Анастасиан
Так и должно быть
0а
Свободное время, свободная минута - слишком большая роскошь для него. Очень редкая, очень ценная. Верховный визирь Анастасиан к каждому из таких моментов относился с должным пиитетом. Всю свою жизнь он посвятил запоминанию и службе- действию, основному времяпрепревождению государственного деятеля. Когда же у него было свободное время, он отдыхал, нет, он позволял своему сознанию отдыхать, позволял себе расслабиться. Во время отдыха Анастасиан вспоминал, и не было для него минут ценнее.
Ему было уже много лет, достаточно, чтобы выучить, кроме карайя, конечно, основные языки древней империи Амиши. Достаточно для того, чтобы познать всю силу обширной, могучей, великой страны. И даже достаточно, чтобы познать все ее слабости. Он не глава государства, нет. Анастасиан - второй человек империи. Но для него это значит куда больше.
В минуты, такие как эта, он сидит у себя в кабинете, на расшитом золотом и серебром диване, и вспоминает. Это небольшое его увлечение - единственное, что он может себе позволить, увлекает его. Раньше, еще полпоколения назад, он бы и подумать об этом не мог, но он уже достаточно стар, достаточно опытен, достаточно безразличен (держать руку на пульсе Амишкарайя, не отпускать его ни на секунду!), чтобы позволить себе это маленькое, крошечное развлечение. Его Светлость Верховный визирь Амишкарайяне просто вспоминает, он составляет мемуары. Со свойственной ему тщательностью он подбирает слова, его главный инструмент, его единственный инструмент власти. Чалма и платье -лишь атрибуты, их у него могут забрать, но слова, сказанные им, никогда от него не отрекутся. У палача в руках секира, у янычар - палаши, у солдат - мечи и луки со стрелами, у художников - кисточки, у него же - слова. И вы не найдете во всей обширной империи Амишкарайя человека, ценящего слово больше, чем Анастасиан. Он пробовал, безуспешно.
Роскошные разноцветные ткани, завешивающие окна в его кабинете, переливаются всеми яркими цветами Востока и Запада, но он не смотрит на них. Убедившись, что его не будут тревожить какое-то время, он подзывает слугу:
- Лит, позови Тефраста, будь добр.
Слуга, раскланиваясь в почтительной преданности, быстро выходит из его кабинета, не поворачиваясь к визирю спиной (протокольная этика!), и через некоторое время появляется слепец Тефраст.
Тефрасту не больше сорока, но его волосы белы, как северный снег. Анастасиан знает, что Тефраст таким родился. Его кожа - будто мраморная, а пальцы - тонкие и нежные, как у девочки. Тефраст приехал в столицу давно, еще будучи мальчиком, сразу после эмиссарского распределения. Единственный сын своих таких же белых родителей он был... Поправка, единственный выживший сын. Вся члены его семьи на его родине, в дождливых склонах Сетея считались изгоями, дикари северо-запада считали их магами и колдунами. Анастасиан иногда спрашивал себя, чтобы было, если бы Тефраст не приехал в столицу, если бы в Сетей несколько десятков поколений назад не пришли карайя, с их самым совершенным устройством, если бы не эмиссары. Скорее всего, мальчик бы погиб, его тонкие руки не были способны к тяжелому физическому труду, его пальцы никогда не знали мозолей. Но самое страшное - его глаза. Анастасиан никогда их не видел, но он знал, доподлинно знал, что глаза Тефраста были ярко-красного цвета. «Какая справедливость, - думал иногда визирь, - что мальчика спасли эмиссары. Какой бы талант погиб!». Тефраст был запоминателем. Одним из лучших во всей империи.
Вообще, Анастасиан никогда их не любил. Запоминатели были для него больше инструментами, чем людьми. Посвящая свою жизнь этому поистинне тяжкому труду, эти существа автоматически выпадали из общества. С ними нельзя было ни о чем поговорить, они были «людьми в себе», они не общались ни друг с другом, ни с другими людьми, выполняя все приказы и указы их нанимателя. Наложницы считали скверным исходом, если им приходилось прислуживать запоминателям. Все равно, что заниматься сексом с машиной. Жуткое ощущение, особенно, когда они еще и шептали во время полового акта почти бессознательно фразы из последнего послания или речи. А еще они никогда не кончали, и секс поэтому мог быть очень долгим.
Люди избегали общения с запоминателями. Их поведение едва ли воспринималось человеческим. На всю империю было от силы человек сто запоминателей, способных поддержать диалог, общаться как нормальные люди, при этом освоив искусство запоминания. Одним из них был Тефраст.
- Как твои дела, запоминательТефраст? - Спросил Анастасиан у вошедшего. Никто бы из его касты не ответил на этот вопрос, они бы бессознательно повторили его, и все.
- Все хорошо, мессир, спасибо. - Ответил вместо этого запоминатель.
Анастасиан удовлетворенно хмыкнул.
- Не скучно тебе во дворце Повелителя?
- Нет, мессир... Было бы скучно, если бы не мои наложницы и общение с достойными людьми, вроде Вас, мессир. - Как и каждый запоминатель, все слова на любом языке Тефраст произносил без акцента.
- Ты уникален, Тефраст, ты ведь знаешь это? - Спросил Анастасиан.
- Знаю, мессир. Поэтому Вы меня и цените.
Тефраст был личным запоминателемАнастасиана, знавшим многие, почти все его тайны. Кроме одной, естественно. Анастасиан знал, что задолгие годы жизни во Дворце, в солнечном и сухом климате столицы карайя Тефраст приспособился носить светлые блестящие одежды, избегать жгущих его кожу солнечных лучей и прислуживать своему господину верой и правдой. Но мог ли Анастасиан верить Тефрасту? За все то время, что альбинос был у него в услужении, он так и не смог ответить на этот вопрос. Тефраст не был гением, даже умным человеком назвать его было сложно, он не смог освоить протокол, но одно то, что он был запоминателемосвобождало его от этой обязанности. С другой стороны, Анастасиан знал, что не мог верить никому.
- Я хочу вернуться к нашему прошлому монологу, Тефраст, рассказать тебе о своей жизни. Я хочу, чтобы ты запомнил все мои слова...
- Я знаю свою работу, мессир. - Перебил визиря Тефраст. К слову сказать, Тефраст - единственный, кому Анастасиан это позволял.
Слова, слова... Его главное, его единственное оружие. Его единственная опора в жизни. Его власть, его меч и его щит, его слова. И где же их надо подбирать тщательнее, чем в мемуарах, в том немногом, что действительно останется после тебя, в том, что, возможно, единственное, никогда и никем услышано быть не может. Слова...
Анастасиан уселся поудобнее, глубоко вздохнул и приготовился продолжать... Но тут случилось то, что в последнее время случалось с ним, случалось не однажды, но не так часто, чтобы начинать беспокоиться. То, что он скрывал ото всех, даже от своей любимой и единственной жены Талариетты. Он забыл. Забыл, какими словами закончил свой предыдущий диалог с Тефрастом.
- На чем мы остановились, Тефраст? - Невозмутимо и уверенно, как всегда, спросил Анастасиан.
- Последняя минута звучала так, мессир: «.... ряв немало времени, все же я решился на то, чтобы выбрать слова, ставшие девизом всей моей жизни, хоть их и нельзя назвать моими. Да даже более того, если так подумать, ко мне они имеют весьма опосредованное отношение, да скорее - никакое. Но почему-то мне кажется, что они характеризуют меня, мой стиль работы, мою жизнь и мою личность больше, чем какие то ни было другие. Это слова...». После этого нас прервали, мессир. - Закончил альбинос своим голосом.
- Ах да, точно, это было две недели назад.
- Полторы, мессир.
Анастасиан вздохнул.
- Ты верен мне, Тефраст? - Спросил Анастасиан.
- Более, чем ваш пес.
Слова, слова...
***
Это, как вы могли уже догадаться, продолжение полюбившейся вам "Ханны". По многочисленным заявкам читателей. Режим тот же самый, если хотите полную версию - пишите мне, я вам с радостью сразу пришлю!:)