К. М. Веригин "Благоуханность". Тетя Леля. Двоюродные братья.
Но прежним тайным обаяньем
От них повеяло опять...
А. Фет.
Нечаевы были нашими двоюродными братьями по матери, четвероюродными по отцу, и все детство наше тесно связано с ними. До второго замужества моей тетки (она вышла замуж за Новосильцева) мы постоянно проживали вместе то в одном, то в другом имении. С нежностью вспоминаю я нашу славную семерку: четверо Нечаевых, трое нас. Я был самым старшим, за мной следовала моя двоюродная сестра Зина. С ней связаны мои первые шаги, первые речи, мечты, проказы, и не было у меня лучшего друга, чем она.
После повторного брака тети Лели совместная жизнь прекратилась, но дружба между нами, детьми, еще более усилилась.
Поездки к ним на дачу в те месяцы, когда они бывали в Ялте, были нашим самым большим удовольствием. И наш дом, наши четырнадцать комнат казались нам такими маленькими и незначительными, когда мы сравнивали их с особняком тети.
Правда, это был один из самых больших и лучших домов Ялты и по постройке, и по внутреннему убранству: вся обстановка его была достойна музея. Но не это привлекало нас, а его такой родной и любимый нами дух. Он чувствовался всюду: и в вестибюле, и в детской, и в гостиных... И если каждому дому присущ свой особый запах (дух), то особенно характерен он для обширных и богатых особняков, построенных из хорошего материала, устланных ценным паркетом, убранных дорогими коврами, старинной мебелью и живущих красивой, барской жизнью.
Ездили мы к ним обычно в экипаже, реже в автомобиле, и нетерпение охватывало нас уже издали. На последней же ведущей к ним улице - Барятинской - мы уже не могли спокойно сидеть и ерзали на сиденьях. Но вот широкая аллея, посыпанная песком, по которой лошади бегут особенно весело. Вот просторный вестибюль с флердоранжевыми деревьями в зеленых кадках и рыцарями в тяжелых латах; и сразу запах приятной свежести летом и душистого тепла зимой охватывал нас. Всей гурьбой неслись мы по белой мраморной лестнице в большую светлую детскую, и до самого отъезда жизнь здесь била ключом. Однако как ни дороги были нам наши кузены и кузины - Зина, Андрей, Борис и Олег, - но светлой феей их дома была сама тетя Леля.
С ней, с ее теплой душистостью связаны мои первые шаги и игры; к ней прибегал я потом с моими мечтами и планами. Из всех взрослых только ей считал я возможным довериться, и она встречала меня неизменно ласково, понимала мои желания, умиряла огорчения и неудачи...
Хрупкая и женственная, она воплощала в себе необычайное очарование; сдержанная красота вещей и строгий уклад жизни, окружавшие ее, как-то еще больше подчеркивали и оттеняли ее шарм. Врожденный вкус ее был безукоризненным, и, обладая крупными средствами, она легко могла осуществлять большую часть своих желаний.
Только с ней да еще с моим отцом любил я ездить по магазинам и видеть, как быстро, верно и элегантно они умели выбирать и покупать лучшее по замыслу и качеству.
Тетя Леля в те далекие времена была всегда полна милого задора, веселости, юмора, и добрая улыбка не сходила с ее лица.
Одной из главных ее страстей были цветы, а потому и дом и сад утопали в них. И в том, как она их выбирала и срезала, чувствовались настоящий культ и понимание, полные неизъяснимого шарма.
Чайные розы, темно-синие фиалки, ландыши были ее любимыми цветами за их тонкий аромат. Любила она также анютины глазки, и клумбы в садах были обсажены ими. Сад же и парк их орловского имения утопали в сирени и ландышах, несущих совсем иной, северный аромат. В конце апреля - начале мая ландышей было столько, что все многочисленные вазы и сосуды в доме были наполнены ими.
С этими именно ландышами попытался я сделать в 1915 году мой первый экстракт, закончившийся неудачей.
Таким образом, мои первые шаги и в жизни и в ароматическом искусстве связаны с тетей Лелей. Обоняние у нее было развито удивительно. Душилась она сама мало, но знала почти все лучшие духи своего времени; и все они перебывали на ее туалетном столике. Обонятельная память ее была поразительна, и теперь, несмотря на обширные знакомства, я не знаю дам, равных ей в этой области.
У нее в будуаре, среди граненых хрусталей туалетного несессера, познал я впервые очарование душистых смесей. Здесь все можно было трогать, открывать, нюхать, всем можно было душиться и даже в небольшом количестве разрешалось смешивать, что доставляло мне огромную радость.
Запах с раннего детства волновал и притягивал меня, и здесь, в будуаре тети, приблизительно с семилетнего возраста я твердо решил, что сам буду творить духи.
Так в мечте был заложен тот фундамент здания, которое Провидение и моя настойчивость завершили двадцать лет спустя.
Для удачной жизни детство должно быть овеяно светлой и доброй феей, и такой светлой феей в моей судьбе была именно тетя Леля.