Прощание с Грамши
Медленно, с песнями проходят 1 мая по парижским бульварам бесконечные колонны людей. Металлурги одного предприятия за другим идут со своими знаменами. Мощь и радость исходит от этих масс в движении. Время работает на нас. Двадцать пять лет назад, на тех же улицах, я участвовал в иных первомайских демонстрациях. В то время префект полиции Лепин регулярно отдавал приказы разгонять манифестантов при помощи специальных полицейских бригад. Поднятая по тревоге республиканская гвардия очищала от протестующих площадь Республики. День мордобоя. Один бедный парень вскоре отправился на каторгу за то, что выстрелил из револьвера в скотов, избивавших ногами женщину. Красные флаги были запрещены. Работали по десять часов в день шесть дней в неделю…
Мне пришлось вспомнить обо всем этом, чтобы без внутреннего протеста воспринимать этот мирный Первомай, слишком солнечный, полный цветов, слишком радостный, быть может, - в то время как менее чем в сутках пути от него, в нескольких часах лёта, Испания залита кровью, в немецких концлагерях побежденные ходят по кругу без всякой надежды, и даже в стране победившей революции многие старые революционеры брошены в тюрьмы, где в тяжелейших условиях продолжают борьбу за свои социалистические убеждения…
Юные активисты раздают на парижской демонстрации маленькие листки с черной каймой, сообщающие о смерти Антонио Грамши в итальянской тюремной больнице…
С ним вместе мы участвовали в первомайской демонстрации в Вене в 1925 году! С тех пор из года в год известия о нем приходили из фашистских застенков. И вот старый товарищ ушел после девяти лет стоического сопротивления. Он давно ожидал такой смерти - или другой, ибо после гибели Маттеотти он, тоже депутат, остался в Риме, невзирая на угрозы, - болезненный, немощный, но вооруженный острым умом и неизменным мужеством… Так или иначе, они его убили.
Это был действительно выдающийся деятель первых лет Коминтерна, чье бренное тело бросили в фашистские казематы. До своего последнего часа, наставшего 27 апреля, Антонио Грамши оставался признанным лидером ИКП. Арестованный вместе с Умберто Террачини и несколькими другими активистами 5 июня 1928 года, он не участвовал в борьбе течений, которая опустошила Интернационал и почти повсюду привела к уничтожению людей его поколения, закала и значимости. По моему мнению, он знал, что делал, когда в свое время предпочел изгнанию (с его нескончаемыми расколами и деморализующими, желчными мелочными ссорами) нелегальную деятельность на родине. Нелегальная деятельность для Антонио Грамши, которого его увечье и прекрасное лицо с высоким лбом делали узнаваемым с первого взгляда! Решившись на это, он пошел на верную гибель, на двадцать или тридцать лет заключения. Он считал, что, как лидер, должен оставаться в камере до самой смерти - своей или режима. Кто-то должен был подать пример. Сказать «нет» тоталитарному режиму из-под каменных сводов темницы. Поддерживать во мраке ее негасимое пламя революции… Ибо фашизм упорно роет себе могилу.
Мы часто виделись с ним в 1924-1925 гг. Тогда социалистическая Вена предоставила ему временное убежище. Он жил очень бедно, одиноко, в студенческой комнатке. Да и сам был вечным студентом. Я любил слушать, когда он рассказывал о своем полном лишений детстве, народе своей страны, фашистских бонзах, которых разоблачал в нескольких насмешливых словах. Мы с тревогой задавались вопросом о судьбе русской революции. Грамши обладал редкой остротой взора. Воспитанный на подлинной марксистской культуре, он сразу видел за формулами суть происходящего.
Его большая голова с шишковатым лбом, высоким и широким, острым взглядом, возвышалась над увечным телом, квадратным в плечах, горбатым, словно переломленным. Движения тонких рук отличала странная грация. Довольно неловкий в повседневной жизни, терявшийся на знакомых улицах, рассеянный, не заботившийся об удобстве жилья и качестве еды, он, тем не менее, был плоть от плоти нашего мира, но чужд всему низменному. Настоящий итальянский ум, то есть крайне проницательный, инстинктивно диалектический, сразу чувствующий фальшь и готовый своей насмешкой ее уничтожить - ибо честность его не допускала лжи…
Бессилие слов! Как написать портрет такого человека перед свежей могилой? Как высказать, что мы потеряли - и что все-таки остается с нами, - когда за тюремными решетками угасло столько величия души и самоотвержения? Сама сила чувств делает нас бессильными.
Прости, товарищ, прощай.
8-9 мая 1937 г.