Приключения скрипки
Скрипки - как люди. Есть среди них знаменитые, о которых поминают в энциклопедиях и пишут в книгах. А есть и скромные труженицы, публичного внимания не удостаивающиеся. Они не поражают красотой тона, не завораживают неповторимым тембром и внешне часто не так уж презентабельны. Но именно на них играют студенты, да и музыканты во многих провинциальных оркестрах. И порой их судьба бывает весьма затейливой, куда там знатным соперницам! Об истории одной такой скрипки я и хочу вам сегодня рассказать.
Тогдашняя моя жена до поры до времени играла на инструменте фабричной работы. Но это не фабрика, подобная тем, на которых делались, точнее штамповались в СССР ученические скрипки, похожие друг на друга, как однояйцевые близнецы. Тут речь идет об одной из немецких скрипичных фабрик, где скрипки "строили" мастера. И каждая из них обладала какой-никакой, а индивидуальностью. Фабрика же, к которой такой мастер был приписан, обеспечивала его рабочим верстаком и, главное, деревом. Ведь для скрипки необходимо дерево не просто определенных сортов (для разных ее частей особых!), но выдержанное, то есть хранящееся, прежде чем пойти в дело, много лет. Еще и поэтому, кстати, лучшими мастерами в знаменитых семействах, вроде известных всем Страдивари и Амати, были не родоначальники династий, а их потомки второго или третьего поколений, получавшие дерево для своих инструментов по наследству.
Разумеется, фабричные мастера были не чета тем, легендарным. Особыми секретами они не владели, но ремесло свое знали. Поэтому и скрипки их были качеством похуже, но ниже определенного стандарта не опускались. У каждой такой фабрики был свой "лейбл", помещавшийся внутри инструмента на нижней деке, как у великих. Межу прочим, копировалось иногда не только местоположение клейма, воспроизводился и его вид. Поэтому и доныне еще иногда несведущие люди находят вдруг где-нибудь на чердаке или в чулане "скрипку Страдивари". Знатоки, слыша о таких находках, скептически ухмыляются: видно, обнаружилась очередная "немецкая фабрика", которая снабжала инструменты своих мастеров копией славной подписи.
Скрипка, на которой играла моя жена, за Страдивари себя не выдавала. А если бы и выдавала, то была бы легко разоблачена. Уж слишком незавидно она звучала. Такие инструменты в нашей среде иронично называли "Самовариусами". И ближе к окончанию консерватории, к дипломному экзамену, стало ясно, что скрипку нужно обязательно менять. Требований было два: чтобы качеством получше, но ценою подешевле. Студенческий бюджет, знаете ли, да и родители отнюдь не Ротшильды, хотя тоже евреи...
Противоречивость исходных условий была такова, что сыскать подходящий инструмент оказалось непросто. В конце концов один наш приятель родом из Орджоникидзе (прошлого и нынешнего Владикавказа) посоветовал обратиться к мастеру из этого города. Собственно, мастеров там было два. Один из них, Полянич, был всесоюзно известен, скрипки его довольно высоко котировались, а потому стоили не дешево. Другой, по фамилии Фомин, за пределами родного города известен не был, поэтому цены не заламывал. Но приятель нам сказал, что скрипки он при этом делает неплохие. Мы с Фоминым списались и летом, в каникулы, отправились на "смотрины".
Скрипка, которую он для нас приготовил, обладала довольно сильным тоном. Тембром особым она не отличалась, но звучала все же вполне прилично. И цена не кусалась. Деньги мы за нее заплатили, но с собой нам мастер скрипку не дал, объяснив, что шейку инструмента, на которой находится гриф, он сделал из сравнительно молодого дерева, и оно еще может "играть", то есть непредсказуемо выгибаться. Поэтому он некоторое время должен подержать скрипку у себя, чтобы последить за ней, как следят в роддоме за новорожденным младенцем. Мастер обещал через пару месяцев, когда дерево устоится, прислать инструмент по почте.
В назначенный срок мы получили посылку - деревянный ящик, похожий на детский гробик, в котором в опилках покоился футляр с нашей скрипкой. Первое, но, как вскоре выяснилось, не последнее путешествие в своей жизни она перенесла неплохо. И жена, отложив свой "Самовариус" в сторону, принялась ее обыгрывать, приспосабливаясь к ней и приспосабливая ее к себе. Этот процесс, кстати, сродни приспособлению друг к другу двух людей в браке. И горячая любовь, как и у людей, порой может смениться полным взаимонепониманием. Даже "брак", заключенный между знаменитым скрипачом и знаменитой скрипкой! Не сходятся характерами и все тут...
В нашем случае царили любовь и согласие. И вдруг... Молодое дерево все-таки "взыграло". Видно, рано его пустили в дело. Ну да у нашего орджоникидзевского мастера не было в роду предшественников, которые запасли бы для него нужный материал, да и запасов немецкой фабрики, на худой конец, он тоже не имел. Гриф на "взыгравшей" шейке выгнулся чуть ли не дугой. Что делать? Созвонились с Фоминым, он объяснил, что, видимо, сказалась перемена климата, и велел прислать скрипку ему. К счастью, ее "гробик" у нас сохранялся, и скрипка пустилась в новое путешествие. А жена снова вытащила из шкафа свою старую сожительницу, гнусавую, но покладистую...
Примерно через месяц, после курса лечения новая скрипка вернулась обратно в полном порядке. Больше она на новый климат не реагировала, вела себя вполне прилично, и казалось, что на этом ее приключения закончились, как заканчиваются все сказки: "Стали они жить-поживать да добра наживать". А об этом и рассказывать-то неинтересно. Но у нашей скрипки на роду была написана иная судьба.
В консерватории, где мы занимались, а позже работали, в коридоре на третьем этаже стоял стеллаж, этакая деревянная этажерка с широкими полками, на которых студенты, как правило, оставляли футляры со своими инструментами. Ведь мы проводили в консерватории порой целые дни, и брать вечером футляр со скрипкой домой, зная, что утром с ним придется тащиться в переполненном троллейбусе или трамвае, возвращаясь сюда же, не хотелось. В давке еще раздавят ненароком! На входе в консерваторию у нас сидели вахтерши, чужих они в здание без особой надобности не пускали, так что за сохранность инструментов мы были спокойны. Да и не скрипки Страдивари ведь у нас тут лежали...
Но однажды утром моя жена, подойдя к знакомому стеллажу, своей скрипки не обнаружила. Сначала она даже не очень взволновалась, потому что решила, что все перепутала и накануне оставила инструмент в классе, где мы занимались. Такое у нас тоже практиковалось. Однако и в классе скрипки не оказалось. Стали вспоминать и уверились стопроцентно, что вчера оставили футляр именно на стеллаже. Может, кто-нибудь взял поиграть? Это, правда, было бы странно, ибо чужие инструменты никто, как правило, не брал, как не берут напрокат чужую супругу. И все же, чего в жизни не случается... Но студенты и преподаватели все прибывали и прибывали, о скрипке же не было ни слуху, ни духу. Никто ее не брал.
Вахтерши на расспросы отвечали, что чужие в тот вечер и то утро в консерваторию не заходили. Скрипку явно взял кто-то свой. Но кто? И куда он ее денет? Музыкальный мир в провинциальном городе тесен, здесь все друг друга знают, никому чужую скрипку не продашь. Скорее всего, человек попробует переправить ее в другой город. У нас училось много иногородних студентов, но до ближайших каникул было еще далековато, а внеурочный отъезд кого-либо из них сразу обратил бы на себя внимание. Значит, скрипка пока еще должна быть у нас в городе. Более того, она, скорее всего, припрятана где-то поблизости, ибо расхаживать с чужим футляром по городу похититель, если он "свой", вряд ли стал бы, есть риск натолкнуться на знакомых. Но поиски по классам и консерваторским закоулкам ничего не дали.
Что делать, обратились в милицию. Следователь, человек с тусклым лицом участкового милиционера (забавно, но его мне сегодня сильно напоминает Владимир Владимирович Путин, президент России!), пришел, осмотрел место происшествия, опросил свидетелей. И велел явиться к нему через несколько дней. Когда мы пришли, он нас снова обо все порасспросил, задавая те же вопросы, что и раньше. И вяло сказал, что дело безнадежное. Скрипка, скорее всего, уже давно куда-нибудь переправлена. Мы изложили ему свои соображения на этот счет, но он, в отличие от нас, не был уверен в бдительности вахтерш и не исключал, что скрипку из здания вынес кто-то чужой. Человек рисковал, что ее увидят у него в руках и узнают? Да как ее узнаешь-то, если все скрипки друг на друга похожи? Мы стали горячо убеждать его, что это только советские фабричные скрипки похожи одна на другую, как куклы, а скрипка, сделанная мастером, индивидуальна, как человек. Да и на футляре у нас был не стандартный чехол, изготовленный кустарем, а особый, сшитый из брезента моей мамой. Он выслушал нас недоверчиво и повторил, что дело безнадежное, поэтому он его вынужден закрыть. Зачем, дескать, ему эта морока, если результат заранее известен.
Мы ушли от него несолоно хлебавши. Консерваторское начальство запретило оставлять скрипки на стеллаже и в классах, а жена вновь вернулась к постылой и никому не нужной старой скрипке. Как мы думали, навсегда, ибо насобирать денег на еще один инструмент не представлялось возможным, а наша кавказская уроженка исчезла, казалось, без следа...
Дело было поздней осенью, в самый канун зимы. А весной ко мне вдруг подошел один из консерваторских технических работников (жены в тот момент в консерватории не было) и сказал: "Слушай, мы там, в лодке, футляр со скрипкой нашли, пойди посмотри, не ваша ли". Дело в том, что в консерваторском дворе стояли металлические автогаражи. А на крыше одного из них хранились зимой две большие моторные лодки, которые летом использовались для нужд консерваторского спортлагеря, размещавшегося на одном из ближайших волжских островов с поэтическим названием Дубовая Грива. Лодки зимой клали друг на друга, одну днищем вниз, а другую, на ней, днищем вверх, чтобы снег не насыпался ни в ту, ни в другую. И вот, когда весной, перед началом речной навигации верхнюю лодку сняли, и обе стали приводить в порядок, то под сиденьем нижней обнаружили футляр со скрипкой.
Я ее сразу узнал, хотя она размокла, даже раскисла - ведь влага-то в нижнюю лодку все равно проникала в изобилии! Но скрипка мастера узнаваема в любом виде, что бы там ни думал наш не состоявшийся Шерлок Холмс из районного отделения милиции. Но что с ней теперь делать, и пригодна ли она вообще на что-то? Снова позвонили ее создателю, объяснили ситуацию. Он был немногословен: "Присылайте". И бедная скрипка снова улеглась в свой ящик, чтобы отправиться в очередное путешествие в родную для нее столицу Северной Осетии.
Пока она путешествовала, и пока ее приводили в чувство, мы размышляли, что такое с ней могло произойти. Догадка была только одна. По ней дело происходило так. Скрипку все-таки взял кто-то из своих. Понимая, что, выходя из консерватории с нею, он может неожиданно столкнуться с хозяйкой, которой не объяснишь, чего это он вдруг отправился с чужим инструментом куда-то, наш незадачливый вор решил временно припрятать скрипку где-нибудь поблизости. Зная, что во дворе стоят лодки (чужой человек вряд ли мог до этого додуматься!), он решил временно спрятать скрипку в одной из них, пережидая, пока пройдет шум, связанный с ее похищением, и представится благоприятная возможность вынести ее подальше. Но вот тут-то он и просчитался! Скорее всего, скрипка была вынесена во двор поздно вечером, а рано утром лодку водрузили на крышу гаража, прикрыв ее другой. Скрипку, припрятанную под одним из сиденьев и прикрытую ветошью, никто не заметил. Наш похититель обнаружил позже, что добыча уплыла у него из-под носа, но сделать ничего не мог: в одиночку поднять тяжеленную лодку невозможно, а просить ведь никого не будешь...
Вскоре скрипка вновь вернулась на волжские берега, живая и почти здоровая. Почти, потому что перенесенные приключения на ней все-таки сказались, она стала звучать чуть менее ярко. Но зато, как ни странно, тембр ее несколько облагородился, как обогащается порой от переживаний голос человека. В ее ящике позже, когда меня забрили в армию, прислали в часть мою скрипку. А сама наша заслуженная путешественница продолжает служить верой и правдой до сих пор. Одно время на ней играл я, потом - ученица жены. А сейчас она вернулась к своей хозяйке.
Тогдашняя моя жена до поры до времени играла на инструменте фабричной работы. Но это не фабрика, подобная тем, на которых делались, точнее штамповались в СССР ученические скрипки, похожие друг на друга, как однояйцевые близнецы. Тут речь идет об одной из немецких скрипичных фабрик, где скрипки "строили" мастера. И каждая из них обладала какой-никакой, а индивидуальностью. Фабрика же, к которой такой мастер был приписан, обеспечивала его рабочим верстаком и, главное, деревом. Ведь для скрипки необходимо дерево не просто определенных сортов (для разных ее частей особых!), но выдержанное, то есть хранящееся, прежде чем пойти в дело, много лет. Еще и поэтому, кстати, лучшими мастерами в знаменитых семействах, вроде известных всем Страдивари и Амати, были не родоначальники династий, а их потомки второго или третьего поколений, получавшие дерево для своих инструментов по наследству.
Разумеется, фабричные мастера были не чета тем, легендарным. Особыми секретами они не владели, но ремесло свое знали. Поэтому и скрипки их были качеством похуже, но ниже определенного стандарта не опускались. У каждой такой фабрики был свой "лейбл", помещавшийся внутри инструмента на нижней деке, как у великих. Межу прочим, копировалось иногда не только местоположение клейма, воспроизводился и его вид. Поэтому и доныне еще иногда несведущие люди находят вдруг где-нибудь на чердаке или в чулане "скрипку Страдивари". Знатоки, слыша о таких находках, скептически ухмыляются: видно, обнаружилась очередная "немецкая фабрика", которая снабжала инструменты своих мастеров копией славной подписи.
Скрипка, на которой играла моя жена, за Страдивари себя не выдавала. А если бы и выдавала, то была бы легко разоблачена. Уж слишком незавидно она звучала. Такие инструменты в нашей среде иронично называли "Самовариусами". И ближе к окончанию консерватории, к дипломному экзамену, стало ясно, что скрипку нужно обязательно менять. Требований было два: чтобы качеством получше, но ценою подешевле. Студенческий бюджет, знаете ли, да и родители отнюдь не Ротшильды, хотя тоже евреи...
Противоречивость исходных условий была такова, что сыскать подходящий инструмент оказалось непросто. В конце концов один наш приятель родом из Орджоникидзе (прошлого и нынешнего Владикавказа) посоветовал обратиться к мастеру из этого города. Собственно, мастеров там было два. Один из них, Полянич, был всесоюзно известен, скрипки его довольно высоко котировались, а потому стоили не дешево. Другой, по фамилии Фомин, за пределами родного города известен не был, поэтому цены не заламывал. Но приятель нам сказал, что скрипки он при этом делает неплохие. Мы с Фоминым списались и летом, в каникулы, отправились на "смотрины".
Скрипка, которую он для нас приготовил, обладала довольно сильным тоном. Тембром особым она не отличалась, но звучала все же вполне прилично. И цена не кусалась. Деньги мы за нее заплатили, но с собой нам мастер скрипку не дал, объяснив, что шейку инструмента, на которой находится гриф, он сделал из сравнительно молодого дерева, и оно еще может "играть", то есть непредсказуемо выгибаться. Поэтому он некоторое время должен подержать скрипку у себя, чтобы последить за ней, как следят в роддоме за новорожденным младенцем. Мастер обещал через пару месяцев, когда дерево устоится, прислать инструмент по почте.
В назначенный срок мы получили посылку - деревянный ящик, похожий на детский гробик, в котором в опилках покоился футляр с нашей скрипкой. Первое, но, как вскоре выяснилось, не последнее путешествие в своей жизни она перенесла неплохо. И жена, отложив свой "Самовариус" в сторону, принялась ее обыгрывать, приспосабливаясь к ней и приспосабливая ее к себе. Этот процесс, кстати, сродни приспособлению друг к другу двух людей в браке. И горячая любовь, как и у людей, порой может смениться полным взаимонепониманием. Даже "брак", заключенный между знаменитым скрипачом и знаменитой скрипкой! Не сходятся характерами и все тут...
В нашем случае царили любовь и согласие. И вдруг... Молодое дерево все-таки "взыграло". Видно, рано его пустили в дело. Ну да у нашего орджоникидзевского мастера не было в роду предшественников, которые запасли бы для него нужный материал, да и запасов немецкой фабрики, на худой конец, он тоже не имел. Гриф на "взыгравшей" шейке выгнулся чуть ли не дугой. Что делать? Созвонились с Фоминым, он объяснил, что, видимо, сказалась перемена климата, и велел прислать скрипку ему. К счастью, ее "гробик" у нас сохранялся, и скрипка пустилась в новое путешествие. А жена снова вытащила из шкафа свою старую сожительницу, гнусавую, но покладистую...
Примерно через месяц, после курса лечения новая скрипка вернулась обратно в полном порядке. Больше она на новый климат не реагировала, вела себя вполне прилично, и казалось, что на этом ее приключения закончились, как заканчиваются все сказки: "Стали они жить-поживать да добра наживать". А об этом и рассказывать-то неинтересно. Но у нашей скрипки на роду была написана иная судьба.
В консерватории, где мы занимались, а позже работали, в коридоре на третьем этаже стоял стеллаж, этакая деревянная этажерка с широкими полками, на которых студенты, как правило, оставляли футляры со своими инструментами. Ведь мы проводили в консерватории порой целые дни, и брать вечером футляр со скрипкой домой, зная, что утром с ним придется тащиться в переполненном троллейбусе или трамвае, возвращаясь сюда же, не хотелось. В давке еще раздавят ненароком! На входе в консерваторию у нас сидели вахтерши, чужих они в здание без особой надобности не пускали, так что за сохранность инструментов мы были спокойны. Да и не скрипки Страдивари ведь у нас тут лежали...
Но однажды утром моя жена, подойдя к знакомому стеллажу, своей скрипки не обнаружила. Сначала она даже не очень взволновалась, потому что решила, что все перепутала и накануне оставила инструмент в классе, где мы занимались. Такое у нас тоже практиковалось. Однако и в классе скрипки не оказалось. Стали вспоминать и уверились стопроцентно, что вчера оставили футляр именно на стеллаже. Может, кто-нибудь взял поиграть? Это, правда, было бы странно, ибо чужие инструменты никто, как правило, не брал, как не берут напрокат чужую супругу. И все же, чего в жизни не случается... Но студенты и преподаватели все прибывали и прибывали, о скрипке же не было ни слуху, ни духу. Никто ее не брал.
Вахтерши на расспросы отвечали, что чужие в тот вечер и то утро в консерваторию не заходили. Скрипку явно взял кто-то свой. Но кто? И куда он ее денет? Музыкальный мир в провинциальном городе тесен, здесь все друг друга знают, никому чужую скрипку не продашь. Скорее всего, человек попробует переправить ее в другой город. У нас училось много иногородних студентов, но до ближайших каникул было еще далековато, а внеурочный отъезд кого-либо из них сразу обратил бы на себя внимание. Значит, скрипка пока еще должна быть у нас в городе. Более того, она, скорее всего, припрятана где-то поблизости, ибо расхаживать с чужим футляром по городу похититель, если он "свой", вряд ли стал бы, есть риск натолкнуться на знакомых. Но поиски по классам и консерваторским закоулкам ничего не дали.
Что делать, обратились в милицию. Следователь, человек с тусклым лицом участкового милиционера (забавно, но его мне сегодня сильно напоминает Владимир Владимирович Путин, президент России!), пришел, осмотрел место происшествия, опросил свидетелей. И велел явиться к нему через несколько дней. Когда мы пришли, он нас снова обо все порасспросил, задавая те же вопросы, что и раньше. И вяло сказал, что дело безнадежное. Скрипка, скорее всего, уже давно куда-нибудь переправлена. Мы изложили ему свои соображения на этот счет, но он, в отличие от нас, не был уверен в бдительности вахтерш и не исключал, что скрипку из здания вынес кто-то чужой. Человек рисковал, что ее увидят у него в руках и узнают? Да как ее узнаешь-то, если все скрипки друг на друга похожи? Мы стали горячо убеждать его, что это только советские фабричные скрипки похожи одна на другую, как куклы, а скрипка, сделанная мастером, индивидуальна, как человек. Да и на футляре у нас был не стандартный чехол, изготовленный кустарем, а особый, сшитый из брезента моей мамой. Он выслушал нас недоверчиво и повторил, что дело безнадежное, поэтому он его вынужден закрыть. Зачем, дескать, ему эта морока, если результат заранее известен.
Мы ушли от него несолоно хлебавши. Консерваторское начальство запретило оставлять скрипки на стеллаже и в классах, а жена вновь вернулась к постылой и никому не нужной старой скрипке. Как мы думали, навсегда, ибо насобирать денег на еще один инструмент не представлялось возможным, а наша кавказская уроженка исчезла, казалось, без следа...
Дело было поздней осенью, в самый канун зимы. А весной ко мне вдруг подошел один из консерваторских технических работников (жены в тот момент в консерватории не было) и сказал: "Слушай, мы там, в лодке, футляр со скрипкой нашли, пойди посмотри, не ваша ли". Дело в том, что в консерваторском дворе стояли металлические автогаражи. А на крыше одного из них хранились зимой две большие моторные лодки, которые летом использовались для нужд консерваторского спортлагеря, размещавшегося на одном из ближайших волжских островов с поэтическим названием Дубовая Грива. Лодки зимой клали друг на друга, одну днищем вниз, а другую, на ней, днищем вверх, чтобы снег не насыпался ни в ту, ни в другую. И вот, когда весной, перед началом речной навигации верхнюю лодку сняли, и обе стали приводить в порядок, то под сиденьем нижней обнаружили футляр со скрипкой.
Я ее сразу узнал, хотя она размокла, даже раскисла - ведь влага-то в нижнюю лодку все равно проникала в изобилии! Но скрипка мастера узнаваема в любом виде, что бы там ни думал наш не состоявшийся Шерлок Холмс из районного отделения милиции. Но что с ней теперь делать, и пригодна ли она вообще на что-то? Снова позвонили ее создателю, объяснили ситуацию. Он был немногословен: "Присылайте". И бедная скрипка снова улеглась в свой ящик, чтобы отправиться в очередное путешествие в родную для нее столицу Северной Осетии.
Пока она путешествовала, и пока ее приводили в чувство, мы размышляли, что такое с ней могло произойти. Догадка была только одна. По ней дело происходило так. Скрипку все-таки взял кто-то из своих. Понимая, что, выходя из консерватории с нею, он может неожиданно столкнуться с хозяйкой, которой не объяснишь, чего это он вдруг отправился с чужим инструментом куда-то, наш незадачливый вор решил временно припрятать скрипку где-нибудь поблизости. Зная, что во дворе стоят лодки (чужой человек вряд ли мог до этого додуматься!), он решил временно спрятать скрипку в одной из них, пережидая, пока пройдет шум, связанный с ее похищением, и представится благоприятная возможность вынести ее подальше. Но вот тут-то он и просчитался! Скорее всего, скрипка была вынесена во двор поздно вечером, а рано утром лодку водрузили на крышу гаража, прикрыв ее другой. Скрипку, припрятанную под одним из сиденьев и прикрытую ветошью, никто не заметил. Наш похититель обнаружил позже, что добыча уплыла у него из-под носа, но сделать ничего не мог: в одиночку поднять тяжеленную лодку невозможно, а просить ведь никого не будешь...
Вскоре скрипка вновь вернулась на волжские берега, живая и почти здоровая. Почти, потому что перенесенные приключения на ней все-таки сказались, она стала звучать чуть менее ярко. Но зато, как ни странно, тембр ее несколько облагородился, как обогащается порой от переживаний голос человека. В ее ящике позже, когда меня забрили в армию, прислали в часть мою скрипку. А сама наша заслуженная путешественница продолжает служить верой и правдой до сих пор. Одно время на ней играл я, потом - ученица жены. А сейчас она вернулась к своей хозяйке.