Дневник Иоганна Георга Корба. 24 мая
24.05.1698 Около 12 часов пришел с толмачом господином Шверенбергом и каким-то приказным дьяк Борис Михайлович, тот самый, который года три тому назад был в течение пяти лет резидентом в Варшаве. По обмене взаимными учтивостями и по весьма приветливом осведомлении о здоровье дьяк стал читать написанные на листе статьи решения министерства почти нижеследующего содержания: «Его царское величество братскую дружбу с римскими императорами, наследованную от своих предшественников, всевозможно доныне всегда усердно сохранял и, как она никогда не была нарушена, так и впредь ее сохранять будет. Но как ни крепки узы дружбы, соединяющие издревле два государства, тем не менее никогда еще она ни была столь прочна и не достигала столь значительной степени, до какой возросла в последнее время, ввиду недавно заключенного договора. Его царское величество дал уже многие доказательства своей братской приязни к императору и как нельзя лучше уверен в дружбе его императорского величества, изъявленной в записке посла его, в чем и прежде убежден был, особливо по возвращении из Вены последнего посла московского Козьмы Нефимонова. Затем министерство хотя и думает, что господину послу должно дозволить следовать за царским войском, однако оно до приезда государя выдачей такого позволения не решается превысить власть, ему вверенную; если же оно захотело бы писать об этом к его царскому величеству, то нечего и ждать от него ответа ранее восьми недель. Что же касается до военных действий, то в настоящее время отправлены уже два войска: одно из них стоит при Азове, под предводительством воеводы Салтыкова, а другое на Днепре, у Очакова, под начальством князя Долгорукого и гетмана Мазепы».
«Что до двух цезарских миссионеров, привезенных господином послом, то они могут беспрепятственно занять свой дом в Слободе; но те двое, которые уже более пяти лет исполняли свои обязанности в пределах государства Московского, ни под каким видом не могут быть отпущены до получения повеления его царского величества, к коему уже писано о том, и ожидаются от него приказания».
«Третий священник, который получил предписание состоять для исправления духовных треб при венецианских корабельных мастерах, как только сообщит приказу потребные ведомости о том, что дорога его не угрожает никакой опасностью, немедленно получит паспорт на отъезд в Воронеж». Вслед за тем перешли к разговору о содержании посольства на казенный счет, но от содержания сего господин посол отказался. Он отвечал, что по воле своего всемилостивейшего государя он должен жить в Москве на свой счет, чтобы этим оставить пример для своих преемников, причем ему дано право установить этот новый порядок содержания послов формальным актом.
24.05.1699 Бранденбургский резидент Тимофей Задора Кесельский прибыл к боярину Льву Кирилловичу Нарышкину для переговоров. Боярин заставил резидента ждать себя целый час в передней; наконец, выйдя в переднюю и зная, что там его дожидаются, Нарышкин при виде своего посетителя представился удивленным, что его там нашел, и гордо спросил его жестким голосом: «Чего хочешь?» Резидент отвечал на это: «Знай, что я не пришел просить тебя о куске хлеба. Если думаешь, что уважение, которое я моим приходом тебе оказываю, тебя недостойно, то впредь не буду брать на себя труд посещать тебя». Неожиданная суровость сказанных в ответ слов взволновала боярина, и потому тот ответил резиденту еще более жестким и почти презрительным тоном: «Ты, камер-юнкеришка, как ты смел мне это сказать?» С неменьшей вспыльчивостью отвечал и резидент: «Я камер-юнкер моего всепресветлейшего государя, и этим горжусь. Если ты, по своей гордости, считаешь сие звание за низкое, то возвысить его может тот, кто меня прислал; но едва ли может он дать такое высокое достоинство, чтобы оно, по надменности твоей, не показалось тебе низким».