Слава богу, когда тебе 29 лет, никому не приходится объяснять зачем, ЗАЧЕМ я решила покрасить подоконник в кухне. Я не собираюсь на нем сидеть долгими белыми ночами, гулбокомысленно выпуская колечки в окно, которое, как и всё в этой съемной хате, менять и чинить НЕ НАДО (очень дело неблагодарное, проходили). У меня нет мимимишечной кавайной няки, которая бы каждое утро весело улыбалась мне с подоконника при подходе к плите, чтобы винтажно сделать кофе в джезве. Меня просто не устраивал его трэшовый вид, а еще выдалась половина свободного дождливого восресенья (которое, конечно, как только я натянула перчатки, сменилось солнышком, теплом и желанием все бросить и сходить к Батаеву на день рождения).
Я просто зашла в стоительный магазин и с невинным видом поинтересовалась:
- А что нужно, чтобы покрасить подоконник?
Прифигевший от вопроса юноша в робе уточнил:
- Вы что, в первый раз?
- Ну да, в первый. Вы так удивляетесь, как будто я у вас парашют для первого прыжка спросила.
- Да не, просто к нам обычно приходят с чёткими списками - ключ, типа, на двенадцать, и вэдэшечку. И в основном мужики. Ну, тётки на второй этаж, бывает, заруливают, там шторки для ванн и линолеумы, типа, есть. А какой у вас подоконник?
- Эээ... ну примерно отсюда до стены.
- Тогда литра хватит. Хватит?
- Литра чего хватит? Вы так спрашиваете, как будто не знаете, с какой высоты ваши парашютисты сегодня прыгают. Они, конечно, и сами не знают. Но от литра не откажутся.
Поржали. Юноша долго уточнял степень винтажности подоконника и в конце концов экипировал меня эмалью ленинградской, смывкой, шпателем и двумя кисточками. "А перчатки", - кричит он на выходе, - перчатки есть"?
Я залила подоконник смывкой, которая по инструкции обещала пузырить старую краску в течение получаса. Ок, ждем. Хрен там было! Заливала еще два раза, и между заливками прикладывалась шпателем, другом моим, к верхним слоям, чтобы отчислить их. Эмаль ленинградская, подруга моя, томящаяся в банке, не должна ложиться ни под, ни над конкурентами
Ладно, шпатель. Камон, пришло твое время.
Пофигачив таким макаром добрый час - час, не меньше, сверялась по "Нашему радио", где какая-нибудь цоевщина каждый час вступает (и, простите меня за очередное предложение внутри предложения, но таков авторский стиль ёпта, для физической работы нет лучшего заднего фона, чем "Наше радио" или какой-нибудь Раммштайн), решила по старой малярской привычке передохнУть. Потому что от смывки можно было передОхнуть - тоже, поди, ленинградская.
Всё. Время дела. Серьёзно всё. По-взрослому.
Охтыжтвоюждивизию. Открыв банку, я поняла, что сегодня предстоят удивительные сны - полёты, полёты, полёты! Уммм, этот запах детства. О, эти маляры в треуголках из газет на верандах! (Надо было, кстати, сделать себе такую же, заговняла пару волосин). Эмаль ленинградская ложилась послушно на подоконник, хороня под собой всё, что было до неё, словно двадцатилетняя жена для семидясетилетнего гражданина.
Закончив желаемое, я недолго ликовала над стилем покраски типа "детская областная больница". Оказывается, литра было многовато, и под "Наше радио" я залезла на соседнюю территорию
А в банке ещё пол-литра! Пришлось брать от жизни всё.
Господи. Не могу поллитру в одно лицо дожать. Искала объекты для покраски - стрёмно всё. И тут звонит хозяин квартиры, который интересуется, а не привезти ли мне стол на кухню. Конечно, говорю, везите, Фёдор Михайлович. Так что вот за этот постмодернизм я могу на днях огрести
В конце этого дня, с ног до головы в белой краске, в поисках растворителя, мне вспомнился папин анекдот: "Что такое - весь в муке, хуй в руке? Мельник дрочит" (Моралька поста).