства отношения надстройки, то есть культурное сознание, равно как и религию, мораль, право и т.д. В то время как буржуазия принимает наиболее обезличенный и обездушивающий вид капитализма - вид капитала, пустого в своем содержании и активного в своем тупике, рабочий класс носит в себе черты, представляющие вид наиболее отчужденного труда - отрицания труда как творческой деятельности, сверхнасилие над трудом и трудовым народом. Отрицание это, возникшее в результате акта отчуждения производителя от продукта труда в пользу аппетита капитала, выводит отчуждение человеческое - отчуждения человека от человека и от самого себя. В общем смысле убийство или самоубийство, тесно связанные с социальной деградацией и непосредственной природой капитала - жадностью и безвыходностью, - это и есть результат тотального отчуждения человека от другого человека и от самого себя. Не все преступники, конечно, являются закостенелыми эгоистами, кто-то работает сутенером или грабителем, что бы бескорыстно прокормить своих детей или жену, однако тесная родственная и семейная связь еще не получили у нас морального права разрывать связь общечеловеческую.
Описанная ситуация, характеризующая положение рабочего класса крайне негативно и пессимистично, так же отталкивает нас по этим двум причинам: страх и гегемония буржуазного сознания в бытии рабочего класса. Возникает вопрос о конкретном выборе поведения в конкретных ситуациях, занять ту или иную моральную позицию, с точки зрения которой строить свое индивидуальное и общественное поведение. Пресловутое "Что делать"?
Стоя на улице Коммунистической, границе "двух миров", исследуемых в нашей социальной топографии, нашем эксперименте, на границе света и тьмы, буржуазной безопасности и пролетарского адреналина, можно заметить следующее положение: эта линия света, пролегающая вдоль пролетарского океана, является существенным местом на топографическом снимке социальной реальности нашего города, и во многом даже уникальным. Можно находиться в близкой нам по нашему классовому взгляду, по нашей научной симпатии, области пролетарской реальности, пролетарской темноты, которая остается нам более симпатична, чем мнимый блеск буржуазных неонов, мы, в то же время, находимся на достаточно близком расстоянии от света бытия буржуазного класса. Понятно, что только сумасшедший предпочтет умереть от ножа психопата-алкоголика, или быть ограбленным молодыми парнишками, наскребающими денег "на движуху". Такая участь сродни самоубийству, крайне по своей сути иррациональному шагу, который мы уже отметили выше как отрицание человеком самого себя вследствие отчуждения своей человеческой, трудовой, творческой сущности от человека в дар капиталу. Мы предпочтем выжить, оставаясь на спасительной линии, разграничивающей два антагонистических мира.
"Спасительная линия"
Это, конечно, более картина метафоричная, я имею в виду как топографию в целом, так и эту спасительную линию, однако она имеет под собой прежде всего свою реально существующую, материальную основу, выражающуюся, например, в статистике насилия и преступности, реально положенных традициях культурной топографии, местах, где люди предпочитают гулять, а где стараются не появляться особенно после захода солнца. И, главное, мы видим реальную основу сложившееся ситуации в конкретном случае, что очень важно с точки зрения нашей методологии - восхождению от конкретного к абстрактному и обратно к конкретному. Мы рассматриваем конкретную ситуацию и выводим ее на более широкий уровень, на уровень ее основания, ее причины, и таким образом еще и еще раз, посредством утверждения конкретного, то есть, частного в нем, утверждаем верность описанного нами положения вещей в целом в социальной реальности, вскрываем ее суть.
Спасительная линия, таким образом, для нас и для всего прогрессивного человечества состоит в том, что бы, во-первых, последовательно отрицать буржуазное сознание в рабочем классе, развеивать в нем архетипы индивидуалистического существования, своего целеполагания, жажду наживы и обогащения за счет других людей. В общем-то в принципе это и имел в виду Маркс, когда говорил в "Экономико-философских рукописях 1844 года" о том, что капитализм создавая обнищание рабочего и безработицу, сталкивает рабочих друг с другом (а так же с машинами), превращает их в конкурентов, заставляет участвовать своих Спартаков в гладиаторских боях и совершать языческие жертвоприношения ради возможности отдать именно свои рабочие руки для жесточайшей эксплуатации. Здесь действует экономическое принуждение - нежелание рабочего участвовать в этом абсурде человеческих отношений приведет его либо на уже известную нам ступень диких хищников (грабителей, воров, сутенеров, убийц, наркоторговцев и т.д.) что, за исключением изменения скорее профессии и статуса в обществе и праве, является тем же по сути, либо подведет его на грань физической смерти - от голода, холода и бездеятельности. Задача здесь в актуализации среди рабочих, класса, противоположного корыстной природе капитализма, коллективного солидарного мышления, способности ясно и четко определить своих реальных врагов и союзников. Яркий пример этого в конкретно-исторической плоскости - это создание рабочими народной милиции из числа трудящихся по территориально-производственному принципу. Следствием этого, и это подтвердил нам опыт пролетарских революций, является падение уровня преступности в государствах рабочей демократии. Это есть также всеобщее вооружение трудящегося народа в пролетарских государствах. Прежде всего, потому что изменятся суть этой силы: из охранителя частных интересов, и орудия подавления меньшинством эксплуататоров большинства эксплуатируемых, вооруженная сила становится, в противоположность первому, силой подавления большинством трудящегося народа меньшинства владельцев средств производства, угнетения создателем всего материального богатства современного общества его паразитов. Это есть функция рабочего государства - диктатуры пролетариата. Собственно это и есть то, о чем говорил А. Грамши в его концепции гегемонии пролетариата - устанавливать власть рабочего класса в его сознании. Теория, взятая в диалектическом комплексе с другими альтернативными частями революционного процесса, представляет собой очень мощный шаг в развитии марксистской мысли.
Во-вторых, и здесь мы касаемся основания проблемы - необходимо способствовать непосредственно прогрессивному движению пролетариата, его непосредственной социально-политической борьбе против капиталистической системы. Спектр борьбы уже известен, разработан, а главное, к этим инструментам рабочее движение обращается в силу своих материальных в этом потребностей каждый день в желании противостоять разрушительной силе капитализма - это профсоюзное движение; осуществление низовой самоорганизации во всех сферах буржуазного общества - современных нам по реформам ЖКХ, Образования, Здравоохранения, социальных гарантий и т.д.; наконец, создание рабочей партии, ядра революционного процесса, его оформленной силы, способной подняться от тред-юнионизма и ненаучных взглядов пессимизма и пассивности до практического схватывания революционного изменения.
Victor Serge X.