Россия - наше отечество
Птица - удод. Дерево - гингко. Фрукт - папайя.
Зверь - пантера, злак - сорго, напиток - кумыс.
(Дмитрий Волчек, "Кодекс гибели")
Дуб - дерево. Роза - цветок. Олень - животное.
Воробей - птица. Россия - наше отечество. Смерть неизбежна.
(П. Смирновский, "Учебник русской грамматики", Эпиграф к "Дару" В.В. Набокова)
Редко какой эпиграф так точно и сжато передает не то чтобы мысль, но движение будущей книги - скольжение над пропастью, “герметический пат”, вечная ничья, которая стоит блестящей победы.
Прописные истины из “Учебника русской грамматики” в какой-то момент “надламываются”, становятся парадоксом. “Россия - наше отечество”? И это так же несомненно, как и то, что “дуб - дерево” и “смерть неизбежна”? Но ведь это эпиграф к книге эмигранта, человека, бежавшего из России и не желающего в Россию возвращаться. Ряд прописных истин превращается в череду вопросов. Разве дуб дерево? Это ведь еще и символ бессмертия. Разве олень - животное? Символ благородства. Разве Россия - наше отечество?.. А коли так, то самое страшное, что может быть в жизни человека - смерть, - может, и она вовсе не неизбежна? (“фигуры белых как бы висели над пропастью, а все-таки добивались своего”). Возможно и другое решение этого парадокса, выросшего из прописных истин, но и оно - в пользу писателя-эмигранта, мучимого ностальгией и страхом смерти. “Смерть неизбежна”, но тогда и все прописные истины становятся твердо на определенные им места: “Россия - наше отечество”, - хотя бы мы и бежали из нашей страны (“черные успевали устроить себе герметический пат”).
Либо “Россия - не наше отечество” (хотя бы мы говорили, и писали, и думали по-русски) - и тогда смерть не неизбежна.
Либо “смерть неизбежна” - и тогда “Россия - наше отечество” (хотя бы мы и жили, уехав из России, в Германии, Франции, Англии)...
Источник: «Журнальный зал» в «Русском Журнале»,